заинтересованным лицам, что в Грузии у вас умерла ваша очень дальняя родственница, у которой сохранились семейные документы. Это достоверное объяснение для ваших знакомых и полиции»…
Когда позвонил Кло и сказал, что уезжает на две-три недели, та зарыдала: «Я так мечтала, что после вынужденного поста мы наконец-то сольемся в экстазе!» – «Непременно! Я днем и ночью мечтаю об этом! Но – семейные документы. Ты ведь понимаешь…» Да, это она поняла.
А мадам Штерн сказала: «Ой! Вы не понимаете, что делаете! Я приготовила такой обед… И не только…» Голос ее задрожал, но это уже не волновало Абашидзе. Катя – вот кто мерцал и пылал в душе загадочным образом неразделенной любви. Ах, как задела сердце эта милая, скромная русская девушка, как задела… «А Нина? – спрашивал себя. – А дети?» И понимал, что ответа нет, потому что время и расстояние угрюмо и неизбежно делают свое черное дело, отправляя в небытие все и вся…
От Москвы Абашидзе успел (в который уже раз!) отвыкнуть и поэтому с некоторым недоумением увидел у трапа черную «Волгу» с двумя в штатском. «Никто и никогда не переделает, родненькую; там, у «них», даже премьер-министр идет вместе со всеми к своей машине у обочины, а здесь… Подошел, поздоровались, клерков этих он не знал, поэтому всю дорогу до гостиницы на окраине молчали. В номер провели мимо портье и горничных с каменными лицами, все было как всегда. Не успел расположиться – вошел замнач управления, пухленький, веселенький (всегда казалось, что нарочито) и с порога объявил радостно клокочущим басом:
– Завтра идем в архив, мы там уже все просмотрели, да вот – звонок последовал: у них есть еще какой-то «заграничный» архив, ну, система, сам черт ногу сломит! Так вот, якобы там искомое.
– Понял, – кивнул, хотя речь замнача была неясной и убогой. – Собственно, что мы там ищем?
– Ну как? Ты же сам сообщил, что эта… как ее? Шмондрикова. Да?
– Гендрикова.
– Ну, вот… Имена, я тебе скажу! Сам был немцем до мозга костей и прислугу держал немецкую. Николашка…
– Графиня Гендрикова – русская.
– Ага! Как твой прадедушка! Ну, извини, я ничего не имел в виду. Значит, так: если она, графиня эта, по сведениям источника, заявила в последнем слове, что хранит ключ…
– Она не произносила последнего слова, товарищ генерал. Ее просто убили, вот и все. Она успела сказать, что ключ императрицы в порядке.
– Ну вот! А я о чем? Только, Василий Андреевич… Я, конечно, понимаю, что ты там поневоле набрался и так далее, однако здесь не «свободный мир», видал я их свободу… Здесь ты обязан все называть своими именами: свершился суд народа над одним из угнетателей. Разве не так?
«Не хватало еще навсегда остаться здесь и перекладывать бумажки. Да черт с вами со всеми…» – подумал Абашидзе, а вслух сказал:
– Товарищ генерал, вы абсолютно правы, случился суд истории…
– Народа! – сурово перебил.
– Так точно! Хорошо… Я так понял, что вы хотите установить место погребения и… провести эксгумацию, так?
– Гений! За что тебя начальство и любит. Что тебе непонятно? Я по твоему лицу вижу. Могил этих давно нету, разве не догадался?
– Мне непонятно… У нас сносят надгробия?
– Глупости, полковник. Эти надгробия просто утрачены. Короче, рад тебя видеть, и едем в архив!
Знакомое серое здание напротив Военной академии, приходилось бывать. В Высшей школе писал реферат по истории «органов» и темой взял как раз романовскую эпопею. Здесь досконально изучил фонд царя и Семьи, в итоге пришел к выводу, что дезинформационное отвлечение противника от сути дела было – по тому времени – проведено достаточно. Ведь не специалисты работали – малограмотные… Правда – убежденные, а это первый залог успеха. Может, еще остались сотрудники того времени. Вот будет встреча… Но направились в «Заграничный архив», он располагался на другом этаже. Женщина в сером, с насмешливым лицом, молча положила на стол папку с тесемочками и ушла. «Это так называемая Папка Колчака», – шепотом, из уважения к месту, наверное, произнес генерал. Развязал тесемки: пожелтевшие бумаги, письма, одно, без конверта, начиналось словами: «Голубка моя…» Стало неуютно. Этого человека давно уже нет на свете; вот остались его мысли, суждения, обиды, теперь в них роются, пытаясь отыскать вчерашний день. Зачем?..
– Смотри! – крикнул генерал, не сдерживая чувств. Он давно уже не имел отношения к оперативной работе и, видимо, вспомнил далекую молодость. Две фотографии на картоне: гробы с телами – две женщины, вместо лиц – оскал, черты искажены и разрушены. Здесь же объяснение: тела найдены… Как назвать? Не белыми, не зелеными, это ведь только начало борьбы против Советов. Взяли город Пермь от большевиков; на фекальных полях обнаружили останки мучениц и решили похоронить достойно. Что ж, надгробия с белыми мраморными крестами очень даже пристойные. В глубине, слева, виден храм. Он наверняка сохранился, будет ориентиром. Интересно, куда делись надгробия? Разбили, наверное, на куски. От злобы и ненависти.
Никогда раньше не слышал в своей душе подобных слов, никогда не давал таких оценок. Что-то произошло…
– Я приказал завтра с шести утра оцепить кладбище войсками и милицией. Смотри на план… – Генерал разложил на столе план города. Хорошо была видна тюрьма на окраине и кладбище рядом, на пологом холме. – Вот угол тюрьмы. Прямо напротив него, наискосок от этой церквушки – а она сохранилась, слава богу, – и были эти могилы. Я думаю, цоколи мы найдем легко, а так как это склеп – то все, что внутри, должно хорошо сохраниться. С телами ничего не делали. Нашли – и положили в гробы.
– Думаете, ключ при Гендриковой?
– Проверим… – буркнул односложно. – Да, вот еще что: рабочими будут сотрудники территориального управления. Что искать – они знают. И больше – ничего. В разговоре будь осторожен!
– «Под крыло-ом самоле-ета о че-е-м-то поет…» – мурлыкал себе под нос генерал, поглядывая в иллюминатор. – А что, Василий Андреевич, богат и разнообразен природный мир нашей страны… Разве нет?
– Вы, товарищ генерал, раньше учителем географии были? – спросил с улыбочкой.
Замнач насмешки не заметил, искренне обрадовался:
– Верно! А как ты догадался?
– Да вы песню поете учительскую… – съязвил, но тот опять ничего не понял.
А под крылом и вправду разворачивалась безмерная тайга, и Абашидзе – то ли от простора безысходности внизу, то ли еще от чего – загрустил. Вспомнилась Катя – очаровательная, тонкая, голубоглазая и прекрасная. «Маша, да не наша… Мы-ста больше по Кло крутим… Проклятая какая жизнь… Дар напрасный, дар случайный…»
– А что, товарищ генерал, была ли в нашей жизни настоящая любовь?
Тот взглянул с испугом – как будто голого
