вниз и дробью разбивались об асфальт. Вольдемар машинально вдавил ладонь в бок, зажимая порез. Сырость ночного переулка, тяжелая усталость и боль навалились на плечи, его била крупная дрожь. Зубы стучали от холода. Дыхание перехватывало.
Собравшись с силами, Вольдемар оттолкнулся от асфальта и привалился к стене дома. В затылок уперлась шершавая рустовка. Головокружение постепенно стихало, но перед глазами до сих пор вспыхивали звезды. Вольдемар изумленно моргал. Неужели?..
— И не надейся, — ответил Мастер кукол на не заданный вслух вопрос. — Человеком ты не стал. Но и Потусторонним не остался. Смертность. Ты же этого хотел? Так хотел, что не жалел ничьих жизней?
Дух снова коротко рассмеялся:
— Больше Институт не станет досаждать тебе распылением.
Вольдемар отшатнулся от стены, зло рванулся навстречу. Блондин вскинул руку, и поперек тротуара, между ним и компанией Мастера, возникла незримая стена.
Вольдемар заскрипел зубами.
— Прибереги эмоции, — посоветовал Дух. — Удар, он как веер у бомжа: должен быть неожиданным.
Блондин развернулся и шагнул прочь.
— Промой. Заразу занесешь, — кивнул он на расплывающееся по ткани пальто пятно. В сумерках кровь выглядела густой, темно-коричневой и жирно блестела на пальцах своеобразным украшением.
Когда Вольдемар вновь поднял взгляд, переулок был пуст.
Он пощупал воздух — стена исчезла — и подошел к воротам. Шагнуть внутрь больше не хотелось. Голоса Города, который так упрямо и настойчиво звал вперед, обещая разгадку тайны, теперь не было, а значит, не было и подсказки.
В тени подворотни, возле прорези подвального окна, неподвижно лежал дворовый кот. Издалека казалось, будто какой-нибудь ребенок обронил на улице игрушку.
Вольдемар присел на корточки, со свербящим жжением в груди рассматривая редкую, в проплешинах, шерсть на впалом боку.
Боль, одиночество и холод, возникшие в нем, были такими острыми и сильными, что даже становились приятными. Потому что вымораживали все прочее почти до полной нечувствительности. И горечи чужой смерти — окончательной и бесповоротной, как и все у людей, — Вольдемар не ощущал.
— Трехцветный. На счастье, — негромко произнес он. Хотел погладить, но так и застыл с протянутой рукой. Несколько красных капель сорвались с пальцев и окропили шерсть.
«Брат мой по крови… И по смерти».
Вольдемар встал и побрел прочь, прижимая к себе окровавленную ладонь. Человеком был, да не остался. И даже нормальным Потусторонним стать не смог…
Часть 3. «Севкабель Порт».
Группа быстрого реагирования НИИ ГИИС «Трио».
Медина Решетникова
Светало медленно, точно солнце вместо воды увязло в липком крахмальном клейстере. Раз в пятнадцать-двадцать минут Медина кидала взгляд через плечо, но в квадратном просвете между зданиями, выходящими к заливу, по-прежнему оставалось темно, как на известной картине Малевича.
Часов в пять утра небо из дымно-фиолетового наконец превратилось в стальное — незаметно и резко, будто по щелчку выключателя. Площадка перед входом в клуб опустела. Свежим курганом высилась у стены гора спаленных курток, выкинутых из гардеробной. Над кучей мерцал неоновый логотип заведения. Такой случайный арт-объект казался Медине вполне достойным «Эрарты».
Машины пожарных, полиции и скорой разъехались еще давно. Репортеры телеканала потоптались-померзли, поприставали к напуганным гостям с вопросами и, спрятав любопытные носы в воротники курток, отчалили тоже. Ворота «Севкабеля» заперли, они остались одни: Медина, Артур и Володя.
Оказаться замеченными они не боялись: отвод глаз действовал даже на камеры видеонаблюдения, не только на людей.
Двери клуба оставались гостеприимно распахнутыми. Его Потусторонний владелец уже не мог их закрыть. Но до того, как все стихло, к клубу прокралась невзрачная рыжеволосая девица, заперла вход на ключ и ушла, не оборачиваясь. Потусторонняя или нет, выяснить это без контакта было невозможно, поэтому Медина проследила за удаляющейся фигуркой вплоть до центральных ворот и почти тут же забыла о визите.
Теперь же от нечего делать Медь села на уцелевшую тумбу музыкального динамика и заболтала ногами в удобных сапогах на низком, устойчивом каблуке. Мысли лезли в голову тревожно и требовательно.
Она в очередной раз покосилась на телефон, но мобильник молчал. Его высочество Хранитель Скворцов изволил заниматься другими неотложными делами, оставив оперативную группу на бестолковое, потому что совершенно бесполезное, дежурство.
У аккумулятора оставалось двадцать процентов заряда. Медина вдавила кнопку выключения. Экран телефона погас. Включит в следующий раз через полчаса.
