Дыра в земле расширяется. Оттуда лезут острые жвала и покрытые хитином лапы. Я перевожу прицел на них.
Только спуск нажать не успеваю.
Длинная автоматная очередь раскалывает воздух. Куски хитина и жучиная плоть разлетаются брызгами.
Бурый высвобождает ногу и, как ошпаренный, удирает на Пустырь.
Я с интересом озираюсь на своих спутников – кто тут такой меткий?
Часовщик опускает «АКМС» – чуть дымящимся стволом вниз.
Хм-м… От него я не ожидал.
– Хороший выстрел. Только неправильно так расходовать патроны…
– А по-моему, неправильно посылать на гибель безоружного человека!
Люблю интеллигентов. С ними – мир краше. Я ведь и сам, в натуре, интеллигент!
– Извините, уважаемый, природа не терпит расточительности. И негодяй на что-нибудь да сгодится!
– Не знаю, в чём он виноват. Но это похоже на издевательство!
– Вот и узнайте сначала… – морщусь я.
Самое забавное – не только очкастый смотрит на меня с осуждением. Кид вообще глядит волком. Роман отвернулся. И даже Настя – та самая Настя, которая предлагала без лишнего шума грохнуть Бурого, – корчит унылую физиономию.
Тьфу!
Я разбираю тяжёлую, неудобную «лазерку», прячу её в футляр и вздыхаю:
– Да пошли вы… В смысле, топайте за мной!
Позади остались дробилки и воронка с останками жука. Перед нами – обширный Пустырь.
Здесь ждал бледный, притихший Бурый.
Надо же! А я думал, он будет драпать без оглядки!
Вручил ему футляр с «лазеркой»:
– Становись в колонну.
И окинул местность взглядом.
Конечно, пустырём это можно назвать лишь с натяжкой. Лет восемнадцать назад здесь тянулись кварталы обычных панельных высоток. Но слишком многое с тех пор переменилось…
Теперь мы шли на юг.
Однообразный пейзаж тянулся несколько километров.
На месте домов тут и там возвышались груды бетона и кирпичей. Иногда попадались отдельные, чуть лучше сохранившиеся здания. И довершали этот памятник цивилизации – россыпи мусора и бытового хлама.
Торчали из травы разбитые телевизоры и холодильники, выглядывала переломанная мебель…
А вон там маячит детская коляска.
Странно, что она не опрокинулась. И вообще, отлично выглядит! Вид такой, словно мамаша оставила её на минутку и вот-вот выйдет из того почти целого супермаркета «Пятерочка»…
А что это там шевелится в коляске? Неужели ребёнок?
Я вздрогнул.
– Глеб, – позвала меня Белка, – по-моему, там…
– Ничего там нет! Слышите?! Никому туда не смотреть!
И сам отвернулся.
Мы обошли чёртову коляску по длинной дуге. И успокоился я лишь метров через сто – когда наваждение скрылось за развалинами.
Но ещё долго продолжал мысленно материться…
А сюрпризы не кончились.
Через полкилометра впереди слева что-то засверкало.
Я решил не менять курс. И очень скоро картина прояснилась.
У тех дальних полуобвалившихся панельных высоток, под раскидистым клёном, замаячили россыпи алмазных блёсток…
Я глянул в бинокль. И улыбнулся.
– Что там? – спросила Белка.
– Ведьмины глазки. Целое поле ведьминых глазок…
– Целое поле?! – встрепенулся Бурый и заныл: – А можно посмотреть? Ну пожалуйста…
Я поморщился, но бинокль ему протянул.
Следующие пять секунд он не двигался. И, по-моему, даже не дышал.
– Ну хватит, – лопнуло у меня терпение.
Бурый торопливо вернул бинокль и лихорадочно облизал губы:
– Это ж какие деньжищи! Нереальные! – Осторожно уточнил: – Мы ведь туда свернём, да, Тень?
– Нет времени. Тем более там кругом – дробилки и плесень…
Лицо Бурого вытянулось. Хотя вслух он ничего не сказал. А Белка глянула в бинокль и радостно выпалила:
– Красивые! И откуда они только берутся?
– Это артефакты. Никто не знает…
– Есть гипотеза, что это особая форма жизни, – подал голос Часовщик.
– Жизни? – удивилась Белка. – Они ж камешки!
– Разные бывают камешки. И жизнь бывает разная. Особенно здесь – на тонкой грани между мирами…
Это он Зону имеет в виду?
– Уходим, – оборвал я такую глубокую философскую беседу.
Тем более что погода портилась.
Плотная пелена окутывала небо – как раз в той стороне, куда мы направлялись. И туман – нехороший, густой, как вата, – уже застилал очертания домов впереди.
Через считаные минуты видимость упала настолько, что и за полусотню шагов ни хрена не разберёшь!
А мы упёрлись в заросли плесени – конечно, не указанные на карте.
Двинулись левее и нашли-таки проход – между густо обросшими фиолетовой мерзостью домами.
Тут я остановился.
И судорожно сглотнул.
Впереди, метрах в трех от земли, маячила медуза – как раз напротив прохода. Сама по себе она не такая уж опасная. И всё-таки меня пронзило нехорошее чувство – называется дежавю…
– Что-то не в порядке? – спросил Кид.
– Нормально.
«Одна медуза ещё не капкан…»
Но в такую погоду она может быть не одна.
– Поищем другой проход.
Мы двинулись дальше вдоль плесенной завесы. И почти сразу нашли выход на узкую и вроде «чистую» улицу. То есть «чистую» как раз на те полсотни метров, что доступны обзору сквозь густеющий туман…
Я оглянулся.
Совсем рядом на Пустыре маячил полуразрушенный дом.
– Возвращаемся туда… – махнул я рукой.
Кид попытался что-то возразить. Но я его не слушал. Направился к дому. И аккуратно обогнул большое, как воронка от бомбы, отверстие в земле.
– Интересно, куда ведёт такая здоровенная дыра? – удивилась Белка.
– В Страну Чудес, – предположил Часовщик.
«Шутник хренов!» – вздохнул я и объяснил:
– Никуда не ведёт! В этом месте огненный червь вышел из-под земли.
– Ух ты! А можно туда глянуть?
– Нельзя! Сама не видишь? Воздух дрожит, будто там внизу печка!
Как погано, что всему её приходится учить на ходу! Я поднял камешек и швырнул его над дырой. Уже на подлёте тот резко изменил траекторию, бешено завертелся и лишь после этого упал в червоточину.
– Дробилка, – констатировал я очевидное. – Да ещё такая большая, что человек поместится целиком.
– И что с ним будет – с этим человеком? – на всякий случай уточнила Белка.
