– Командир, сколько тебе лет? – перебил я.
Специально сказал это резко, внезапно – чтоб сбить его с мысли, поглядеть на реакцию.
– Я… не помню… – он запнулся, поглядел на меня удивленно. Бойцы на задке телеги подняли головы, и Выдра бросил грозно:
– Что еще за вопросы такие? Ты чего к нему лезешь?! – он привстал, схватившись за «ТОЗ». Малый явно пылал желанием отомстить мне за унижение во дворе трактира, но Зверовод уже пришел в себя, сделал короткий жест, и боец плюхнулся обратно, хотя руку со ствола не убрал.
– Почему ты спросил об этом, охотник? – обратился ко мне нач-волк с обычным своим вежливым спокойствием.
Телега качнулась, когда склон закончился, козлы побежали медленнее. Я пожал плечами:
– Да так, любопытно стало. Значит, мне нужно поговорить с вашим старшим, объяснить ситуацию, что там у нас с Палачом вышло… и тогда он меня от Палача отмажет?
– Отмажет? – переспросил Зверовод. – А… да, так. Всего себя Палач посвятил Лесу, только Он хозяин ему. Птаха – единственный, кого Палач еще слушается. Поэтому приготовься рассказать все, чтобы наш староста поверил тебе. Птаха правду чует.
* * *
Ну уж нет, рассказывать все я не собирался. Ни про тоник, ни про события в старой шахте незачем этому Птахе знать. Так я подумал, когда меня ввели в дом, который местные называли Теремом. Легенду начал обдумывать еще по дороге с холма, и когда мы въехали в Городище, она была уже готова.
В Терем меня привели Зверовод с молодым бойцом, Овсянкой, в то время как Выдра и двое краевцев, встретившие нас у дверей, пошли с Алиной и Шутером в соседний дом, который был поменьше и попроще. А Терем оказался ничего себе хороминой – по сути, даже трех-, а не двухэтажной, то есть с высоким чердаком под двускатной крышей, и с резными ставнями, на которых были всякие узоры в виде веток и листьев. На затянутой мхом крыше росли грибы, этакая россыпь серых поганок с темными пятнами на шляпках. Да и по всему Городищу растительности – причем необычной, аномальной – было много. То густая фиолетовая трава под стеной, то вдруг невообразимо искривленное, со странными треугольными листьями дерево торчит прямо посреди улицы. Или вот грибы эти… что они там делают, на крыше?
– Узоры вырезал наш резчик, – сообщил Зверовод не без гордости, поглядев на ставни. – Виктор, большой умелец.
– И это тоже? – я указал на столб из светлого дерева, вкопанный в землю перед дверями. У столба было лицо – то есть бездумная рожа истукана с высоким гладким лбом и носом-картошкой. Молятся они ему, что ли? Или это вроде оберега, по мнению хозяев, отваживающего от дома злых духов? Чернорыночники шьют черепа на рукава да таскают амулеты на цепочках, а эти идолов вырезают и перед своими жилищами ставят… Но вслух я все это высказывать, конечно, не стал. Шагнул в дом и в коридоре за дверью увидел высокую женщину в шароварах и блузке с большим вырезом. Грудь под вырезом тоже была большая, да и вся женщина пышная, кровь с молоком.
Она стояла посреди коридора, преграждая путь, и я остановился. Зверовод сзади спросил:
– Хозяин не спит, Марьяна?
– Вас дожидается, – ответила она.
Ну вот, ждут нас… собственно, удивляться нечему. Тогда во дворе трактира, заставив Палача уйти, а от меня выслушав объяснения по поводу нашего столкновения с рыжим бородачом, Зверовод отправил в Городище одного из своих людей, которому хозяева трактира выделили коня. Так что этот Птаха знает, кого к нему привели.
– Так чего, тетя, дай пройти? – спросил я. Женщина окинула меня взглядом с ног до головы и в тон ответила:
– Так чего, парнишка, дай обыщу?
– Зачем это меня обыскивать?
– К хозяину иначе нельзя. Так что руки в стороны, ноги на ширине плеч… Щекотки не боишься?
Веселая тетка, ладно. Я сделал, как велели. Никакого оружия на мне не было… кроме перчаток. Марьяна обошла меня и стала охлопывать по бокам, по спине – довольно тщательно, со знанием дела. Присела, ощупала и огладила икры, бедра. Полезла к паху. Во дает – прямо профи. Я подавил желание не по-мужски хихикнуть и отпустить соответствующую случаю шуточку. Зверовод и Овсянка в дверях молчали, Марьяна деловито хлопала и гладила. Сквозь проем в конце коридора виднелась просторная гостиная. Там негромко потрескивал огонь, по полу прыгали красноватые отблески, а еще я видел край стола и большую картину на стене: грубая рама, холст, на нем деревья. Лес то бишь. Картина, мутант задери! Тут картины на стены вешают – прямо цивилизация.
Обыск закончился, Марьяна сказала: «Заходи, парнишка, присаживайся», – и я шагнул в гостиную. Оглядевшись, сел на лавку. В коридоре позади негромко заговорили, потом смолкли. Я увидел на столе глиняный кувшин, не спрашивая разрешения, встал, взял его. Понюхал и сделал несколько глотков прохладной воды. Поставил и снова сел.
Гостиную озарял огонь, горящий в большом круглом тазу на треноге. Что там горело, помимо обычной древесины, было не очень понятно, но оно придавало пламени розоватый оттенок, а еще необычно попахивало. Как будто специями какими-то пряными. И дыма почти нет – надо же, бездымный огонь. Но мое внимание приковал не таз, а лиана в углу. Ох и обычаи у них тут! Растения из Леса прямо у себя в жилищах сажают! Длинная мясистая ветка – светло-серая, покрытая зеленоватыми пупырчатыми крапинками и оттого смахивающая на хвост ящерицы, тянулась из круглой дыры в полу. Там кадка какая-то под полом стоит или оно идет из самого подвала? С вбитых в высокий потолок гвоздей свисали бечевки, которые поддерживали лиану; она изгибалась, заканчиваясь свитым спиралью нежным зеленоватым кончиком, нависающим над столом.
Я с опаской разглядывал ее. От лианы неприятно пахло – это во-первых. Она больше напоминала щупальце, чем растение, – это во-вторых. И мне казалось, что она смотрит на меня, – это в-третьих. Как змея какая-то. Глаз у нее нет, а она смотрит!
Раскрылась неприметная дверь за сундуком в углу, и в комнату вошел невысокий лысоватый человек в брюках-галифе и зеленой рубахе с закатанными до локтей рукавами. Двигался он быстро, живенько так, в руках четки. С виду лет пятьдесят. Уверенная походка, взгляд острый и какой-то пронзительный. Глаза черные и маленькие – будто пуговки пришиты к лицу. Нос кривой. Движения чуток суетливые, поспешные, и это немного не соответствует уверенности, которой веет от него.
На правой руке от ладони аж до локтя была татуировка – ветка с листьями необычной формы. Только приглядевшись, я понял, что это не совсем листья, то есть вроде и листья, но в то же время человеческие головы с закрытыми глазами и разинутыми ртами. Будто люди спят, им снится что-то ужасное, и они кричат во сне.
