обидой, уточнила Надежда.
«Ты просто не видела. Не могла увидеть…»
Ярик глянул на Гусева, пошевелил стопой, затем осторожно поднялся.
— Мастерство не пропьешь, — довольно сообщил Глеб Борисович.
Ярик тихонько попрыгал на месте:
— Спасибо. Нет, правда спасибо.
Надя ревниво оглядела всю нашу небольшую компанию.
— Значит, вы сейчас уйдете? Все? — Поглядела на часы в телефоне. — А мне на пары в универ?
Ярослав усмехнулся:
— Был бы рад поменяться с тобой местами.
— Не стоит, — ответил за Надю Гусев.
В коридоре заскрипел паркет. Следом раздался дребезжащий звук. Тетя Рая вкатила на порог кухни портновский манекен, обмотанный отрезами пестрой ткани, причудливо сколотыми булавками тут и там.
— Как у вас дела? — спросила она с игривой ноткой, но безадресно.
Ярик почтительно улыбнулся.
— Знаменитые во Франции семнадцатого-восемнадцатого века бизарные ткани [61], — со знанием дела сказал он. — Известно, Пётр Великий не любил щеголять, но одевался всегда со вкусом, строго и дорого. Однако в своем гардеробе имел также несколько домашних накидок из такой ткани. Никогда бы не подумал, что данная традиция костюма может великолепно смотреться и в современности.
Раиса Пантелеймоновна хмыкнула со сдержанным одобрением пополам с удивлением:
— Недурно. Беру свои слова обратно. По поводу обучения.
— Раечка, — мягко привлекая к себе внимание бабули, сказал Гусев. — Будь добра, сориентируй молодых людей, где найти Матильду Феликсовну.
Я мысленно отметил, что рядом с бабулей директор Гусев начинает вести себя как провинившийся школьник. Но особого удовольствия открытие не доставило.
— Последний раз, когда ее видели, Кшесинская сказала, что особняк стал слишком шумным местом и она отправляется туда, где ангел смотрит на город. Не имею ни малейшего понятия, где это!
Финальную фразу бабуля произнесла с таким вызывающим пафосом, что кто угодно тоже захотел во что бы то ни стало «не иметь ни малейшего понятия» о местонахождении призрака балерины.
— Мы найдем, — заверил Ярослав и встал, круговыми движениями разминая вылеченную ногу. Стоя в позе фламинго, он вдруг растерянно заозирался и коротко рассмеялся. — Есть одна более прозаичная незадача: второй ботинок остался дома.
— Я принесу Васькины! — выпалила Надежда, зачем-то подхватывая кухонное полотенце. И опомнилась: — Вась, можно? У вас же один размер? Похоже.
Ярик благодарно улыбнулся ей мягкой улыбкой. Надя зарделась и, пытаясь скрыть это, юркнула в коридор.
— Молодежь, — проговорила Раиса Пантелеймоновна с непонятным выражением то ли легкого пренебрежения, то ли ностальгии.
Мы стояли посреди сонного двора, ежась от сифонящего из подворотни ветра. Полдюжины подъездных козырьков выпирали из стены по левую руку. Справа расположился блеклый палисадник.
Над крышами кружили чайки. Пахло неожиданно свежо, по-ночному: соленой изморосью, выхлопными газами, мокрым камнем. К ним примешивался чисто весенний коктейль: набухшая от влаги земля, теплая шерсть новенького пальто (бабуля цокнула языком, глядя на мою куртку, и настояла, чтобы я «оделся поприличнее, в соответствии со статусом»), кудрявые нотки свежесваренного кофе из приоткрытой форточки.
Где-то неподалеку громыхал утренний мусоровоз и переругивались дворники.
В целом ощущение было такое, будто сошел с душного ночного поезда в незнакомом городе и пытаешься надышаться, а перед тобой уже расстилаются десятки дорог, спешат чужие, неуловимо похожие между собой и отличные от тебя люди, которых тихо раздражает твое нелепое топтание на месте. И обязательный массивный обелиск возвышается над вокзальной площадью.
«Город-герой Ленинград!»
А ты трепещешь в своем дремотном еще оцепенении от восторга и захватывающей дух красоты…
Только сейчас двор был по-прежнему свой, знакомый и пустой. Но ощущение все равно не пропадало.
Глядя, как Ярослав рассеянно пинает мысками ботинок мелкие камешки на дороге, я неловко пошутил, старательно придавая голосу бодрости:
— За дело? Или сперва перекурим?
Ярик отшвырнул камешек покрупнее и развернулся, сунув руки в карманы куртки:
— Не советую. Знаешь, сколько потусторонней хтони сползается на запах табака? Был у нас один случай… — продолжать он, впрочем, не стал.
— Я и не думал, — пристыженно пробормотал я в оправдание и поднял воротник, одновременно втягивая голову в плечи. Пора было двигаться, но понимания, куда именно идти, пока не возникло.
— Так. Ну блесни историческими знаниями, Хранитель.
