Пётр Первый сам благословил скульптора Фальконе на создание «Всадника», явившись к тому во сне и предсказав мастеру величие и славу на века, если поклянется верой и правдой служить своему царю и сотворит памятник, достойный великого государственного деятеля.
И вроде бы «Медный всадник» считался чем-то вроде оберега города. Недаром пришедший к Александру Первому во сне император наказывал не увозить скульптуру из Петербурга во время войны 1812 года, хотя тогдашний царь планировал спрятать «Медного всадника» в Вологодской губернии, боясь наступления французов.
Я подумал, что уж больно охотлив Пётр Алексеевич до блуждания по чужим снам, и собирался сказать об этом Ярославу — не зря же именно про основателя города тот читал в первую нашу встречу, — но заметил, как упругая путеводная нить качнулась влево.
Следом за скульптурной композицией великого царя навстречу выплыл монументальный Исаакиевский собор со знаменитой колоннадой и ангелами на фасаде и вокруг купола.
Ангелы…
Я глянул сквозь амулет, но нить упрямо вела прочь, обходя Исаакиевский по широкой дуге. Следом, будто заговоренное, свернуло и такси. Мы вклинились в пробку на Невском.
И тут что-то произошло. Невидимая нить дернулась и потянулась в арку ближайшего двора.
— Туда, — от волнения начав говорить шепотом, указал я на подворотню.
— Приехали! Сворачивай! — крикнул Ярик водителю.
— Вам же до вокзала? — мрачно осведомился он. — Э-э-э, сдачу дам как до вокзала.
— Сворачивай, говорю!
Машина прижалась к обочине возле остановки. Под сигналы автобуса, которому водила перекрыл путь, мы выскочили наружу и остановились напротив глухой решетки.
Кажется, и правда приехали…
— Нашли? — поинтересовался Ярик.
Я сверился с амулетом.
Нить указывала на двор, свободно проходя сквозь прутья решетки. Я толкнул скрипучую калитку — к удивлению, оказалось не заперто.
— И зачем такой крюк сделали? Ведь можно было сразу на Невский и сюда.
Я спросил это просто вслух, без особой надежды на ответ, но Ярик насупился:
— А мне откуда знать? Ты о чем вот думал, когда брал амулет в руки в первый раз?
— О Кшесинской, само собой, — сказал я и все же задумался. Точно ли об одной Кшесинской?.. Наверное, еще о Ключе. Может, стоило искать сразу Ключ?
Ключ — или, точнее, ключи, о которых, правда, ничего не известно. А как искать и как думать о том, о чем почти ничего не представляешь?
— В любом случае я бы не доверял потусторонним штукам слишком сильно, — решил Ярик и первым прошел через калитку. Я спрятал амулет в карман и шагнул в подворотню следом.
Если двор и припасал сюрпризы подобно фокуснику с картами и голубями в рукаве, то явно не спешил делиться ими прямо с порога со всеми приходящими. Шестигранный, он умудрился вместить с десяток машин и полдюжины железных дверей с вывесками вроде «Бутик меха», «Лабиринт страха» и «Бистро круглосуточно». С деревцами и декоративными фонариками на клумбах. В дальнем конце виднелась еще одна решетка в следующий двор. Синяя табличка извещала приходящих: «Лестница № 3».
— И где здесь ангел? — спросил я, сбитый с толку, оглянулся и вдруг обнаружил, что стою посреди двора в полном одиночестве. Сделалось жутко. Секунду назад заходили вместе, а теперь Ярик исчез.
Я заозирался по сторонам. Вернулся к решетке, которая отделяла двор от Невского. Точнее, думал, что вернулся. На месте прежней калитки теперь возвышалась глухая стена, перегородившая проход в арку. Возле нее громоздились грязно-зеленые мусорные контейнеры с раззявленными крышками-пастями. Обшарпанную кирпичную кладку украшала пара баллончиковых надписей.
Я попятился обратно во двор, остановился посередине. И заметил теперь: исчезла не только калитка — куда-то пропали все вывески магазинов и машины жильцов. По голой бетонной площадке с проплешинами редких палисадников гулял ветер.
Картинка до боли напоминала неподвижный пейзаж, увиденный недавно из окна кухни. Потустороннее Перепутье. Место без Времени. Значит, я попался в какую-то ловушку. И оно затянуло меня, а Ярика оставило во дворе.
Или не ловушка? Подсказка?
Вторая калитка в дальней части двора скрипнула, створка отошла вперед, привлекая внимание и как бы приглашая войти. Решив играть до конца, я медленно приблизился, отвел ее в сторону. Заглянул внутрь.
