него – ранение в живот.
Через три дня я умру. Неожиданно он ощутил еще один запах – его он помнил по войне. Он видел трупы солдат с развороченными кишками – так пахнет их содержимое. Смешанный запах крови и дерьма – запах войны. Запах смерти. Этот запах смешался с вонью обгоревшего мяса. Неужели и у него задет кишечник? Но нет, запах идет откуда-то сбоку. Прислушавшись, Кэсерил услышал сдерживаемые рыдания. Вот откуда эта вонь! Баосийский капитан, свернувшись калачиком, лежал на боку и, обхватив голову ладонями, всхлипывал. Но он не ранен! Понятно! Он был самым близким из оставшихся в живых свидетелей. Очевидно, Богиня, проходя мимо, задела его краями своих одежд, и он, думая, что умирает, не удержал…
Кэсерил рискнул сделать вдох.
– Что вы видели? – спросил он ди Цембуэра.
– Этот человек – ди Джиронал?
Кэсерил кивнул.
– Когда он ударил вас мечом, – прошептал ди Цембуэр, – раздался адский треск, и он весь вспыхнул голубым пламенем. Он что… Это его Боги поразили?
– Не совсем… Тут все немного сложнее…
Во дворе было странно тихо. Кэсерил рискнул повернуть голову. Около половины нападавших и кое-кто из слуг Изелль лежали на каменных плитах. Некоторые из них что-то тихо бормотали, другие, как баосийский капитан, плакали. Остальные куда-то подевались.
Кэсерил наконец понял, что это значит – трижды пожертвовать своей жизнью ради того, чтобы случилось то, что случилось. И еще он понял, как это произошло. Пути Богов неисповедимы, но кое-что ему открылось. Оказывается, первые две смерти он пережил, ну, скажем, ради тренировки, ради подготовки себя к третьей, главной. Да, он научился умирать – тогда, на галерах, под смертоносными ударами бича, а потом – на башне Фонзы, в компании священных ворон. Он не обсчитался. Его готовность погибнуть на галерах не была – тогда – смертью во имя Шалиона. Но она стала таковой после того, как Изелль вышла замуж за Бергона и стала с ним – с Дэнни – одной плотью, и Бергон понес на себе проклятие Золотого генерала. И получилось, что та жертва, которую принес Кэсерил на галерах, стала его свадебным подарком и принцессе Изелль, и всему роду шалионских королей. Кэсерил надеялся, что ему удастся пожить еще немного, чтобы рассказать об этом Бергону. Тому понравится.
Да, он научился умирать. Поэтому, когда пришел черед умереть в третий раз, он уже был ловким и покладистым союзником Богини – так хорошо вышколенный мул с готовностью подставляет свою спину под неподъемные седельные сумки.
Послышались шаги. Кэсерил поднял глаза и увидел бегущего к нему ди Тагилля, запыхавшегося и взлохмаченного, с мечом, вложенным в ножны. Подбежав, он резко остановился и, посмотрев на Кэсерила, воскликнул:
– О Боги!
После этого перевел взгляд на своего ибранского друга:
– С вами все в порядке, ди Цембуэр?
– Эти сукины дети снова сломали мне руку, – ответил то. – Но это ничего. С ним все гораздо страшнее. Как там, снаружи?
– Ди Баосия поднял своих людей и прогнал нападавших из дворца. Все там смешалось, но те из бандитов, кто остался в живых, сейчас бегут по городу в Храм.
– Хотят напасть? – в тревоге спросил ди Цембуэр и сделал очередную попытку встать.
– Нет! Сдаться, пока их не разорвали на части. А горожане высыпали из домов и гоняют их по улицам. Хуже всего им достается от женщин.
Ди Тагилль вновь посмотрел на дымящийся труп ди Джиронала.
– О Боги! – повторил он. – Какой-то шалионский солдат кричал, что канцлера ударила молния. Причем небо было чистое. Это ему наказание за то, что в День Дочери он затеял бой.
– Я тоже все видел! – кивнул ди Цембуэр. – Грохот был жуткий. А этот тип даже крикнуть не успел.
Ди Тагилль оттащил труп канцлера в сторону и склонился над Кэсерилом, обеспокоенно глянув вначале на его живот, а потом в лицо.
– Лорд Кэсерил! – сказал он. – Мы должны попробовать вытащить его из вас. Причем, чем скорее, тем лучше.
– Нет, подождите, – попросил Кэсерил. – Я хочу сначала увидеться с леди Бетрис.
Он как-то видел солдата, пронзенного стрелой, пущенной из арбалета. Когда стрелу вытащили, хлынула кровь, и солдат тут же умер.
– Милорд! Но нельзя же тут просто сидеть с торчащим из живота мечом!
– Двигаться я не могу, а просто сидеть – сколько угодно! – сказал он, стараясь говорить как можно более убедительно. Кстати, когда он говорил, то начинал задыхаться. Это плохо. Было очень холодно, и его трясло. Но пульсирующая боль не была непереносимой – может быть, оттого, что он сидел, не двигаясь. Кстати, когда его терзал изнутри Дондо, все было хуже.
Во двор стали сходиться люди. К стонам раненых добавился звук голосов – люди взволнованно рассказывали друг другу о том, что слышали и видели. Кэсерил отвлекся, вновь сосредоточившись на лежащем у колена камне. Интересно, как он здесь оказался? Чем он был перед тем, как стал камнем? Частью скалы? Горы? И где это было? Сколько лет он там пробыл? Боги все удерживают в своем Сознании – и камни, и горы, и вообще все. Все и всегда. Он видел это в глазах Госпожи Весны. Если бы он задержал свой взгляд чуть дольше, его душе пришлось бы взорваться. Но одновременно он чувствовал, что она стала много шире и протяженнее. Теперь она способна вбирать в себя гораздо больше, чем обычная человеческая душа. И что это – дар Богини или просто случайность?
– Кэсерил! – послышался дрожащий голос.
Как он ждал его! Кэсерил поднял глаза. Если камень был вещью удивительной, то лицо Бетрис было ошеломляюще удивительным. Форма ее носа могла бы запросто на часы, на годы приковать его восхищенное внимание. Что камень! Вот истинное наслаждение – лицезрение носа любимой! Но в глазах Бетрис стояли слезы, лицо ее было мертвенно-бледным. Это плохо! И хуже всего было то, что ямочки на ее щеках исчезли, словно высохли.
– Ну, вот и вы, – со счастливой улыбкой произнес он хрипло. – Поцелуйте меня.
Бетрис проглотила подступающие рыдания, встала на колени и потянулась к лицу Кэсерила теплыми губами. Аромат ее рта не был похож на ароматы, которые источала Богиня, это был запах земной женщины, но он был чудесен! Своими холодными губами Кэсерил прижался к губам Бетрис, словно хотел испить ее тепла и ее юности. Да, чудо было с ним каждый день, а он этого не замечал!
Наконец он отодвинулся.
– Все! – сказал он.
Он не сказал достаточно, потому что это было бы неправдой.
– Теперь можно и меч тащить.
Вокруг сгрудились люди, главным образом, взволнованные