И хоть в усмешке Ярослава не было презрения, только дружеское подначивание, я оскорбился:
— Вообще-то я на художника учился. Художника-реставратора.
— Понятно. Но легче не стало.
— Там, где ангел смотрит на город… — припомнил я слова Раисы Пантелеймоновны.
«Что бы это значило?»
— Верхняя точка. — Ярослав поскреб подбородок, неопределенно глядя в пространство. — Ангел… смотрит на город. Значит, нам надо подняться повыше. Для начала.
Внезапно Ярик развернулся, запрокинул голову к чердачному карнизу, сунул два пальца в рот и пронзительно свистнул.
У меня резко заложило уши.
На крыше снова громыхнуло. На миг показалось, что на нас движется как минимум полдюжины тяжелых рыцарей в звенящих доспехах.
Огромная фигура не то зверя, не то странной птицы задержалась на краю крыши, взмахнула крыльями и мягко соскользнула во двор.
Упругий поток воздуха поднял с клумбы и швырнул навстречу песок и пыль. Я зажмурился, прикрывая глаза рукой, и невольно попятился.
Ярослав обернулся на меня и рассмеялся:
— Ты спрашивал, как я добрался. Вот ответ.
Существо спланировало к палисаднику и приземлилось в паре шагов от нас, высекая когтями искры об асфальт.
— Знакомься, мой приятель Эсхил [62]. Творение Института, скажем так.
— Это же… — протянул я неопределенно.
Больше всего непонятное создание напоминало помесь мощного млекопитающего и орла. Бурое с рыжими отметинами оперение на округлой клювастой голове плавно перетекало в покрытое шерстью мощное тело. Изогнутую плетку хвоста венчала пушистая кисточка.
— Ты все правильно понял, — сказал Ярослав.
Сделав пару шагов, грифон горделиво выгнул шею и издал гортанный звук, похожий на помесь голубиного воркования и скрежета работающей пилорамы.
Я на всякий случай отошел еще на шаг.
Эсхил переступил мощными передними лапами, вид которых вызывал в памяти картинки из детской книжки про избушку на курьих ножках, и, опустив голову, вопросительно повел матовым клювом возле ноги Ярика.
— Все хорошо, — пояснил Ярослав, запуская пальцы в бурые перья. — Смотри, видишь как, а? — Он встал на больную ногу, чуть попрыгал, но зашатался и почти повис на шее крылатого существа, чтобы не упасть. — Пустяки. Теперь осталось найти твоего хозяина.
Ярик прислонился лбом к морде грифона, как если бы тот был просто огромной домашней кошкой, которую захотелось приласкать.
Сообразив что-то, грифон скосил янтарный глаз в мою сторону.
Я сглотнул тяжелый ком в горле.
— Прости, я все понимаю, но пока что придется повозить на себе другого человека. Он не такой уж странный тип, поверь. Просто никогда вас не видел.
Грифон недовольно мотнул головой, приподнимая Ярика над землей, словно пушинку, чем вызвал только по-детски радостное восклицание:
— Эй, полегче, парень.
А вот мне было не до смеха.
— Если он против, то я не настаиваю… — попробовал возразить я как можно более мирно. И отступил еще на шаг.
В спину уперлось что-то твердое, упругое. Над головой раздалось фырканье. Жаркий воздух встопорщил волосы на затылке. До меня донесся запах большого животного: густой, острый, мускусный, настоянный на соломе и древесных опилках.
Цепенея, я взглянул наверх и увидел огромный клюв, мощной алебардой зависший над моим теменем.
— Поздоровайся, — шепнул Ярослав. — Прояви уважение.
— Здрасьте, — брякнул я на автомате.
Второй грифон презрительно фыркнул, по-видимому решив, что я слишком мелкий, чтобы связываться со мной, и отступил.
Ярик засмеялся:
— Купился! Вот умора.
Я почувствовал себя уязвленным и, желая сказать хоть что-то, спросил:
— А этого… как? Имя, в смысле, — последнее уточнение я добавил, поймав пристальный, оценивающий взгляд существа.
Второй грифон оказался серым, благородно-дымчатым, в голубизну, а крылья пятнала россыпь белых и черных крапин.
— Геродот. Как, хм… философ Геродот, — пожал плечами Ярик.
— Это у которого золотые прииски и гигантские муравьи? [63] — осведомился я.
— Типа того. А еще грифонам нравится красный цвет. Действует успокаивающе. И привлекает внимание, — невпопад сообщил он. — Особенно если вдруг случайно навернешься с грифона в полете и придется тебя ловить… Шутка. Спокойно.
Аккуратно обойдя меня — так лошадь старается не наступить на снующую под ногами мышь, — второй грифон прошел к Ярославу и склонился, припадая на передние, птичьи, лапы. Ярик оперся о сгиб крыла, оттолкнулся и легко, словно в седло, взлетел на спину Геродота. Устроился на загривке, утопив пальцы в жесткие перья. Грифон выпрямился.
— Твоя очередь, — сказал он, глядя сверху вниз.
Подошва его, а точнее, еще недавно моего
