– Говорят, это непростые штуки. Я, правда, не верю. По-моему, это просто цацки.
– У стрелка тоже была, – сказал я.
– Что?
– У того, которого я убил. У Сони. У него тоже была такая кругляшка.
Алиса промолчала.
– Это, наверное, общий знак, – сказал я. – Его все люди носят. Все-все. Это неспроста.
Алиса фыркнула.
– Все, которые из Рыбинска, верят, что все это неспроста. Это от рыбы. Если много рыбы есть, фантазия начинает развиваться. Может, ты еще в Белого веришь?
– Не верю, – сказал я. – Потому что не знаю ничего про него.
– Да вот, есть тут такой, говорят. Белый. Когда вроде бы все уже, конец. Труперы окружают, а патроны на нуле. Или в зыбь вляпался. Или ногу оторвало, лежишь, кровью истекаешь, и вот уже все вроде бы. А тут Белый. Старикашечка. Стоит, улыбается, на тебя смотрит. И ты засыпаешь. А просыпаешься уже в другом, безопасном месте. И нога цела, и раны залечены…
– Все так оно и есть, – сказал я. – Я, правда, сам не слышал, но это наверняка правда. Про Белого. Это ангел. Он является праведникам…
– Дурак какой-то. Ты чего на своей праведности так помешан-то?
– Как это чего? Только праведник может низвергнуть зло, это же понятно. Праведники лучше бегают, метче стреляют, дыхание дольше задерживают. Ты же видела!
Алиса задумалась.
– Может, ты и прав, – сказала она. – Может. Стреляешь ты действительно неплохо. Прямо мастер огня, а не пацифист. Ты считаешь, что это из-за того, что ты не ругаешься?
– Из-за этого тоже, – заверил я. – Брань оскорбляет природу, и природа отвечает тем же. Вот руки и начинают трястись. Живи в чистоте…
– Жуй красноперок, знаю. Ты еще про прищепки свои расскажи.
– Это вериги, – поправил я. – Вериги тоже очень и очень.
– И как же именно? Вот ты там прищемляешь что-то. И как это тебе помогает.
– Само собой. К боли приучает. Потом здоровье улучшается…
– Ты стегаешь себя плеткой, и от этого у тебя улучшается здоровье?
Я кивнул.
– Тут все просто, – сказал я. – Организм тренируется выздоравливать, привыкает. И когда случается серьезная травма, то все проходит быстро. Хорошо еще вверх ногами висеть…
– Дальше не надо, – остановила Алиса. – Хватит. Я не могу висеть вверх ногами, не могу прокалывать себя иголками, ты уж сам. Тут километров пять еще – и вперед. К своим. У тебя там есть кто-нибудь, а? Братик?
Нет у меня братика. Мать не помню, отца убили, был Гомер – тоже погиб, Ной есть… Не знаю, остался ли там кто-нибудь. Старая Шура.
Я улыбнулся.
– Ладно, заведешь какую-нибудь шиншиллу, посмотришь, короче. Я тебе вот бы что советовала.
И тут я увидел, что по полю, по этому бугристому полю бежит кто-то. Далеко было, но увидел.
– Бежит кто-то… – сказал я.
Посмотрел в трубу.
Мальчишка – я сразу понял по шустрости. Мелкий. Удирает. Если бежит, то удирает. Из зарослей выскочили два мреца. Оба,
как полагается, – оборванные, черные. Бежали, как они бегают, – страшно, длинными шагами, с еле заметными паузами, это всегда меня в них раздражало.
И третий выскочил.
– Ах ты…
Я тут же схватил карабин и принялся целиться. Мертвяки бежали неудобно. Сверху трудно попасть.
Расстояние изрядное. И ветерок. Поправки нужны.
Карабин привычно лег на локоть, я быстро прицелился и нажал на крючок
Курок ударил по капсюлю.
Осечка.
Первая осечка. В моей жизни. Переставить капсюль – дело секунды, но рисковать нельзя – вторая осечка – слишком большая роскошь. И почему осечки?
– Я вниз! – крикнул я.
– Я с тобой…
– Лучше стреляй!
Я сунул Алисе карабин.
Бежать вниз гораздо опасней, чем подниматься вверх. Но я торопился. Перепрыгивал через ступени, старался не думать. Потом буду. Вот двадцать пять стукнет, если доживу, конечно, тогда и отдохну. Наберу учеников, буду их учить. Они у меня будут закапываться, а я на них прыгать стану и голодом морить.
Вниз уровни не считал, следил за тем, как медленно приближается земля.
Выскочил из дома. Осечка. Первая осечка. Все когда-то происходит в первый раз, почему сейчас?
Мальчишка уже сдыхал. Они тут, в Москве, слишком изнежены. Лазают по трубам, живут в подвалах, свиней ловят – нам бы так свиней ловить. Хорошо едят, мало двигаются. Думают, наверное, много. А надо меньше. Мысли рождают зло, первую мысль в голову вкладывает Владыка, а потом уж дьяволы начинают нашептывать – а может, лучше так, а может, лучше по-другому, а давай еще вот так попробуем. А праведность должна быть как рефлекс – только тогда она истинна.
И вообще, кто много думает – тот плохо бегает. Этот уже еле двигался. Хрипел. Мрецы догоняли.
Я никогда не бился с мертвецами вручную. Не было необходимости. У нас другая тактика. Если вдруг я натыкался на мреца случайно, в лесу или в поле, то действовал так – сразу начинал убегать. С хорошей скоростью, мрец хромал вслед, я отбегал метров на пятьдесят и стрелял ему в лоб и перезаряжал. Если преследовали двое, повторял. Как-то раз трое встретились. Пытались догнать меня в ольховнике.
Сейчас трое, а я без карабина, и этот бегун уже сдыхал.
Вообще все мрецы пропитаны трупным ядом, лучше от них держаться дальше. С ними вообще нельзя вступать ни в какую ру- копашку, мертвяк сразу валит тебя на землю и начинает грызть и рвать. Только на расстоянии. Копьем.
Так учил Гомер.
Трое. Много. Значит, кладбище старое рядом. С грешниками. Ибо только грешник становится мрецом, потому что в нем столько грехов, что после смерти они, как сера, его сохраняют. Праведники гниют быстро, как все чистое и светлое, а грязь не гниет. Лежит себе и лежит, и постепенно возрождается, выкапывается и начинает поганить то тут, то там. И яду в них много. Много.
А мне было не страшно.
Мрецы догоняли. Мелкий запинался. До них оставалось метров сто, и я надеялся, что он продержится.
Но мелкий не продержался.
Я рванул навстречу. В голове ничего не было. Не думал. Не думал.
Кажется, на полпути я завопил, но, может, и нет.
Успел до парня первым. Оттолкнул в сторону, он покатился по траве. До первого мреца оставалось метров пять. Я выхватил топор.
Я хорошо метаю топор. С разных дистанций. В лесу учился. Конечно, попасть в брызжущего слюной мертвеца – это не совсем то, что попасть в спокойное мирное дерево. Но принцип тот же. Главное, рассчитать расстояние.
Количество переворотов.
Конечно, я не рассчитывал это расстояние. Никто бы не рассчитал в такой ситуации. Я просто почувствовал нужный момент.
Топор врубился в голову мреца с восхитительным треском, тот сразу остановился и двинул в сторону. Я вышиб ему мозг. Или то, что вместо мозга было.
До второго оставалось чуть, я выхватил секиру.
