спать.
— Догадывался, — не стал лукавить Гусев. — Зато как доходчиво, согласись! Город показывает тебе свои видения, о прошлом и иногда будущем, чтобы ты понимал, находил и предотвращал катастрофы разного масштаба. Другие сенсоры чувствуют подземные водные токи, умеют находить и латать раны Города, чтобы Тьма не вырвалась бесконтрольно на поверхность. Таких называют лозоходами.
Я подумал о Медине и ее тонкой усмешке, когда мы стояли возле стены «Севкабеля» в ожидании остальных.
«Я же лозоход. Всякое такое чувствую».
Гусев меж тем продолжал — на этот раз тоном скучающего лектора:
— Медиумы видят заблудшие души Города, слышат их голоса, и для этого им не надо погружаться на Изнанку. Еще есть целители и психокинеты, работающие с памятью. Ну, а ты… Вас в НИИ ГИИС принято называть резонаторами. Если ты сядешь спокойно и внимательно послушаешь… — Гусев хотел сказать что-то еще, но его прервал внезапный грохот. На крыше металлически громыхнуло, звякнуло и тяжело заскользило с протяжным скрежетом.
Надя насторожилась:
— Что это?
— Позавчера ночью, после сна о метро, было то же самое!
Я кинулся к окну, дернул шпингалет, толкнул скрипнувшую от старости деревянную раму и высунулся наружу. В кухню ворвался ветер, забросил на стол край легкой занавески, смел несколько страниц из архива.
Я оттолкнулся от окна и устремился в коридор.
— Вась! — донеслось вслед тревожное. Надино.
— Все в порядке, — отозвался Гусев.
Мне бы его уверенность.
Наспех сунув ноги в ботинки и забыв о куртке, я сбежал по лестнице и с ходу навалился плечом на входную дверь. Тяжелая металлическая створка с наскока поддалась легче обычного. Наступив на собственные шнурки, я споткнулся и вцепился в дверную ручку, а затем услышал сдавленное шипение за границей видимости.
— Глаза разуй!.. — И удивленное на выдохе: — Ты?!
Выглянув из-за двери, Ярик раздраженно потер ушибленный лоб.
— Что ты здесь делаешь? Следил? — выдавил я, возвращаясь в вертикальное положение.
— Тот же вопрос. — Ярослав сумрачно оглядел парадную за моей спиной, задержался на мне, явно отметив отсутствие верхней одежды, все понял и хмыкнул. — У Судьбы и Города отличное чувство юмора.
На самом Ярославе поверх обычной куртки теперь была еще и огненно-красная расстегнутая ветровка с нашивкой в виде грифона — логотипом Института. Красный цвет. Как язык пламени. Или знамя.
— Я тут живу, — ответил я невпопад.
— А я… Вот. — Ярик постукал резиновой насадкой костыля по асфальту. Серое покрытие дыбилось уродливой трещиной. Основание ее, подобно стволу необычного дерева, тянулось из-под фундамента дома мимо парадной двери и дальше, к раскидистым кустарникам палисадника. — Как в подвале на фабрике. Только почему именно там, я еще могу понять — куклы. А тут…
— А мне только что сказали, что я один из этих ваших… Сенсоров, или как? — Я старался придать голосу как можно больше изумления, неверия и насмешки, в глубине души стыдливо осознавая, что на самом деле ищу в лице Ярослава поддержки.
— Тоже мне новость. Это стало ясно еще на фабрике.
Я не ответил, хотя колкая насмешливость Ярика была обидной. Вместо этого попытался перевести тему:
— На крыше странно грохотало. Пару минут назад. Слышал?
Слабая попытка провалилась.
— Лучше посмотри сюда. — Невозмутимо оставаясь на своей волне, Ярик указал на трещину. — Тут случился первый прорыв Исконной Тьмы. Мы тогда с братом дежурили. Должны были отправиться на инспекцию к Гавани, в клуб — тот самый «Freemason», как ты можешь догадаться, — но здесь на нас напали. И мы видели одного из пропавших детей, девочку.
— Позавчера?
— Именно. — В интонации, с которой это прозвучало, угадывался скрытый вопрос.
— Я вас слышал. Но проснулся слишком поздно. И не увидел.
— Там такое началось, что лучше тебе и не знать. Грифон спас меня просто чудом.
«Какой грифон?» — хотел спросить я, но придержал любопытство. Спросил другое:
— А как же девочка?
Ярик помедлил:
— Не знаю. Я хотел найти что-то здесь. Подсказку или… А наткнулся на тебя.
Может, и не зря наткнулся…
Я смотрел на трещину и лихорадочно соображал. Трещина из-под дома. Трещина в стене фабрики медицинских пособий. Трещина на станции метро, из которой сочилась темная вода.
— Черная вода. Под землей. Где камень, — произнес я. Хриплый голос вживленного в тело манекена репродуктора раздался в голове четко и ясно.
