их там поел… Я думаю, и семье царской их варили. В общем – в воспоминание, и первую рюмку, господа, не чокаясь, в их светлую память… – Встал, молча осушил рюмку. Базиль сделал то же самое с усмешливой мыслишкой: «А что? И майор Федотов из «Подвига разведчика» – глупейший фильм, но раннее-раннее детство под его знаком прошло – пил среди немцев «За нашу победу». Ничего…»
– Анисья – она ведь выстрадала свое отступничество. Знаете, когда она начинает рассказывать о нравах, царящих в Кремле, холодно делается… Ну, да бог с ними со всеми… Вы какими судьбами в Италии?
Долго рассказывал о своих предках, об аптечном деле и об увлечении с юности антиквариатом, коллекционированием. «Я вот и стакан серебряный у вас купил, потому что вещи Николая Дома у меня есть, а вот с такой гравированной подписью – увы… Я благодарен».
Волков улыбнулся:
– Знаете, собирательство – академия жизни. Другой раз с такими историями сталкиваешься… А вы только быт собираете? Или и картины тоже?
– Я все собираю. Кстати… Я хочу показать вам свою коллекцию ключей. Это особо ценная коллекция, она дорога мне, я никогда с нею не расстаюсь. Вы позволите? – И, вернувшись за кейсом в прихожую, принес и достал ящик красного дерева.
– О, монограмма Цветкова? – удивился Волков. – Неисповедимы пути русских вещей…
– Я думаю, что в России не понимают их ценности, – сказал с упреком. – Я всего два раза был в турах на исторической родине – и вот… В Москве, на Арбате, есть удивительный магазин.
– Ну, как же, знаю! – закричал Волков. – Там «Петербург» Добужинского, который я купил и через приятеля в посольстве переправил сюда, стоил всего ничего. Стыдно сказать: восемьсот рублей!
– Они… пускают вас?
– О да! Я думаю, восемнадцатый год давно уже стал пустым звуком истории… Кстати. О ключах. Катюша, принеси, если не трудно.
Катя молча удалилась и вернулась с ключом в руках. Довольно большого размера, потемневший, с выраженно-сложной бородкой и плоской овальной ручкой, он заставил полковника несдержанно проглотить вдруг подступивший ком. Причин для этого вроде бы не было никаких, разве что латинская надпись: «Do ut des» – «Даю, чтобы ты дал».
– Но вы не видели еще моих! – крикнул, открывая ящик. Да, эти, где-то найденные чекистами в Москве, не уступали принесенному ничем.
– Заслуживает… – только и сказал Волков и, переглянувшись с дочерью, заметил загадочно: – Сейчас будет сюрприз! О, ничего особенного! Просто мы решили в знак дружбы преподнести этот ключ вам! Он у нас случайно – я купил его в Лондоне, тоже на аукционе Сотби, за гроши, это чтобы вас не мучила совесть. Давно это было. В пятидесятом году!
– Я счастлив! – с чувством произнес полковник, ощущая, как разочарование давит на сердце, словно надвигающийся инфаркт. – Вы угадали мое сокровеннейшее желание! – нежно приложившись к ручке Кати, протянул свою Волкову: – Не знаю, как и благодарить!
– Ну, жизнь еще не кончается, – философски заметил хозяин. – Сейчас мы поедим, – кстати, стынут, стынут! А потом я расскажу вам одну историю. Она тоже связана с ключом. Ешьте, умоляю!
«Еще не все потеряно, не все…» – думал полковник, отправляя в рот «уральский» пельмень.
Сделаны они были умело, мастерски даже, – наверное, эта Анисья или как ее там и вправду была мастерица…
После обеда, как и полагается, расположились с кофе в кабинете Волкова. Здесь висели портреты всех последних Романовых, отдельно, под стеклянным колпаком на подставке чернел странный кусок чего-то непонятного и страшноватого даже. «Это остаток бутерброда, который не доел государь по дороге из Тобольска в Тюмень. Они ехали тогда на лошадях, по проселку. Что это такое – нам, современным людям, остается только предполагать… Дед хранил это до последнего часа и, умирая, приказал сохранить навсегда».
– Это производит впечатление… – Странное чувство охватило полковника – будто не просто прикоснулся к саркофагу в мавзолее – тронул то, что истлевало в нем. Вдруг понял, уловив напряженный взгляд хозяев, чего от него ждут, и перекрестился на образ в углу. Волков достал из ящика стола пожелтевший лист бумаги, исписанный нервным, невыработанным почерком, сказал, мельком взглянув на гостя:
– Это почти то же самое, что рассказал позже мой дедушка следователю Соколову. Это общеизвестно. Вот что никому не ведомо…
Из рассказа следовали в общем известные Абашидзе подробности. Еще когда учился в Высшей школе, в лекциях по истории ВЧК-КГБ преподаватель подробно рассказывал об операции по уничтожению Романовых и о так называемом чекистском обеспечении этой операции. В этих лекциях упоминался и Волков. Дело в том, что сразу же по прибытии Семьи в Екатеринбург Волкова, графиню Гендрикову и гофлектриссу Шнейдер отделили от Романовых и отправили в Пермскую тюрьму. Все это было малоинтересно, но, когда гостеприимный хозяин, заглянув в мемуарный лист, начал рассказывать о последних мгновениях Гендриковой и Шнейдер, Абашидзе мгновенно навострил уши.
…Темнело, женщины и камердинер поняли, что ведут их не к поезду на вокзал – как сообщили поначалу, а совсем в противоположном направлении – тяжелый запах с фекальных полей подтверждал это. Женщины несли пожитки в узлах, Волков – чемодан и саквояж. «Вот что, Алексей Андреевич… – успела шепнуть Гендрикова. – Если жив будешь – скажи государыне, что ее ключ цел. Не забудь, потому что…» Она не договорила – раздались выстрелы, Волков, пользуясь темнотой и подпитием конвоя, бросился в кусты и убежал. Голодный, холодный, полуодетый (придворную верхнюю одежду пришлось сразу же выбросить, каинова печать получалась), двинулся вдоль полотна железной дороги. Только через полтора месяца вышел к своим – слава богу, крестьяне одели и помогали едой. Но о словах Гендриковой не сказал ни начальным следователям, ни Соколову.
– Почему же? – осторожно спросил Абашидзе.
– Да потому, что ключ этот – сугубое дело Семьи, – усмехнулся Волков. – Дед ничего и никогда не рассказывал об этом «семейном» деле. Таково было воспитание тех, кто служил Семье.
– Потрясающий рассказ… – только и сказал полковник.
Добрый вечер, славные люди, но всему приходит конец: Абашидзе откланялся. Катя проводила его до порога, спросила, опустив глаза: «Мы еще встретимся? Вы не безразличны мне, и верьте – это впервые…» Он молча и целомудренно прикоснулся к ее лбу. «Впервые в жизни, – сказал ей мысленно. – Это непонятно, это невозможно, но я тебя отпустил. Сам не знаю почему…»
…В Москву отправил следующее сообщение: «У Волкова нет интересующего предмета (о подарке умолчал, в конце концов, это его, Абашидзе, частное дело). Однако из рассказа внука царского камердинера следует, что графиня Гендрикова упомянула перед расстрелом в Перми о каком-то очень важном для А.Ф. ключе. Проверьте». Еще через день, уже в Женеве, Абашидзе получил ответ: «Вам надлежит незамедлительно прибыть в Москву. На всякий случай: в качестве причины отъезда сообщите
