своему неразумному собеседнику, казалось бы, очевидное:
– Твоя правда – на моей памяти из мертвяков никто и никогда не возвращался. Но тут штука такая… – Он развернул к себе портрет и внимательно в него всмотрелся. – Ежели хоть один милипусечный шанс к тому есть, ежели кто и сможет его воспользовать – как пить дать то твоя жинка и будет. А нам потом перед ней отвечать? Нет уж, дудки. Натерпелися. Ищи других дураков.
Покуда Татьяна общалась с сестрами, Богдан Иванович в ударном темпе расправился с горящими делами, откинулся в кресле и наконец-то смог хорошенько задуматься. Весь.
Когда каждая твоя клетка достаточно автономна, чтобы подменять собой соседку вне зависимости от ее специализации, понятие «ушел в себя» переходит на качественно новый уровень, а память становится чертовски похожа на кинохронику. У вампиров вся полученная информация словно консервировалась, и было достаточно просто прислушаться к гомону внутри, чтобы промотать события назад. На некоторое время патриарх даже остановил симуляцию дыхания, подключив к мозговому штурму большую часть тела, кроме слоев, составлявших внешнюю оболочку. Сознание постепенно расширялось, и Богдан Иванович все глубже погружался в ретроспективу слышанных и виденных за несколько столетий моментов, ища хоть какую-то зацепку. От поиска упоминаний «вечной жизни» отказался почти сразу – такие фразочки мелькали только в связи с делами прайда. Позволил себе ненадолго остановиться на инициации Ганбаты и ринулся глубже в прошлое. Долгожительство? Богатырское здоровье? Бессмертие? Клетки обсуждали варианты между собой, обрабатывая, подбирая, отвергая, а он просто слушал самого себя. Нашлось немногое.
Почти сразу память услужливо подсунула Феникс. По легенде ее слеза, известная людям как живая вода, могла вернуть душу из мертвых, но использовать оную был смысл только после смерти спасаемого и только в паре с мертвой водой – слезой Крионикса, антипода Феникс: в противном случае тело постепенно истлеет и останется лишь навеки привязанный к миру живых дух. Насколько помнил Богдан Иванович, Феникс слезами особо не разбрасывалась и уж точно никогда их не продавала. О Криониксе, тысячелетиями избегавшем все живое, известно было и того меньше. В целом патриарх ни на минуту не сомневался, что смог бы даже двух извечных врагов заставить работать вместе – ради Татьяны он и Землю бы раскрутил в обратную сторону. Но силы мифических птиц помогут только после Татьяниной смерти. А такого исхода он хотел избежать.
Еще вспомнился вариант насыщения чужой жизненной энергией. Подобное Богдан Иванович видел лишь раз у двух влюбленных, когда один буквально жил за счет дней другого. Но продлилось это недолго, стоило непропорционально дорого, и в конце концов тот, кто был при смерти, решил связь разорвать. Даже не принимая во внимание сей печальный опыт, затея в целом звучала крайне сомнительно: патриарх не представлял, сработает ли подобное с нежитью. И уж тем более был почти уверен, что поделиться с Татьяной его собственными днями не получится, а делиться ее обществом он согласился бы разве что с сыном.
Кстати, о сыновьях. Один известный патриарху чадолюбивый отец оказался достаточно могуч, чтобы продлевать жизнь умирающему ребенку, и делал это вполне успешно уже на протяжении нескольких веков. Конечно, полного бессмертия так и не случилось – более того, всплыли неожиданные последствия, но… Пусть и засыпающая на полгода, однако пребывающая рядом хотя бы пару сотен лет Татьяна явно выглядела перспективнее мертвого тела на руках. Спящей он мог бы любоваться. Оборудовал бы ей роскошное ложе, к примеру наподобие аквариума, чтобы она отдыхала с комфортом, а он ждал бы ее пробуждения… Но, опять же, сработает ли это с нежитью? И точно ли русалки – нежить?
