на выдвинутые в меморандуме требования, и главный юридический вопрос заключался в том, следует ли криминализовать смешанные браки, и если да, то какую форму должна принять подобная криминализация и как справиться с непростой задачей определения «евреев» и других представителей пораженных в правах рас наряду с некоторыми другими вопросами, которые я опущу.
Расшифровка полна свидетельств столкновений – хотя, как правило, достаточно вежливых – между радикалами, работавшими над меморандумом, и умеренными юристами во главе с министром юстиции Гюртнером. К тому времени, когда происходило собрание, еще не случилась «ночь длинных ножей». Оставалось еще несколько недель до того, как радикализм в нацистской Германии полностью сбросит маску, и стенограмма описывает последние мгновения относительного успеха умеренных [312]. Гюртнер и другие присутствовавшие умеренные юристы не оспаривали цель – придать законный статус антисемитской политике. Как уже говорилось выше, они не были героями сопротивления Гитлеру, но прилагали усилия к тому, чтобы противостоять крайностям криминализации брака. Некоторые из них предлагали провести кампанию общественного «образования и просвещения», которая, возможно, могла бы постепенно покончить со злом сексуального смешения без его формальной криминализации. Если без криминализации все же не обойтись, настаивал Гюртнер, она должна происходить на основе единственно приемлемой законодательной модели, а именно – криминализации двоебрачия [313]: это означало, что преследованию должны подлежать лишь случаи, когда еврей «злонамеренно вводит в заблуждение» «арийского» партнера [314]. Другие присутствовавшие юристы продвигали даже еще более мягкий вариант: Эдуард Кольрауш, выдающийся преподаватель уголовного законодательства, утверждал, что криминализация любого рода приведет к обратным результатам [315]. Лезенер в соответствии с традиционными законодательными учениями придерживался линии, что сама концепция «еврея» настолько неясна, что радикальная программа неосуществима на практике [316].
Со своей стороны присутствовавшие радикалы заявляли, порой наводящим страх тоном, что Уголовный кодекс следует пересмотреть, поскольку он должен отражать «фундаментальный принцип национал-социализма», каковым являлось жесткое законодательное обоснование расизма [317]. К концу дня радикалы были вынуждены отказаться от полномасштабной реализации Прусского меморандума. Некоторые из них признали, что на данный момент, ввиду дипломатического давления, невозможно задействовать те меры, которые они считали необходимыми: слишком серьезны были возражения многих стран против выбора цели для удара по «неарийской расе» [318]. Фрайслер, хотя и продолжал страстно настаивать на необходимости хранить верность миссии национал-социализма и защищал использование термина «цветной», все же согласился с формальными возражениями традиционных юристов: в данный момент речь могла идти лишь о создании такого состава преступления, как «злонамеренное введение в заблуждение» [319]. Однако одновременно с этими уступками, радикалы недвусмысленно и угрожающе ссылались на политические волнения за пределами собрания [320]. Фрайслер вежливо, но зловеще намекнул, что окончательное заключение будет принято не присутствующими на собрании профессиональными юристами, но посредством «политического решения» нацистского руководства [321]. Даже если умеренным юристам удалось не поддаться давлению на этом собрании, то им стало более чем ясно, что политические силы сплотились против них.
Что насчет американского законодательства, уже цитировавшегося в Прусском меморандуме? Повергающий в смятение ответ состоит в том, что данное поворотное собрание на пути к Нюрнбергским законам с самого начала включало неоднократные и подробные обсуждения американского примера, и сторонниками американских законов выступали главным образом радикалы.
После короткого вступительного слова Гюртнера на собрании выступили два чиновника, которым было поручено подготовить доклады для комиссии. Первым был Фриц Грау, член партии, позднее поднявшийся до высокого чина в СС [322]. Грау, один из участников разработки Прусского меморандума, имел бескомпромиссный взгляд на необходимость криминализации. Но, как и другие присутствовавшие его сторонники, он согласился с тем, что пока реализовать программу Прусского меморандума невозможно. Как он заявил, хотя для него это было крайне «болезненно», в данный момент международные отношения требовали воздержаться от включения «защиты расы» в явном виде в Уголовный кодекс [323].
Но это вовсе не означало, что Грау был готов оставить поле боя умеренным силам; он все так же был полон решимости беспощадно бороться с еврейской угрозой. Грау признавал, что ряд юристов и чиновников считают, будто программы «образования и просвещения» достаточно в качестве альтернативы для криминализации. Однако, по его словам, «образование и просвещение» являлись недостаточным решением. Как и другие нацисты, Грау связывал вопрос расового смешения с вопросом гражданства, так же как они были впоследствии связаны в Нюрнберге. Вот запись его слов:
Программа партии [1920 года] определяет, что гражданами могут быть лишь лица немецкого происхождения и что чуждым расам должны предоставляться гостевые права. Программа, таким образом, предполагает, что новое германское государство должно быть построено на расовой основе. В последние годы было немало проделано чтобы достичь этой цели. Были предприняты усилия по искоренению расово чуждых элементов из совокупности Volk, прежде всего с целью лишить их всяческого влияния и изгнать их из руководства государством, так же как из прочих влиятельных должностей и профессий…
Все эти меры, несомненно, позволили нам сделать шаг вперед; но они не обеспечили и не могут обеспечить действенный карантин, отделяющий расово чуждые элементы в Германии от людей немецкого происхождения. Внешнеполитические причины не позволяют ввести необходимый закон – закон, который предотвратит любое расовое смешение между немцами и чуждыми народами.
Возможно, кто-то может сказать – и тут я перехожу ко второму вопросу, поставленному господином министром юстиции, – что эта цель может быть достигнута постепенно, посредством образования и просвещения без каких-либо явно выраженных законов [324].
Именно в этот момент Грау обратился к Америке, родине основанного на расе законодательства. Он отметил, что сегрегация по законам Джима Кроу, уже представленная в Прусском меморандуме, может показаться подходящей моделью для основанного на «образовании и просвещении» подхода. Однако, с его точки зрения, сегрегация не соответствовала немецким условиям:
Кто-то может сказать, что другие Völker тоже достигли подобной цели [то есть исключения расового смешения посредством образования и просвещения], по сути, путем общественной сегрегации. Подобное, однако, верно лишь с некоторыми оговорками. Для этих других Völker – я имею в виду главным образом Северную Америку, где имеются даже соответствующие законы, – проблема состоит в другом, а именно в том, чтобы отделить от себя представителей цветных рас, что практически не играет никакой роли для нас в Германии. Для нас проблема остро направлена именно против евреев, которые, вне всякого сомнения, представляют собой чужеродное тело внутри нашего Volk. Я убежден, что лишь посредством общественной сегрегации и разделения мы никогда не достигнем цели, пока евреи в Германии владеют чрезмерным экономическим богатством. Пока они обладают правом голоса в экономических вопросах нашей германской Отчизны, как это имеет место сейчас, пока они владеют самыми современными автомобилями, пока они
