и вытягивались по струнке. Сталин и Окуджава вышли ближе к вечеру уставшие, поужинали, перешучиваясь. А наутро долго катались по всему городу, смотрели на Уралвагонзавод, новенькие двухэтажные домики в разных районах и строящиеся дороги. А потом вдруг новый цех открыли — танки делать… Хотя войны вроде ни с кем не ожидалось. Франция только с Англией бессильно пыхтели пропагандой, пытаясь развязать конфликт за конфликтом. Но, видно, хватило народу и Великой Войны — с её химическим оружием, ненавистью и пленными со всех сторон. Веймарская республика предпочитала держаться тише воды, ниже травы. И когда Хитлер и его приспешники забегали с воплями «Хайль!» и принялись резать лавочников, их арестовали — и на этот раз уже надолго. Писали, что отправили в какие-то трудовые лагеря — бороться и дальше, раз уж этот Хитлер сумел целый талмуд «Моя борьба» в тюрьме сочинить…
А рабочий день советского автотехника Николая Закусина был окончен и ехал он теперь в райкомовский гараж, чтобы поставить верного железного коня в денник. С того сна в войсковой части в Свердловске Николай тщательно следил за радиосводками и газетами, но о войне никто не говорил. Все хотели мира. Все хотели вкусно есть и хорошо жить. Заключались по всей стране новые контракты, приехала в город новая делегация чехов — строить новый район, открылось ещё с пять новых кинотеатров, а Тагилхоз завалил все магазины отборным мясом и молоком. Голодные годы вспоминались, как дурной сон.
И всё же именно сегодня, 29 июня 1941 года, Николай Закусин тревожно вслушивался в обороты двигателя «Форда»: не стучит ли, не воет? Не погнулся ли коленвал? Но нет. Всё с ним было хорошо, двигатель пел славно, как Утёсов в «Весёлых ребятах» — сам ведь за движком следил, берёг, как зеницу ока. Однако… слышался ему на улицах Тагила звук другого двигателя. Отечественного. Мощного. Шестицилиндрового.
Ведь точно так же он ехал сегодня во сне.
Нет.
Не так.
Во сне он гнал на тяжёлом «ЗИС-5» во весь дух, выжимая скорость по максимуму. В кузове что-то кричали солдаты, сержант Сулёма и младший лейтенант Антипенко — всё, что осталось от двести восьмой моторизированной дивизии.
А может, просто казалось, что кричали. Потому что лейтенант Закусин оглох от воя бомб, падающих с неба. В ушах звенело от ударной волны, которая настигла их группу в лесополосе и подбросила машину сзади. По губам из носа ручьём бежала кровь и капала на колени. Сквозь треснувшее лобовое стекло Николай видел только узкую ленту дороги на Белосток-Волковыск-Слоним…
Голова раскалывалась от боли. В ней только и билось: «Лишь бы успеть! Достать снаряды, бензин! Лишь бы ребята продержались под Зельвой! Лишь бы…»
Восемь дней войны пролетели, как восемь часов. Немцы напали подло: ночью. Тогда же тринадцатый мехкорпус и подняли по тревоге. На помощь двадцать пятому разведбату из войсковой части выехали ещё утром 22 июня 1941. И сразу в бой! Трое суток обороняли Браньск… сколько бойцов и техники там оставили!.. и отступили под шквальным огнём к речке Нурец — отбивались уже там.
Столько мёртвых зараз Николай не видел никогда. Вот ещё говоришь с человеком — и всё! В следующую минуту он лежит на гусенице танка, убитый осколками брони от башни, разнесённой немецким панцерфаустом. Или сражённый вражеской пулей из засады. И везде наши танки — подбитые, горящие, застрявшие в болоте. Машины перевёрнуты, кругом обгоревшие тела, страшно стонут раненые…
Небо стало чужим, немецким. С него сыпались бомбы, сея панику и хаос. А немцы снарядов не жалели… Связь пропала в первые же часы. Все, кто уходил её наладить, больше не возвращались. Боевых частей больше не было: люди рассыпáлись по лесам в попытке спастись. Людей с каждым часом оставалось всё меньше. Новобранцы просто сбегали, сходя с ума от ужаса.
Остатки дивизии сильно разбили под Берестовицей. Осталось полроты… отряд человек в сорок. Может, больше. Николай не знал точно. Он почти не спал, соображал плохо, мысли скакали отрывочно, как блохи. Каждая стычка с немцами обескровливала их. Под Волковыском укрепились в лесу остатки двадцать пятого и тридцать первого полков, а Николай с группой добровольцев выехал за снарядами.
Шоссе, всё в широких воронках от авиабомб, было завалено разбитой техникой, трупами лошадей, телегами, людьми.
«Дорога мертвецов…»
А по обеим сторонам дороги горели хаты — ярко, много.
Всплыла вдруг забытая старая мысль: «Леса-то здесь красивые. Да. Все здесь в них и полягем…»
Николай попытался вспомнить карту местности, список со складами боеприпасов. Точно был склад в Гродно. Но его уже проехали — чёрные, высокие столбы дыма он увидел ещё издалека. Горели склады с боеприпасами.
— Куда дальше? — Антипенко перегнулся через борт грузовика и постучал по кабине.
— Гродно разбомбили, — крикнул Николай. — В Лиде ещё склад был. Туда попробуем.
По пути перекусили сухарями — из еды были только они. Фляжки давно опустели и пить хотелось до невозможности. Доехали за час. И когда Антипенко снова постучал в кабину, Николай понял, что все в кузове уже увидели чёрные клубы дыма из-за деревьев.
Немцы добрались уже и сюда. Николай выругался последними словами.
— Сверху, что ли, разбомбили? — кричал Сулём. — Что теперь?
— Минск! — ответил в окно Николай. — Больше некуда. Не мог же немец и туда добраться? Далеко ведь!
Он бросил мутный взгляд на датчик уровня топлива. Стрелка на циферблате болталась между единицей и нулём. ЗИС ехал на парах бензина.
И тут сверху раздался до ужаса знакомый вой. Николай крутанул руль вправо, уходя от столкновения с перевёрнутым танком. Газанул, чтобы оторваться. Сзади на этот раз точно раздались истошные крики, и он различил:
— Впереди! СВЕРХУ!
Потом был вой. Резкий свист. И Николай запоздало вжал в пол подошвами обоих сапогов среднюю педаль. Время будто замедлилось. Он давил, что есть сил, почему-то вспомнив с досадой о том, что у трёхтонки ЗИСа, добротного Захар Иваныча, такие слабые тормоза. А у его водителей такие сильные ноги.
А потом взрывная волна подхватила машину, крутанула, ударила… и Николай провалился в тёмное забытье.
Очнулся он от того, что его тормошил Антипенко. Голову кружило. В ушах стоял звон. Николай понял, что Антипенко вытащил его из кабины. Сам Захар Иваныч лежал на боку в кювете, весь побитый, но несломленный.
Они пошли по дороге, огибая широкую взрывную воронку и держась друг за друга. Николай не видел тел Сулёма и других ребят и не стал спрашивать, где они:
