компьютерам, включить которые пыталась крайне грубыми и резкими движениями, выдающими плохой контроль над ее эмоциями. Сразу же подошел Портер:
– Я все сделаю, спокойно!
Света отошла и, переводя дыхание в проходе, вдруг оглянулась по сторонам, вернулась к Портеру и шепотом произнесла:
– Нам нужно отключить все камеры внутри. – В ответ Портер лишь вопросительно посмотрел на нее. – Ты же не думаешь, что он по запаху нашел нас? Он подключился к ним, во всяком случае, в этом секторе.
В этот самый момент Остин стал выламывать дверь, причем более основательным способом, а именно – вываривая горелкой ручную блокировку. Портер сразу же дернулся и обернулся, услышав начатый взлом, на что Света тотчас обратилась к нему:
– Не отвлекайся!
– Хорошо. Я уже в системе. – Он быстро стал работать одной рукой, чему она даже удивилась, поглядывая со стороны. – У меня есть хорошая и плохая новость. Кислород там восстановлен, мы может идти, а плохая в том, что я не вижу здоровяка. Он должен быть у очага возгорания, но его нигде нет.
– Открывай! – с полной уверенностью сказала Света, чуть ли не заряжая Портера адреналином, отчего он сам стал задаваться вопросом, нормальна ли она. Ведь в словах Остина есть почва для правды, но, как ни посмотри, любому на его месте будет лучше с тем, кто защищает, а не стремится убить.
Остин выплавил блокиратор, вручную начав раздвигать створки, используя подобный Светиному нож. Только в это же мгновение Портер открыл другую дверь, через которую они некогда сбегали от смерти, а теперь возвращаются – но уже сами будут охотиться.
ГЛАВА 44
Света и Портер снова были в том зале, снова в кромешной тьме, где их окружали не только до сих пор сохранившиеся камеры с последствиями экспериментов внутри, но и разрушенные жестоким и примитивным способом огромного монстра, тело которого исчезло по неизвестным причинам. Но все это они ожидали увидеть – даже более того, это не было целью их внимания, в отличие от тех камер, которые так и не использовали по своему назначению. Безусловно, был страх найти спящего монстра, обкушавшегося настолько, насколько достаточно для спокойного сна. Из-за этого Света шла первой, а Портер на шаг позади. И вот тут была важнейшая проблема: пока они используют фонарик, велик шанс быть увиденными Остином, а это в планы не входило.
Из проходной, куда только что ворвался Остин, бил яркий холодный свет, освещая пространство на метры вперед, куда сбежали Портер и Света. Крайне быстро Остин пошел вперед, не сбавляя шаг оглядел пропускной пункт и остановился, выйдя на метр вперед за двери под бьющими в спину лучами света, создавая его удлиняющуюся вперед тень. Он быстро огляделся и, чуть вернувшись, закрыл двери, полностью погрузив это место во тьму, прекрасно понимая правила игры. Двери громко хлопнули, послужив стартом охоты, где Остин был для них невидим, а вот они для него будут как на ладони, благодаря вполне рабочему прибору ночного видения.
Ему не хочется убивать Портера: нет никаких личных причин для этого, не говоря уже о том, что он всего лишь гражданский, застрявший тут против своей воли. Так что в каком-то смысле Остин даже испытывает уважение к тому, насколько долго тот смог выживать здесь. Подчеркивая этот момент, он даже приравнивает журналиста к вполне реализовавшейся боевой единице – а значит, воспринимать его как беспомощного человека Остин не собирается, да и попросту не может: факты противятся этому ярлыку. Но главное – это статус Портера: как человек, нашедший способ нейтрализовать влияние инопланетной Жизни на человеческий организм, он буквально представляет угрозу той самой Жизни, а ведь она, пусть и через естественный отбор, но совершает биологическую эволюцию, доселе невидимую человеческому глазу. Так что Остин вновь подковывал уверенность в праведности своего дела, чуть ли не визуально представляя чаши весов, где на одной стоит жизнь Портера, а на другой – всего человечества. Выбор тут очевиден: ни один человек не стоит миллионов, особенно когда вопрос свершения – природная воля, желавшая объединить наши виды. Ведь иначе ни Вектор с его зондами, ни любая другая станция так и не нашли бы следы чего-то даже близко подобного. Раз такое произошло, следствие чего даже есть доказательство положительного симбиоза, то разве Остин, как человек науки, может позволить себе помешать естественному процессу?
Нет, не может – как раз наоборот, он защитник этой самой эволюции, вот-вот начавшей новую главу мироздания, где ни один человек, ни один компьютер или мнение не может идти наперекор самой силе естественной природы. Ведь в ней ничто не исчезает бесследно, ни одно существо, переставшее жить привычной нам жизнью, не умирает просто так: оно становится почвой для нового, более совершенного организма. Только глупцы не могут этого понять, настоящие глупцы, преисполненные страха и многих слабостей, которые эта Жизнь и призвана исправлять, как и многие другие недостатки, в частности, саму смерть. Остин понимал все это настолько явственно и четко, словно сам создан был именно для этого момента, когда в его руках будет защита жизни, цену которой он знает лучше остальных, отчего и решение, принимаемое им, не может быть оспорено. Понимая все это, даже самостоятельно ища доводы в противовес его убеждениям, он все не находит ни одного весомого аргумента, способного его переубедить, отчего даже всколыхнулись старые раны. Остин воспринимал смерть своей семьи как пусть и ужасную на тот момент трагедию, но необходимую, чтобы он оказался здесь, в этом месте и в это время ради судьбоносного решения, словно сама судьба и вселенная привели его сюда.
Семь лет – потребовалось семь долгих лет для того, что называется доказательством судьбы, когда, охотясь на Портера и Свету, он впервые ощутил, что все было ради этого, ради победы над смертью во имя жизни. А ведь тогда, в тот ужасающий момент, когда его жену госпитализировали, он ничего не мог поделать. После случившейся операции жена обвиняла не только все возможное в этом мире, но и его самого, и врача, который, как и другие доктора, не смог спасти ее новорожденного сына. Случился выкидыш, причем самое ужасное – это был уже второй ребенок, чья жизнь ускользнула у них из рук. И это все при том, что она была и остается единственной женщиной, которую он по-настоящему полюбил, хотя и был ранее уверен, что, возможно, они спешат: все же им было по восемнадцать лет при первой встрече, но, как и бывает, все случилось само. Не успели они оглянуться, как вдруг поняли, что впервые по-настоящему влюблены, чего было достаточно для предложения руки и сердца уже через