С «Википедией» для сказов как-то не заладилось, ибо письменных свидетельств своей жизни скрывающиеся от людей народы старались не плодить. Вся справочная информация, к которой мог бы обратиться Богдан Иванович, была представлена исключительно изустно и крайне концентрированно. Ходячей энциклопедией по обыкновению считался Котов-Шмулинсон – старый кот-баюн, многие столетия выполнявший функции учителя истории и обществознания в интернате АСИМ, где старательно вдалбливал в детей отнюдь не эволюционное происхождение их видов. Но в том, чтобы обратиться к завучу, патриарх видел несколько проблем. Во-первых, остро стоял вопрос доверия. Сколько бы денег прайд ни отчислял на благо сего учебного заведения, первым и, что греха таить, единственным существом, которому Тимофей Иванович был верен, оставалась его начальница. Если по какой-то причине возникнет конфликт интересов, завуч поступит так, как выгоднее директрисе. Во-вторых, в Котове-Шмулинсоне факты идеально уживались со всевозможными слухами и сплетнями, и из полученной информации еще пришлось бы выжимать крупицы истины и каждую перепроверять. Богдан Иванович не мог оценить, насколько процесс затянется, а время в этой ситуации являло собой не столь неисчерпаемый ресурс, как вампир привык. Искать совета стоило не просто у древнего или мудрого сказа, но и у погруженного в проблему. Того, кто и сам многое перепробовал, хватаясь за каждую соломинку.
В итоге наиболее подходящий вариант был идеален всем, кроме безопасности, поскольку организация их встречи наверняка привлечет ненужное внимание Ивана Карловича. А еще для этого требовалось некоторое уединение. Но о каком уединении может идти речь у патриарха вампиров? Туалетные комнаты в здании – для случайных посетителей из мира людей, но никак не для своих. На каждом углу камеры, а Богдан Иванович и так уже породил достаточно вопросов своей тягой обеспечить Татьяне комфорт. В принципе, водные процедуры давали некоторую степень приватности, но вряд ли попытка прихватить в ванную цветочный горшок пройдет незамеченной… Да, с прошлым тет-а-тет было не в пример легче.
Клетки патриарха ухватились за цветочный горшок как за хорошую идею, но Богдан Иванович упорно не понимал, хорошую идею для чего. Ну куда он с ним, в самом деле? Цветок мало купить, его появление в здании нужно чем-то обосновать, потом, не вызывая вопросов, запереться с ним, а еще и увезти, и высадить придется. Глава прайда просто-напросто не сможет такое осуществить, не вызвав подозрений. Где это видано – патриарх с цветами?
Но озаренная идеей часть роя упорно не сдавалась, пытаясь подсказать выход. Сначала ассоциациями. Потом мыслежестами. В итоге плюнула и начала пихать в сознание картинки, которые Богдана Ивановича несколько сбивали с толку. Татьяна. Цветочный горшок. Татьяна. Цветочный горшок. Опять Татьяна. О, снова цветочный горшок. Но какая тут связь?
Если бы он мог посмотреть на себя как на идиота, он бы так и сделал. Вместо этого в сознании сначала возникло задумчивое лицо Татьяны, потом – образ цветочного горшка и, наконец, толстая, сверкающая стрелка, направляющая растение к русалке.
Вампир распахнул глаза, резко возвращаясь из полной задумчивости и восстанавливая способность двигаться. Подарить Татьяне цветы? Затея звучала как крайне рисковая, но при этом безопаснее других вариантов. В конце концов, сотрясение мозга вампирам не грозит, а вина у него еще достаточно, чтобы уговорить русалку почти на любую глупость. Главное – разумно подойти к выбору вручаемого.
Патриарх открыл ноутбук и погрузился в изучение ассортимента цветочных магазинов. В какой-то момент, словно между делом, ненадолго взял телефон, бесстрастно на него взглянул, немного повертел в руках и отложил. Только очень внимательный наблюдатель заметил бы, как привычная фотография сына на заставке сменилась новой: Ганбата в профиль, стоя возле дивана, что-то оживленно рассказывает, а чуть поодаль, улыбаясь, на него смотрит Татьяна.
Марат как раз был очень внимательным наблюдателем.
После воодушевляющего предсказания будущего от Пал Палыча – «Ну да, померла, но я бы не особо обнадеживался» – Кирилл с сыном сначала крепко призадумались, а потом разыграли в «Камень, ножницы, бумагу», кто возьмется за допрос домовых. Знаменитая удача Кирилла и в этот раз была верна себе: он сразу же проиграл, попросил матч-реванш, проиграл и в нем, после чего потребовал переигровку и пару подготовочных перед настоящим реваншем. Двадцать проигрышей спустя наконец смирился с неизбежным и обреченно пошел общаться с местным населением. Дмитрий этому был только рад: он впервые слышал, чтобы кто-то опрашивал домовых, и недоумевал, как у отца вообще выходит с ними разговаривать, да еще и ответы получать. Кирилл же, напротив, ничего сложного в этом не видел и почему-то считал, что и сын справился бы.
Сейчас, пока взмыленный батя внимательно изучал очередные причитания о непростом житии-бытии, ДТП старательно делал вид, будто занят, а по факту максимально прислушивался. Вроде бы Кирилл ничего сверхъестественного не предпринимал: банально говорил с каждым
