Тот молчал, оторопело хлопая глазами. Язык костоправа совсем не заплетался.
— Сходил бы, помог им. Я сейчас спать пойду, а утром найдешь инсулу Ливии. Тут недалеко. Я вывих вправляю за десять денариев. А у второго случай тяжелее... Темно, видно плохо, но кажется, он еще и башку себе разбил. Падать совсем не умеет. Перевяжите его пока.
Алатрион широко зевнул и продолжил:
— Опасное у вас, парни, ремесло. Занялись бы лучше чем-нибудь другим, а то совсем себя не бережете.
Костоправ двинулся к Ганнику, задев по дороге плечом черноволосого. Тот посмотрел ему вслед, но ничего не сказал. Пара поднявшихся было навстречу костоправу громил, шарахнулись прочь, как от привидения. Таверна притихла, даже драка прекратилась. Пробежал шепоток: "Так вроде только что его качало?"
Алатрион пару раз шлепнул ладонью Ганника по щеке. Галл поднял на собутыльника мутные глаза.
— Пойдем-ка дружище ко мне. Не стоит тут оставаться.
Ганник опять что-то замычал, но вставать не торопился. Черноволосый присел на лавку рядом с ним, напротив костоправа. Тот минуту его молча разглядывал, потом спросил:
— Чем обязан, уважаемый?
Черноволосый полез за пазуху, что-то нашаривая в кошеле, висевшем на шейном шнурке. Алатрион обратил внимание на его обнаженное правое предплечье, где ближе к локтю багровел застарелый шрам, похоже след от ожога, удивительно правильной формы, словно руку прижгли раскаленным витым браслетом. "Браслет", как немедленно обозвал про себя черноволосого парня костоправ, положил на стол монету. Вернее, треть монеты. Алатрион поглядел на нее. Посмотрел по сторонам. Посетители уже вернулись к своим занятиям, быстро забыв про костоправа. Тот тоже достал кошель. На столешницу лег серрат. Неровные края обоих огрызков удивительно совпали.
— Я ждал, что ты будешь один, почтеннейший, — нарушил молчание черноволосый, — зачем ты притащил с собой этого галла? Я сомневался до самого последнего момента.
— Знаю, потому и показал тебе этот симболлон.
— Хорошо играешь, — улыбнулся черноволосый, — я почти поверил, что ты в дымину пьян. И даже собрался тебя спасать от этих придурков. Одумался. Хотя, может быть зря.
— Привлек бы лишнее внимание к себе.
— Это ты и сам неплохо сделал. Зачем изображал пьяного?
— Не изображал, — улыбнулся Алатрион, — я действительно немного расслабился.
— Немного... — недоверчиво покачал головой "Браслет", — я жду тебя здесь второй день, почему ты не приходил вчера?
— Так было нужно.
— Кому нужно? Твоим хозяевам? Наша общая знакомая передала весточку, что ты хочешь устроить встречу.
— Хочу.
— С кем?
— С тем, кто может говорить за всех.
— С какой стати им встречаться с тобой? Ты кто вообще такой?
— Меня зовут Аппий Прим.
— Римлянин? — черноволосый на мгновение удивился, затем усмехнулся, — ну-ну. Знаешь, что с тобой могут сделать за подобные фокусы, римлянин?
Последнее слово явно было выделено иронией.
— Это будут мои трудности. Назовись и ты.
— Зови меня Армилл[61].
— Я почему-то, так и думал, — улыбнулся Алатрион.
— Так что у тебя за дело? — спросил Армилл.
— Дело? Дело очень интересное...
* * *Четырехэтажная инсула выглядела совсем малышкой в окружении вдвое более высоких зданий. Серые, не слишком ровно отштукатуренные стены. Кое-где штукатурка облупилась, обнажая краснокирпичную кладку. Внешние деревянные лестницы, ведущие на верхние этажи, совсем почернели от времени. Входная дверь заперта, это говорило о том, что обитатели инсулы не склонны шататься по ночам — не слишком частое явление в районе Субурского ввоза, чья ночная жизнь лишь немногим уступала по насыщенности дневной.
— Вот и пришли, — сказал Алатрион.
— Куда пршли? — промычал галл.
— Домой.
Костоправ постучал кулаком в дверь. Безрезультатно. Постучал снова, для верности даже пару раз пнул.
— Ну кто там ломится? — недовольно откликнулся скрипучий голос, — сейчас собак спущу!
— Нету у тебя собак, Тарквиний! — крикнул костоправ, — открывай. Свои.
— Какие еще свои? Свои все давно дома сидят.
— Тебя что, негодный раб, давно не били? — раздраженно поинтересовался Алатрион, — вспомнить палку захотел?
— Иду, иду.
Щелкнул замок, дверь со скрипом отворилась, и на пороге нарисовался раб-привратник, плешивый старик, названный, словно в насмешку, по имени, что носили двое из семи царей Рима. В правой руке он держал коптящую масляную лампу, а в левой кухонный тесак. Привратник загородил вход и поинтересовался:
— Чего надо? Нету квартир свободных, валите отсюда.
— Старый, ты из ума выжил? — возмутился Алатрион, — это же я! Только утром расстались!
Тарквиний подслеповато сощурился.
— Господин Прим, что ли?
— Он самый, пропусти.
— А это кто с тобой?
— Тебе не все равно? Гость мой.
Привратник посторонился. Алатрион втащил под локоть Ганника, еле стоящего на ногах. Тарквиний счел нужным уведомить постояльца:
— Госпожа еще не ложилась.
— Меня дожидается? Предупреди ее, я сейчас к ней зайду. Уложу только в постель это тело.
После того, как Ганник, наконец, принял горизонтальное положение, к которому давно уже стремился, захрапев на деревянной кровати, застеленной набитым соломой тюфяком, в маленькой комнате на четвертом этаже инсулы, Костоправ, сопровождаемый привратником, проследовал вниз, в комнаты хозяйки. На пороге его встретила женщина, одетая в льняную лазоревую тунику с длинными рукавами, подпоясанную под высокой грудью. Женщина была весьма хороша собой. Складки туники мягко обтекали ее ладную, безупречную во всех отношениях фигуру. Из высокой прически, еще не разобранной ко сну, на плечи спадали черные вьющиеся пряди, обрамляющие не слишком загорелое, но и не бледное лицо, лишенное следов румян и притираний и оттого еще более миловидное, прекрасное в своей естественности.
Ливия Терция[62], хозяйка инсулы, была женой купца, чьи торговые дела надолго уводили его прочь от дома, занося в такую даль, которую и представить себе невозможно, на Касситериды, Оловянные острова[63]. Дома он отсутствовал даже не месяцами — годами. Вот и пришлось ему обеспечить жену постоянным доходом. Инсула Ливии, хоть и не слишком привлекательная на вид, имела хорошую репутацию, снять здесь квартиру было непросто. Хозяйка придирчиво отбирала постояльцев, и их деньги играли здесь не главную роль. Сама она, в глазах соседей, образец добродетели: скромна, приветлива. Те, кто общался с ней достаточно тесно, отметили бы, что она вдобавок невероятно умна и образована, что впрочем, являлось необходимым качеством для женщины, самостоятельно ведущей дела в отсутствии мужа, которого если кто и видел, то уж точно не запомнил, ибо появлялся он нечасто и ненадолго. С неиссякаемым любопытством соседи наблюдали за хозяйкой, фактически вдовой при живом муже, дивясь, как такая красавица живет совсем одна в окружении всего лишь трех-четырех рабов. Однако Ливия не давала ни малейшего повода для досужих сплетен, своим целомудрием вызывая раздражение некоторых похотливых самцов и уважение их жен.
