Марина Цветаева. Письма 1937-1941 - Марина Ивановна Цветаева

(моего пруда, пруда моего младенчества).

Оспаривая мое право на Москву, Вы оспариваете право киргиза на Киргизию, тунгуса на Тунгусию, зулуса на Зулусию.

Вы лучше спросите, что здесь делают 3½ милл<иона> немосквичей и что они Москве дали.

— Право уроженца — право русского поэта — право вообще поэта, ибо если герм<анский> поэт Р<ильке>, сказавший:

Als mich der grosse Ivan ans Herz schlug ^{224}  [723], на Москву не вправе… то у меня руки опускаются, как всегда — от всякой неправды — кроме случая, когда правая — в ударе — заносится.

Все права, милая В<ера> Ал<ександровна>, все права, а не одно.

Итак, тройное право, нет, четверное, нет, пятерное: право уроженца, право русского поэта, право поэта Стихов о Москве, право русского поэта и право вообще поэта:

И не только подлунный!

                                             МЦ.

14 сент<ября> 1940 г. (NB! чуть было не написала <19>30 г. А — хорошо бы!)

Впервые — в кн.: Белкина М.И. С. 152–154 (по тексту черновой тетради). СС-7. С. 689–691. Печ. по СС-7 (с небольшими вставками по копии с оригинала, черновая тетрадь (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 32, л. 88–90).

24-го сентября 1940 г., вторник

               Милая Лиля!

Кажется (тьфу, тьфу!) — можно нас поздравить. Словом, мы завтра въезжаем (тьфу, тьфу!) на Покровский бульвар, на 6-ой этаж нового дома с лифтом (NB! Очень страшным: нынче уже подымалась пешком, п<отому> ч<то> он весь сквозной и ехать надо одной), итак: с (очень страшным) лифтом, электричеством, центр<альным> отоплением, газом, газовой ванной и… холодильником!!

Комната немножко меньше 14-ти метр<ов>, длинноватая, с огромным окном на всю Москву и, в частности, на деревья бульвара. Из мебели оставляю большой шкаф (как французы называют: cachemisèr ^{225}) и очень большой простой письменный стол — на обоих. С помощью Мули [725] надеюсь уместить сундуки, во всяком случае — два из них будут мне служить одром, а третий запихаем под стол. Хозяин — полярник, уезжает на 2 года, через месяц едет и жена с младшими детьми. В квартире будут жить: старшая девочка [726] (в 10 кл<ассе>), мы с Муром и еще пара: муж и жена (он — инженер). И — всё. Всего три комнаты. Нашла по объявлению Литфонда: «Писательница с сыном» — и т. д. Но сроку оставалось 2 дня, а денег было всего 500 р<ублей>, к<ото>рые немедленно внесла в виде задатка. Теперь — слушайте: внеся эти 500, немедленно отправилась в Литфонд, где мне немедленно была — в экcтр<енном> порядке — всеми членами Правления подписана годовая ссуда на 4000 руб<лей>, ибо полярник хотел за́ год вперед. Но так как таких денег в кассе не было, они перевели эту сумму через банк — полярнику на его текущий счет. (NB! Я ездила смотреть комнату с членом Литфонда, и он <узнал> у полярника № его текущего счета). Словом, — всё в порядке, чек на четыре полярниковых тысячи у меня в руках, тотчас должны с тем же членом Л<итфон>да ехать к нему, сижу с юристом, — пр<одлеваем договор> и — юриста отзывают: приехал Комитет Искусств. Я — ничего. Жду. <И в эту> самую минуту Литфонд отходит Комитету Искусств, и все сегодняшние распоряжения аннулируются, — в том числе и мои 4 тысячи. — «Если бы — на час раньше!» (все — мне) — т. е. тогда бумага бы уже пошла. Говорю с Фадеевым — ничего не может. Все страшно за меня (и за себя!) расстроены. — Товарищ Ц<ветае>ва, Вам действительно не везет! — Я: — «Это уже только цветики! Ягодки (прошлогодние) — позади!» (NB! тьфу, тьфу!) Словом — ухожу.

На другой день (воскресенье) еду с Нейгаузом [727] (которого — обожаю) к Борису [728] в Переделкино. Сюрприз: Б<орис> уехал в Москву. Знакомлюсь с Зинаидой Николаевной [729], к<отор>ая проявляет предельную энергию и полную доброту — обходим с ней всё имущее Переделкино: она рассказывает мою историю и скорее требует, нежели просит — ссуды — мне. Я выкладываю свои гарантии: через месяц 4 тыс<ячи> авансу за книгу стихов — и кое-что можно продать из вещей — но никто не слушает, п<отому> ч<то> все верят — что отдам. Первый — сразу — не дав раскрыть рта — дает Павленко [730]: чек на тысячу. (Мы виделись с ним раз — 5 мин<ут>, и я сразу сказала: человек). Словом, уезжаем с двумя тыс<ячами> — и с рядом обещаний на завтра. Не сдержал обещания только один (очень богатый драматург), сказавший, что сам завезет на машине. (NB! я и не ждала.) Весь вчерашний день, до 10 час<ов> веч<ера> добирала остальные 2 тыс<ячи>. Бесконечно-трогателен был Маршак [731]. Он принес в руках — правой и левой — две отдельные пачки по 500 р<ублей> (принес Нейгауз) с большой просьбой — если можно — взять только одну (сейчас ни у кого — ничего), если же не можно — увы — взять обе. (Взяла — одну, а другую (т. е. еще 500 р<ублей>) — почти насильно вырвала у одной отчаянно сопротивлявшейся писательской жены. Вообще, <было> много смешного). В 10½ ч<асов> веч<ера>, в сопровождении бесконечно-милого Нейгауза, внесла все деньги за́ год вперед и получила расписку, свезла паспорт, чтобы они сами меня прописали. Завтра раз<грузим> Моск<овский> Университет и очень вскоре Вашу комнату, за <которую> огромное спасибо и — непременно — не позже как через месяц. Нам здесь было очень хорошо и расстаемся в полной дружбе со всеми.

— Да! Комната — на́ 2 года, есть договор, но если почему-либо он вернется раньше, он имеет право выбросить нас, предупредив за месяц.

Сообщение: 15 мин<утах> езды на А, есть еще — в 10 мин<утах> — метро: Кировские Ворота, идти через Чистые Пруды. Мне каж<ется>, вы там жили — в Мыльниковом пер<еулке>? [732] Место очень хорошее, хотя — чужое. Может быть привыкну.

Целую Вас и 3<инаиду> М<итрофановну>.

                                             МЦ.

Меня одолевает: звонками, письмами, объяснениями и выяснениями отношений жена Т<аге>ра [733]). Очень добра, но очень суетна.

Муру езды в школу не больше 15 мин<ут>. Но школа мне не очень нравится: он всё утро: с 9 ч<асов> до 1 ч<асу> готовит уроки, и почти сплошь «посредственно», напр<имер> —