Ярослав замер. Уставился на меня — тревожно, ошеломленно, неверяще. Даже за плечи меня взял, разворачивая к себе, и пошатнулся. Вовремя подхватил выскользнувший костыль, чтобы тот не упал.
— Повтори, что ты сказал.
— Черная вода. В метро. Я только что видел это во сне. Гусев сказал, мол, видение. Ну как у многих ваших…
Глаза у Ярика стали в прямом смысле по пять копеек.
— Гусев?
— Ну да, — пожал я плечами. — Наверху. — И добавил зачем-то: — Чай пьет. С оладьями.
— Мне надо кое-что узнать. Если ты не против. — Не дожидаясь ответа, он оттеснил меня от двери и вошел в подъезд.
«А меня спрашивали?» — подумал я, но без раздражения. Скорее, с легкой усмешкой.
Правилами не-пользования лифтом в ранние часы мы, понятное дело, пренебрегли.
— Ой, — удивилась Надя, увидев нас на пороге кухни.
— И вновь привет, — рассеянно махнул ей Ярослав. — Глеб Борисыч, вас давно не видно у нас в гостях.
Гусев флегматично пожал плечами. А я заметил, что даже не удивился их знакомству. Существует, вероятно, некоторый предел способности к удивлению. Все вокруг знали больше, чем я. Возможно, даже Надя — не зря она такая веселая и взбудораженная: наверняка успела выведать у Гусева вагон и маленькую тележку с пригоршней историй.
— После моего отдаления от дел Института Маргарита Львовна не спешит делиться новостями.
— Глеб Борисыч, у меня к вам вопрос.
— А у нас, — возразил Гусев сварливо, — лекция по гипотетической истории. Присаживайся и слушай. Все вопросы в конце.
Ярик глянул на меня, затем на директора музея, но все же проковылял к столу и упал на стул. Парировал неохотно:
— Неподходящий час для лекций, не находите?
Надежда оглянулась на окно, и в этом движении я угадал незаданный вслух вопрос: «А сколько ж времени?»
Блеклые, водянистые, как прокисшая сметана, газовые облака едва разгорались на горизонте. В них едва ли прибавилась хоть капля света с момента, как мы переступили порог дома.
Неужели все произошло так стремительно? Встреча с бабулей и директором Русского музея, и разговор о Потусторонних, и сон?
Гусев меж тем выжидающе поглядывал на меня, даже не скрывая, что ему крайне интересно наблюдать за моей реакцией.
— Говорят, напротив: хорошая беседа способствует замедлению времени. — Директор поскреб вилкой по тарелке.
Повисло молчание. Слышно стало, как почти неразличимо скрипит паркет в соседней комнате — то ли бабуля решила пройтись, то ли невесомый дух дома или даже самого Времени заскользил по полу в своем полусонном бесконечном томлении.
Сделалось не по себе. Странное покалывание, как ощущение приближающейся сказки, скользнуло по спине. Я затаенно переводил взгляд с Гусева на ребят и обратно. Ярослав что-то усиленно соображал, покусывая изнутри щеку. Притихшая было Надя вдруг встрепенулась. Вскинула ладонь, похлопала по забытому на столе будильнику. Выдала сокрушенно и не совсем в тему:
— Опять сломался. Или батарейки…
Глеб Борисович хмыкнул и хитро прищурился. Ярик нахмурился. Глянул исподлобья и взял часы из рук Надежды. Покрутил.
— Не в батарейках дело. — Он снова покосился на Гусева. Тот загадочно улыбался.
Ярослав подтянул со стула свою сложенную куртку и, пошарив в кармане, вытащил на свет странного вида прибор. Продолговатый, зауженный с одного конца серебристый цилиндр напоминал обычный ртутный градусник, прозрачный спереди и матовый по задней стенке. Внутри поблескивала красной жилкой градуированная шкала. Конец прибора тихонько подрагивал.
— Зашкаливает, — обронил Ярослав, глянув на отметку. — Вы притянули сюда Изнанку.
— По косвенным признакам тоже можно было догадаться, — вздохнул Гусев.
Ярик хмыкнул.
— Что это? — сунула нос Надя.
— Фузеемер Кокса [54].
Надя изобразила понимание:
— Конечно. Я тоже о таком слышала… Дай потрогать!
— Смотри, не разбей, — предупредил Ярик.
Надежда увлеченно завертела незнакомый предмет, разглядывая его на свету.
Невольно проследив за ним взглядом, я тоже развернулся к окну и заметил наконец: сквозь кухонные занавески в окне угадывались все те же молочно-серые сумерки, которые мы с Надей застали по возвращении домой.
Я пригляделся. Что-то странное упрямо проявлялось сквозь знакомый, как собственные пять пальцев, пейзаж двора, царапало взгляд. Через несколько секунд до меня дошло — исчез ветер. Густые клубы облаков неподвижно стояли, пришвартованные к антеннам