Володя бродил где-то неподалеку. Арчи ковырялся палкой в остывшей золе, совсем по-ребячьи, и лишь изредка поглядывал на сестру.
А Медина мерзла и злилась. И думала-думала. Стоило остаться наедине с собой, мысли по-прежнему захлестывали ее целиком.
Она поерзала, достала из внутреннего кармана куртки сигареты и зажигалку и закурила — дымно, с чувством, с расстановкой. Как завещал классик.
Ее воспоминания пахли никотином, протухшими половыми тряпками, которыми воспитанники детдома драили родные пенаты, и теми редкими моментами одиночества, что удавалось выкрасть между уроками и рабочими повинностями.
Одиночество в свою очередь воняло хлоркой, рассохшимся деревом подоконника и канализацией — учительский туалет на втором этаже не работал, сколько Медь себя помнила. На двери покачивался внушительного размера замок, но разве ее это останавливало?
Правда, один раз ее застукали…
«Дымишь как лошадь, — водя носом над одеждой Медины, плевалась престарелая тетка-воспитательница, которую возраст и нелегкая доля разнесли до состояния “поперек себя шире”, что провоцировало ненависть ко всему живому, молодому и подвижному. — Признайся, дымишь? Увижу сигарету — шею сверну! Падаль подзаборная! Гнусь паршивая! Нарожали на мою голову!..» — и дальше по накатанной. Минут на десять.
Голос старшей воспитательницы напоминал шестнадцатилетней Медине визг циркулярной пилы, помноженный на истошный вопль бегемота в брачный период.
Она выслушивала брань молча, тихонько сидя на шаткой табуретке в углу кабинета, чтобы не схлопотать очередную звонкую оплеуху. Только фыркала мысленно.
Как будто лошади умеют курить. Те, по мнению Медины, наоборот, были крайне хрупкими созданиями, от одной капли вышеупомянутого никотина приказывавшими долго жить.
Затем ее сдернули с места и твердыми, неприятными руками грубо обыскали. Выхваченная из кармана пачка «Кэмела» полетела на пол. Следом за ней на пол полетела и сама Медина. Соленая влага наполнила рот, зазудели десны. В голове поднялся гул.
Издалека, совсем-совсем со стороны, словно из другого мира, донесся стук упавшей табуретки.
«Жри. Всю пачку жри!» — в звенящих от удара ушах взорвался возглас. Стопка личных дел воспитанников одним махом взметнулась со стола и рассыпалась, усеивая паркет листами с фотографиями три на четыре — словно ориентировками на пропавших без вести.
Ее схватили за шиворот, комкая распущенные волосы, зло толкнули лицом в пол и снова заорали: «Жри!»
Память Медины пахла съеденным табаком, слезами, унижением и папиросной бумагой…
Медина вынырнула в настоящее, как выныривают из кошмара, — рывком, обливаясь холодным потом, с чечеткой сердца, бьющегося где-то в висках.
Подошедший Володя тронул ее за плечо:
— С тобой все в порядке?
Глаза с восточным разрезом смотрели обеспокоенно. Черные, обсидиановые. Глаза прирожденного колдуна, которому его предназначение известно с раннего детства.
Вот только настоящий мир магии не похож на рассказанные у камина сказки — чуть жутковатые, фальшиво серьезные, но с непременно хорошим концом.
Медина знала это назубок, как дважды два — четыре.
— Более чем. — Она сбросила руку, стремительно встала и прошлась туда-обратно, разминая затекшую поясницу. — Отчет?
— Периметр пуст. Потусторонней активности не зафиксировано. Подкрепление не требуется, — оттарабанил Володя привычной скороговоркой.
Периметр. Потусторонний. Подкрепление.
Три «П».
— Пойду проветрюсь, — бросила Медь в тон коллеге, затянулась последний раз и побыстрее свернула за угол, чувствуя спиной взгляд Арчи.
Каблуки звонко стучали по каменной плитке, от стен дробью отскакивало эхо. Стеклянные скульптуры глядели сверху вниз на Медину с недоумением.
Она поежилась, подняла воротник, втянула голову в плечи. Несмотря на ветер и сырость, на открытом пространстве дышалось легче.
Горький дым верным псом следовал за ней по пятам вместе с сотворенным братом «отводом глаз». Чужая магия вместе с утренним морозцем покалывала кожу сквозь куртку. Зная, как привлекательно никотин действует на низших Потусторонних, Медина никогда не курила на службе. Но сегодня был особый случай.
Выходя из цветочного, она краем глаза увидела Ярика возле машины Скворцова и быстрее, чем успела подумать хоть о чем-то, пригнулась и юркнула за угол. Прижалась спиной к стене и в несколько глубоких вдохов попыталась выровнять дыхание. Сердце учащенно колотилось в груди. Такого с ней не случалось даже во время допросов. Даже в ходе примордиализации, которую Медина наблюдала, не зажмуриваясь.
Придя в себя, она догнала Артура и Володю в переулке, выждав, пока машина Хранителя тронется от бордюра. Возле входа в клуб
