массивных каменных арок на юг. Под ними шумела река, вокруг в воздухе плясали снежинки, а впереди выступал из темноты, обретая чёткость, клубящийся хаос Ниммермаркта.
Тем временем Мерси вступала в святая святых Седжвика, в библиомантическое сердце Клойстерхэма.
Вдоль стен зала возвышались от пола до потолка десятки полок. Красные бархатные портьеры, висевшие на окнах, были задёрнуты. Вторым этажом по периметру зала возле стен проходила балюстрада, на которую можно было подняться по лестницам; поперёк всего зала, с одной стороны балюстрады на другую, вёл изящный мостик. Большинство полок занимали книги, но кое-где, в нишах, куда не проникал солнечный свет, были бережно расставлены журнальные выпуски большого формата, первоиздания романов Чарльза Диккенса. Между полками располагались застеклённые витрины, в которых красовались разного рода бытовые мелочи: чернильницы, писчие перья, подсвечники, керосиновые лампы, чайные чашки и шляпы. К ним явно относились с чрезвычайным почтением, как к экспонатам, добытым на античных раскопках.
В правой части зала внимание привлекал деревянный глобус. Континенты на нём были выкрашены в разные цвета; местами старая краска отслаивалась, образуя новые линии берегов. Безлицый манекен, стоявший возле входа, был обряжен в костюм городского джентльмена: сюртук, цилиндр, отутюженные брюки и изящные кожаные туфли. Пахло пыльными коврами и засохшими цветами, хотя ни того ни другого нигде не наблюдалось. Возможно, это походило на своего рода самовнушение, но вид зала наводил Мерси на мысли о склепе, а не о библиотеке.
Мерси не нуждалась в объяснениях Седжвика, чтобы понять, кому всё это когда-то принадлежало. Однако Седжвик не упустил возможности и начал пространный доклад о том, как ему удалось приобрести часть личного имущества и творческого наследия великого писателя. Какие-то вещицы он купил сразу после его смерти десять лет назад, другие – позднее, когда родственники Диккенса решили распродать пожитки писателя, доставшиеся им по наследству.
Мерси слушала его вполуха, как загипнотизированная уставившись в центр зала. Там, прямо под узким мостиком, стояла прямоугольная клетка, похожая на те, в которых держали хищных зверей, размером в половину торгового зала «Либер Мунди». В одном углу клетки стояло ведро, которое можно было вытащить через люк в полу, в другом валялся матрац и несколько сложенных одеял. Перед клеткой располагался длинный стол, со столешницей, покрытой каким-то металлом. Он напоминал столы, которые Мерси видела в морге лондонской полиции, только с этого свисали кожаные ремни, чтобы фиксировать руки и ноги. Пока Седжвик продолжал распространяться о своей коллекции и её происхождении, Мерси медленно приблизилась к столу и обнаружила стоящий на нём поднос с блестящими стальными инструментами. Большинство из них представляли собой ножи с острыми лезвиями, там также имелись зубчатые пилы и крючки.
Так же медленно девушка обернулась к Седжвику:
– Вы хотите пытать его.
– Речь не идёт о том, чего хочу я. – Комиссар подчёркнуто спокойно приблизился к ней. – Джону Джасперу будет предложено добровольно сотрудничать со мной и сделать чистосердечное признание. Если наша затея удастся – а в этом я не сомневаюсь, – у него будет выбор между уважительной беседой и несколько более болезненным молчанием.
Мерси проглотила возражения, вертевшиеся у неё на языке, и снова повернулась к клетке, чтобы Седжвик не смог прочесть по её лицу, что она обо всём этом думает. Ослепляющая книга, по-прежнему лежавшая в кармане её пальто, казалось, ещё потяжелела. Даже сейчас, после того как девушка увидела клетку и пыточные инструменты, в ней всё восставало против того, чтобы дать в руки комиссару библиомантический яд.
Через прутья клетки взгляд Мерси упал на нечто лежавшее по ту её сторону, в торце кунсткамеры Диккенса, составленной из разнообразных его пожитков и реликвий. Девушка молча обошла стол и клетку и остановилась перед конторкой для чтения, на которой лежала тонкая книга в тёмном кожаном переплёте. Седжвик следовал за ней по пятам, не произнося ни слова.
– Это она? – спросила Мерси.
– Это Книга бутылочной почты, – подтвердил Седжвик. – Я собственноручно переплёл все восемь глав. Впервые за несколько столетий они воссоединились в той форме, в какой эту книгу задумывал Баррабас де Баррабас.
– Вы думаете, это бы понравилось ему? Разве не он сам разодрал свою книгу на части и утопил их в море?
– Он не утопил их, – возразил Седжвик, снисходительно улыбаясь. – Если бы он действительно хотел уничтожить свою книгу, он бы попросту сжёг её. Вместо этого он запечатал восемь глав книги в бутылки и бросил их в море. Он как будто надеялся, что в один прекрасный день главы найдут и кто-нибудь вновь соединит их. Невзирая на все свои сомнения, он не хотел обрекать книгу на гибель. Ведь она ни много ни мало была делом его жизни.
– А всё это – дело вашей жизни? – Девушка указала на собрание редкостей.
– Все эти вещи – ничто в сравнении с торжеством, которое я испытаю, вызвав сюда живого персонажа из романа Диккенса. Даже сам писатель не был столь близок к героям своих книг! Да, он выдумывал их, знал их помыслы и мотивы, но ему никогда не выпадало возможности дотронуться хоть до одного из своих персонажей. Побеседовать с ними. Только представьте себе, как много это бы значило для него!
– Почему вы так в этом уверены? Писатели – своего рода диктаторы. Возможность беседовать со своими персонажами на равных мало интересует их. Плебс должен повиноваться своему создателю, и не более того.
Мгновение Седжвик с удивлением смотрел на неё, а затем рассмеялся:
– Возможно, в чём-то вы и правы.
– Может быть, он, наоборот, был рад отделаться от своих персонажей после того, как дописывал очередную книгу. В конце концов, после того как праздник заканчивается и все расходятся по домам, хозяева тоже вздыхают с облегчением.
– Создаётся впечатление, что у вас имеется некий опыт написания книг.
– Если в Лондоне есть место, куда рано или поздно заходят все писатели, то это Сесил-корт. Некоторые из авторов бывают рады перемолвиться с кем-нибудь словечком: ведь они целые дни проводят в одиночестве, за пером и чернилами.
Мерси уже собралась было встать за конторку, когда Седжвик воскликнул:
– Не трогайте! Прошу вас.
Девушка примиряюще подняла руки:
– Я никогда ещё не видела книги, обладающей подобной аурой.
– Теперь вы верите, что наш эксперимент увенчается успехом?
– Я бы не явилась сюда, если бы не верила в успех. Поездка с мистером Шарпином сама по себе удовольствие небольшое. – Краем глаза она заметила, как великан вошёл в зал.
Вероятно, именно на Шарпина возлагалась обязанность применить к Джасперу пыточные инструменты. Кучер молча встал в нескольких
