Прищурив свои желтые глаза, Сталин внимательно посмотрел на начальника секретной службы:
— Слушай, Ягода, у нас что, в стране опять началась гражданская война?
— Пока нет, товарищ Сталин! Но очень похоже, что дело идет именно к этому.
— Так куда смотрит ОГПУ? Чем вы там вообще занимаетесь?
— Мы делаем все, что только можем. Но, к сожалению, мы ведь тоже не всесильные. Крестьяне не ходят идти в колхозы, сопротивляются всеми возможными способами. Началось с массового забоя скота, отдельных террористических актов, а вот теперь дело дошло и до массового вооруженного сопротивления. В разных частях страны стали возникать повстанческие отряды, нападающие на колхозных активистов, на бригады по раскулачиванию, отряды ОГПУ, местные органы власти, райкомы ВКП(б).
— Ты мне брось эти сказочки рассказывать. Ты же прекрасно знаешь, что наша партия взяла курс на проведение форсированной индустриализации страны. Другого выхода у нас просто нет. Нам надо за максимально короткий срок пробежать тот путь, который большинство из промышленно развитых стран преодолели в течение нескольких сотен лет. Загвоздка в том, что провести индустриализацию без коллективизации сельского хозяйства никак не удастся.
К тому же нам надо просто-напросто накормить население городов, в первую очередь, конечно, рабочий класс. Уж для тебя-то точно не секрет, что по всей стране, кроме Москвы и Ленинграда, были введены карточки сначала на хлеб, затем на все без исключения продовольственные товары, а вскоре дошла очередь и до многих промышленных товаров. У нас даже рабочие крупных промышленных предприятий получают по шестьсот граммов хлеба в день, а члены их семей — по триста. А вкус масла, молока и мяса многие граждане уже вообще успели позабыть. И это, заметь, в мирное время в той самой стране, которая еще недавно кормила всю Европу и даже продавала излишки хлеба в Америку. Это все кулацкий саботаж. Хлеб у крестьян есть, и его у них надо изъять любой ценой.
— Товарищ Сталин! Все, что Вы говорите, безусловно, правильно. Но хотелось бы Вам напомнить, что мы же сами установили государственную монополию на хлеб, то есть, хлеб у крестьян теперь может покупать только государство по тем ценам, которые оно само устанавливает. Крестьяне считают эти цены слишком заниженными, и поэтому не желают продавать по ним хлеб. К тому же, если разобраться, крестьянам в данной ситуации деньги не особо-то и нужны. По причине полного отсутствия товаров массового потребления им просто некуда их потратить, а продовольствием и одеждой они обеспечивают себя сами. Не хотелось бы Вам напоминать элементарные истины, но, к сожалению, суть дела такова, что если ты перестаешь считаться с законами экономики, то очень скоро законы экономики перестают считаться с тобой. И тогда уже добра не жди.
Кроме того, проводя политику ускоренной коллективизации и искоренения кулачества как класса, мы, по сути дела, губим как класс все крестьянство. Ведь не секрет, что на самом деле так называемые кулаки представляют собой лучшую, самую трудолюбивую и предприимчивую часть крестьянства. Уничтожая их, мы фактически отдаем деревню под власть деревенских люмпенов, лодырей и пьяниц, которые сами толком никогда не работали, а теперь и другим не дадут.
Да, и чего греха таить, раскулачивание и коллективизация зачастую проводится с нарушением самых элементарных не то что правовых, но и просто человеческих норм. Комсомольские и партийные активисты по своему усмотрению отбирают у крестьян любое имущество, которое приглянется лично им, занимаются откровенным грабежом и произволом, часто пьяными врываются в дома, прямо в присутствии хозяев делят между собой их личные вещи. Стоимость изъятого имущества специально занижается по описям, чтобы потом все излишки можно было сбыть на стороне.
Очень часто так называемые активисты в своих поступках руководствуются отнюдь не государственными интересами, а мотивами личной мести. Мало того, что они занимаются откровенным грабежом, так они еще и устраивают всяческие пакости неугодным односельчанам. Под предлогом поиска спрятанных ценностей или зерна они намеренно ломают печи, вскрывают крыши домов, отбирают последние остатки продовольствия. Они также могут любого хозяина произвольно записать в кулаки или подкулачники, что автоматически обрекает крестьянина и его семью на высылку в отдаленные районы страны, а то и на расстрел.
Как следствие, у крестьян остается небольшой набор — либо идти в колхозы, где им приходится трудиться практически за бесплатно, либо бросать свое хозяйство и подаваться в город на заработки, либо бороться, что в последнее время они предпочитают делать все чаще и чаще.
Кстати, товарищ Сталин, Вы знаете, как народ теперь расшифровывает название нашей партии?
— И как же, интересно?
— ВКП(б) — второе крепостное право (большевиков).
— Ягода, я что-то тебя не пойму! Ты что, записался в адвокаты к кулакам и прочим антисоветским элементам?
— Конечно же, нет, товарищ Сталин! Но просто, как глава секретной службы, я обязан трезво оценивать обстановку в стране, и заранее принимать превентивные меры, чтобы развитие ситуации не вышло из-под контроля.
— Хватит болтать! Надо действовать более решительно, все попытки сопротивления подавлять максимально жестко, как в свое время нас учил Владимир Ильич.
— Мы и так действуем максимально жестко. Только вот ведь в чем проблема. Первую гражданскую войну мы выиграли только потому, что смогли повести за собой этих самых крестьян, которые, как Вы знаете, составляют подавляющее большинство населения нашей страны. Они пошли за нами потому, что мы пообещали дать им землю, о которой они мечтали испокон веков, а теперь мы сами же ее у них и отбираем. И любые слова здесь бессильны.
Если мы расшевелим этот осиный рой, то за последствия уже никто не сможет поручиться. Вы ведь прекрасно помните, каких усилий нам стоило победить белых. А ведь они составляли только ничтожную часть населения страны, все белые армии были крайне немногочисленными, победы они одерживали только тогда, когда им удавалось увлечь за собой определенную часть крестьянства, обиженного советской властью. Основной же костяк белых армий составляли офицеры, которые, как у нас всегда считалось, были представителями эксплуататорских классов, поэтому, дескать, и пошли воевать против собственного народа за свое нажитое за счет грабежа этого самого народа добро. Я вот недавно ради интереса посмотрел некоторые статистические данные. Так вот, оказалось, что число людей с высшим и средним образованием в Российской империи перед началом войны почти точно соответствует числу офицеров военного времени в армии и на флоте. Это говорит о том, что любой образованный человек в условиях войны имел все шансы получить офицерское звание. Какие уж тут дворяне и буржуи, выходцы из этих слоев населения к началу революции составляли лишь ничтожный процент офицерского корпуса. По сути дела получается, что гражданская война велась между образованной частью общества и, так скажем, не очень образованной и культурной, но которой мы смогли внушить некоторые наши идеи и разжечь в ней классовую ненависть. Я веду к тому, что фактически размежевание общества в ходе гражданской войны произошло не по классовому, а по культурно-образовательному и даже нравственному принципу.
