Иван всегда был далек от политики, и, увлеченный учебой, почти ей не интересовался. Впервые лично ему пришлось столкнуться с большевиками в начале июля, когда они первый раз громко заявили о себе в Москве. По Тверской улице под лозунгами немедленного прекращения войны прошла мощная демонстрация рабочих и солдат московского гарнизона. В этом не было бы нечего особенного, если бы к тому времени уже не было известно, что в Петрограде подобная демонстрация переросла в попытку большевистского путча, закончившуюся вооруженными столкновениями и многочисленными жертвами. У властей были все основания полагать, что нечто подобное может произойти и в Москве. Естественно, Иван не мог остаться в стороне от столь грандиозных событий. С утра пораньше он вместе со своими друзьями, с которыми он вместе учился в Университете, занял удобную для наблюдения позицию возле памятника генералу Скобелеву. Однако к их некоторому разочарованию, ничего особенного на этот раз не произошло. Видимо, не чувствуя полной уверенности в своих силах, большевики не рискнули идти на крайние меры. Более того, Иван сам видел, как зеваки останавливали отдельных отставших демонстрантов, отбирали у них транспаранты с революционными лозунгами, а иногда даже и избивали.
После июльских событий большевики на некоторое время затаились. Вновь они вышли из тени после провала выступления генерала Корнилова. Однажды вечером за ужином Александра Никитична рассказывала, что сегодня она видела торжественную процессию из нескольких сотен человек, которая шествовала по улицам с красными знаменами под пение «Интернационала» и «Варшавянки», но почему-то в сопровождении вооруженной охраны. Поначалу она по своей наивности решила, что это идет очередная революционная демонстрация, но сведущие люди из толпы ей объяснили, что теперь так принято водить арестантов.
Оказывается, их арестовали летом на Западном фронте за отказ идти в наступление. Арестовать то их арестовали, а вот что делать с ними дальше, власти толком не знали. Конечно, в военное время в любой армии мира за подобный проступок полагается только одно наказание — смертная казнь, но в данном случае такой вариант никто даже не рассматривал, опасаясь самых негативных последствий. Сначала их хотели отправить в Витебск, в местную тюрьму, чтобы они там посидели некоторое время, а затем это дело можно было бы по-тихому замять, не создавая вокруг него общественного ажиотажа. Но арестанты просто отказались туда ехать, и на митинге проголосовали за то, чтобы самих себя вместе с караулом отправить в Москву. На Александровском вокзале их лично встретил комендант Бутырской тюрьмы, и еле уговорил сидельцев отправиться туда, куда им и положено, обещая создать в тюрьме самые благоприятные условия.
Антон Сергеевич только и смог выговорить:
— Да, дела! Власти в очередной раз наглядно продемонстрировали свою полную беспомощность. Теперь можно ждать чего угодно.
Через две недели этих арестантов, которых стали именовать «двинцами», освободили по приказу командующего войсками Московского военного округа полковника Рябцева. Затем они долго купались в лучах славы мучеников и страдальцев за правое дело. Чуть ли не ежедневно «двинцы» выступали на митингах в разных частях города, охотно рассказывая, какие неслыханные страдания им пришлось претерпеть от преступного режима Керенского.
Иван видел, что большевики ведут себя все более и более вызывающе. Не надо было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, что очень скоро они перейдут от слов к делу. Как историк, он прекрасно знал, что все революции всегда повторяют один и тот же путь. Сначала революционеры обещают народу в кратчайшие сроки построить рай на земле. Однако вскоре выясняется, что свои обещания они выполнить не в состоянии. Разочарованный в своих лучших чаяниях народ начинает выражать недовольство, и тогда начинается кровавый террор против этого самого народа. Убедившись, что в собственной стране дела у них не очень ладятся, революционеры идут насаждать счастье в другие страны. Этот нехитрый маневр на некоторое время позволяет отвлечь внимание народа от его собственных проблем. Наконец, после неисчислимых бедствий, страданий и потоков крови, все заканчивается реставрацией в той или иной форме старых порядков. Учитывая огромные масштабы России и ее тяжелую историческую наследственность, на этот раз знаменитый русский бунт, тот самый «бессмысленный и беспощадный», грозил превратиться в нечто совершенно до сих пор невиданное…
* * *
Занятый подобными мыслями, Иван незаметно для себя дошел до старого здания Университета. В большой лекционной аудитории на первом этаже он нашел возбужденную толпу своих однокурсников. Естественно, что все разговоры, так или иначе, вращались вокруг последних событий в городе. Многие понимали, что Москва является тем призом, в борьбе за который можно пойти на любые жертвы. Если после Петрограда большевикам здесь также улыбнется удача, то потом остановить распространение кровавой смуты по всей России будет почти невозможно. Если же в Москве они получат быстрый и решительный отпор, то появится шанс покончить с мятежом в самом зародыше.
Просиживать штаны на занятиях в столь тревожное, но вместе с тем и такое интересное время, никому, естественно, не хотелось. После недолгого совещания студенты решили сообща направиться к находившемуся неподалеку зданию Городской Думы. Добравшись туда, они увидели, что вокруг него уже выставлен караул из юнкеров Александровского училища. Они встретили студентов вполне дружелюбно, поведав, между прочим, что большевики собирались арестовать городского голову Вадима Руднева прямо в здании Думы, поэтому полковник Рябцев и приказал взять ее под охрану.
Побродив некоторое время по Воскресенской площади, и не заметив здесь больше ничего интересного, студенты решили двинуться вверх по Тверской улице к зданию Моссовета. Перед ним они заметили скопление вооруженных солдат, разбившихся на отдельные группы, и что-то оживленно между собой обсуждавших. Они явно находились здесь уже давно, поскольку выглядели усталыми и замерзшими. Вид у солдат был вполне миролюбивый, поэтому Иван набрался смелости и подошел к одной из групп, собравшейся возле памятника генералу Скобелеву, сурово взиравшего с высоты своего коня на бывший дом генерал-губернатора:
— Ну, как дела, служивые?
От толпы отделился один начальственного вида солдат, видимо, важный большевистский комиссар, который был настроен явно недружелюбно:
— Не твоя забота! Ступай себе своей дорогой!
Но другие солдаты, которые явно тяготились скукой и бездельем, вступали в разговор весьма охотно:
