капли дождя на плечах и влажные волосы, вопреки обыкновению, не вселяли беспокойства.
Тихий внутренний голос шептал: «Мы с тобой одной крови — ты и я…»
Очень хотелось произнести это вслух, но Медина сдержалась.
— Нет, — задумчиво покачивая ногой, проговорил он. — Хотя лозоходы и медиумы ближе остальных подходят к черте безумия, и если вовремя не поддержать их… Но нет. Не ваш случай.
Он сказал «ваш», точно имел в виду не только Медину, а кого-то еще. Крохотная надежда шевельнулась в груди. Что именно сулила эта надежда, Медина пока не понимала.
— Я только что был у твоего брата. Лишнего слова, конечно, из него не вытянешь. — Великорецкий усмехнулся. Очень заразительно. Медина почувствовала, как уголки губ невольно ползут вверх. И тут же вспомнила об Арчи. Как он? — Я не очень силен в инструктаже, уж прости. Предпочитаю индивидуальный подход. Он надежнее. Гляжу, ты уже обо всем сообразила. В общих чертах.
Он посмотрел на Медину лучистыми зелеными глазами, снова по-доброму усмехнулся в усы. Встал и протянул руку:
— Пойдем.
— Куда?
Она так удивилась, что не посмела шелохнуться. Сжалась на кровати, натянув на себя угол хлопчатобумажной серой простыни, служившей ей вместо одеяла. Даже скрипучая сетка под матрасом на этот раз смолчала.
— Туда, где все такие, как ты.
— Сумасшедшие? — спросила она.
— Особенные.
Наверное, она продолжала смотреть на него неверящим взглядом, потому что Витольд Петрович брезгливо сбросил с плеч застиранный до безжизненной серости казенный халат и изящно повел в воздухе пальцами. Хлипкая оконная форточка дернулась и повисла на одной петле, застряв между откидным и распашными положениями. А затем мягко вернулась на место, ручка крутанулась и зафиксировала створку вплотную к раме.
Стало тише. Звуки дождя откатились вдаль, сделавшись неотличимыми от шипения ненастроенного телевизора.
Медина следила за мужчиной, затаив дыхание. А гость тем временем внимательно разглядывал ее.
Это не было похоже на розыгрыш. Кому нужна дикая, затравленная девчонка, перепутавшая реальность со снами? Кому доставит радость ее испуг, ее непонимание?
— В Институте гипотетической истории тебя всегда будут рады видеть, — произнес Витольд Петрович, когда молчание затянулось. — Но выбор за тобой. Если хочешь остаться…
— Нет! — выпалила Медина так отчаянно и горячо, что испугалась. Но Витольд Петрович только усмехнулся, понимающе и совсем не обидно.
— Тогда через пять минут внизу. Собирайся.
Витольд Петрович встал и вышел в коридор, оставив на месте стул. Неплотно прикрыл дверь.
Она вскочила, встревоженно заозиралась по палате. Вещей, которые требовалось собирать, у нее не было. Только вот куда-то, как назло, запропастились тапочки. А босиком… Кто же выпустит ее, сославшуюся на прогулку, босиком?
— Я забираю Решетниковых, — услышала Медина спокойное, твердое.
— Как?! Что значит забираете? Нельзя! — взвизгнули в ответ за дверью. — Не положено!
— Это не мои проблемы. Я их забираю. Приведите парня. И если хоть волос с его головы… — Витольд Петрович смущенно закашлялся. — Ну, вы поняли…
Послышался неразличимый гвалт, беготня по коридору, окрики.
— Григорий Палыч! Григорий Па…
В диалог вклинился третий голос, мужской, с солидными профессорскими нотками.
Несколько коротких тихих реплик, брошенных гостем, шелест разворачиваемых бумаг и полминуты спустя — сбивчивые извинения.
— Она у нас новенькая, Витольд Петрович. Еще не знакома с порядками, — сообщал «профессор».
— Так познакомьте, — бросил Витольд Петрович и рассеянно добавил на прощание: — До свидания.
Через пять минут Медина и Артур ждали его в машине. Медь крепко сжимала холодную и маленькую руку брата. Выданная ему прежняя одежда болталась на нем как на вешалке. Медина догадывалась, что сама выглядит не лучше.
Она цеплялась за брата так сильно, что на запястьях Арчи проступили красные следы ее пальцев. Отпустить его хоть ненадолго Медина не могла. Боялась, что тогда неведомая сила вновь отберет Арчи и унесет в неведомые дали. Уже безвозвратно.
Хлопнула дверь. Это Великорецкий, болтавший с «профессором» на крыльце, забрался в салон. Вместе с ним внутрь потянулись дождь и сырость, но Витольд Петрович быстро отрезал им путь. Бросил взгляд на тонкие куртки Артура и Медины и выкрутил отопление на максимум.
— Ну что, братцы-кролики? Поехали домой? — спросил Великорецкий, глядя на них в зеркало заднего вида. И столько в его голосе слышалось спокойной уверенности, что Медина разом поняла: можно не бояться.
Великорецкий вошел в ее жизнь стремительно, как заходят домой после долгого отъезда: решительно раздвинул глухие шторы, распахнул заклеенные на зиму окна, пуская свежий воздух и свет. Выкинул хлам, смахнул пыль и включил музыку.
Точно волшебным фонариком с картинками он подсветил в Медине лучшее, помог понять и обуздать себя. Шли годы. И Медь стала ему сначала просто ученицей, потом лучшей ученицей, потом близким другом, потом…
Нет, никакого «потом» между ними так и не случилось. Но все равно Медина была благодарна. Потому что теперь порядок вещей в ее мире наконец устаканился. Сделался спокойным, понятным, предсказуемым. Управляемым.
Мать свою Медина почти не помнила. Об ее насквозь пропитанной спиртовыми парами судьбе не интересовалась. Про неизвестного отца даже не думала. И в общем-то, ни разу не пыталась искать обоих. Боялась, что, если найдет, нарушит протоколы Института и собственноручно отправит на Изнанку еще парочку заблудших душ, зачем-то позвавших в непонятный им мир двоих детей и бросивших их на произвол судьбы.
То, что бессмысленно от рождения, истлевает без остатка. Проваливается на Перепутье без сожаления и не оставляет воспоминаний. Оба ее родителя и так обречены — Медина точно знала это, а потому не волновалась.
Теперь у нее имелась цель. Служение. Смысл. И даже Сила.
Ей, без роду и без племени, плевать было на всяких аристократов, выросших в богатых семьях внутри фамильных особняков. Хотя они и составляли лютую долю работников НИИ ГИИС. Но она стремилась доказать всем, чего стоит. Догнать, а если получится, и переплюнуть их.
У Медины получалось. Она стала главной в боевой тройке. Еще будучи двадцатилетним стажером, предотвратила бунт Потусторонних на Елагином острове. Лучше остальных лозоходов слышала подземные источники и замечала тонкости их перемещений. В конце концов, это она, а не кто-то другой, сцапала сегодня Вольдемара Темникова в клубе «Freemason»!
Вода тоже подчинилась. Отступила. Разгладила и уняла волны. Перестала захлестывать разум, хоть и постоянно напоминала о себе. Хлюпаньем сифона в душевой. Шелестом по водопроводным трубам. Слабым током под ногами прохожих, в недрах земли, под асфальтом. Дикая вода, живая. Источники, питающие Неву. Артерии и вены Города.
Вода призывала Медину, когда та была нужна, и охотно отвечала на обратные просьбы.
Вот и сейчас…
Медина повела рукой в воздухе. Мелкие камешки и асфальтовое крошево задрожали, как от слабого землетрясения, расползлись, обнажая взгляду зигзагообразную трещину. В земном разломе поблескивала схваченная тонкой морозной коркой вода. И что-то в самой воде.
Медь присела на корточки, вынула из кармана специальный фонарик и посветила. В жгучем ультрафиолетовом сиянии ясно проступала чернота, осколками беспросветного космоса затерявшаяся в мутной глубине.
«Чтобы управлять своей магией, ты должна вообразить что-то понятное. Например, мелодию. Когда она струится и когда взметается ввысь, это разные настроения. Так же и с волшбой», — учил Великорецкий.
Если речь заходила о воде, Медина представляла ее прикосновения: шершавое поглаживание волны, пенные щекотные брызги, упруго-настойчивое течение, бьющий наотмашь вал, струящийся между пальцами ключ, незыблемая тяжесть донных потоков.
Вода, которую Медина видела теперь, могла разъедать подобно кислоте.
Она поморщилась. Отодвинулась. Замерла.
В желудке колыхнулось тяжело, муторно, будто его обхватили холодными пальцами и сжали. По позвоночнику прошла волна щекочущего жара. Испарина выступила на висках. Мир стремительно сузился до черного тоннеля.
Медь зажмурилась, унимая внезапное головокружение. Только не сейчас…
…В злополучный клуб у Гавани ее занесло случайно, почти по инерции, в вечер понедельника. Просто работа догнала Медину на выходных, и теперь требовалось развеяться. Пара вкусных коктейлей и легких знакомств, которые не продолжились бы на следующий день, отлично для того подходили.
Вечер был в самом разгаре. Музыка залепляла уши и выгоняла из головы любые мысли, алкоголь грел желудок. Пружинистая легкость наполняла почти невесомое жаркое тело.
Ближе к полуночи, когда помада то ли съелась, то ли осталась разводами на прохладном стекле бокалов, Медина вышла с танцпола и поискала указатель «WC».
Здесь царил полумрак. Только над расписной раковиной, стилизованной под