Второй двор оказался значительно меньше первого. И уже без всяких магазинов. Часть его перегораживала стена с законопаченными окнами. Снизу в наклон шла арка. Вход в крошечный угловой закуток напоминал отверстие каменной пещеры. Откуда-то сверху лился рассеянный свет.
Я завернул туда, запрокинул голову.
И все понял…
«Там, где ангел смотрит на город…»
Резкий излом крыш действительно рисовал фигуру, отдаленно напоминавшую распахнутые крылья ангела. Внутри образованного крышами силуэта бежали быстрые кучевые облака.
По стенам тянулись к небу водосточные трубы. Окна, сплошь темные, наводили на мысли, что в этой части дома уже давно никто не живет. Или их перекрыли изнутри, не снимая рам. Толку от таких окон, через которые все равно видно лишь стену в паре метров напротив?
Я встал в углу, прижался спиной к стене и, прикрыв глаза, подумал о Кшесинской, воскрешая из памяти черно-белый портрет, когда-то увиденный в Википедии. [78]
Мимо прошуршала ткань, послышались тихие шаги. Невесомое дыхание коснулось щеки. Я вздрогнул и распахнул глаза. В воздухе зарябили цветные мушки, и сначала показалось, что я принял за фигуры падающие внахлест тени.
В противоположном углу двора стояла женщина. Невысокая, но статная. Чернобровая и черноволосая. Как со знаменитого своего портрета…
— Матильда Феликсовна?
Она обернулась, будто только что заметила меня. Горделиво вскинула голову, проплыла мимо, не сводя пристального холодного взгляда.
Побитое молью длинное платье с кринолином болталось на приме-балерине как на портновском манекене. В какой-то момент подумалось: а существует ли что-то под этим платьем? Ступни, крепкие, бутылочной формы голени, бедра? Или только колышущаяся с шорохом пустота?
— Да? Вы знаете мое имя. Мы знакомы?
Кшесинская остановилась и прислонилась плечом к арке, перегородив мне путь отступления.
— Я… — запнулся. — Я ваш праправнук.
Опять стало неловко и непонятно: протянуть руку? Поцеловать руку? Поклониться? Показать, на худой конец, паспорт с фамилией?
— Как похож на меня, — сказала Матильда ничуть не удивленно, разглядывая меня. — И тот же точеный нос, как у Николаши.
Сама Кшесинская походила на молодую версию тети Раи: та же тонкость, те же плавные, исполненные достоинства и сдержанных чувств движения, та же трепетная натянутость горла, та же кожа цвета слоновой кости и острые скулы в сочетании с темными, пронзительной глубины глазами. Будто умудренный веками дух смотрит на мир из оболочки юного гибкого тела, прикидываясь цветущей девушкой.
— Я вас не так представлял, — признался я, чтобы нарушить неудобное молчание.
— Возраст? — Балерина внезапно рассмеялась, откидываясь на стену, как княжна Тараканова на одноименном полотне Флавицкого. Глаза блеснули колкой радостью. — Я умерла в девяносто девять лет! Но что смерть, если душа — душа! — молодая!..
Волосы на затылке взлохматились. Что-то сумасшедшее, первозданное, дикое читалось во взгляде балерины.
— Но здесь вы можете выглядеть, как пожелаете, не так ли?
— Кто ты? Тебе все известно. Откуда?
Кшесинская оттолкнулась обеими ладонями и вмиг оказалась возле меня. Холодные бархатистые глаза уставились… нет, не в лицо — прямо в душу. Ростом прима-балерина оказалась значительно ниже меня, но вверх глядела так, словно готова была сию же секунду схлестнуться в смертельной битве.
Мне сделалось жутко под ее взглядом.
— Ваш праправнук. Я же говорил…
— Что тебе нужно?
— Не мне. Они нужны не мне.
— Ключи? — Кшесинская всплеснула руками, вздохнула резко, точно ахнула.
— Я пришел, чтобы поговорить, — сказал я, потому что понял: если промолчу, все пропало. Балерина исчезнет, растворится, и я останусь один. Ни с чем.
— Приходил тут недавно. Тоже за ключами.
— Кто?!
Матильда недоуменно пожала плечом. Будто такой вопрос ее удивил.
— Имеет ли теперь значение? Я послала его к черту! Без меня никому в целом свете не отыскать ключи! Не бывать иначе!
— Как вас нашли Потусторонние?
Кшесинская вспыхнула:
— При чем тут Потусторонние?
Я растерялся:
— А кто еще?
— Так ты не из Института?
Теперь Кшесинская выглядела по-настоящему удивленной, а странная логика ее перехода с Потусторонних на принадлежность к НИИ ГИИС ускользнула от меня.
— Нет. У моей подруги, — слово сорвалось с языка быстрее, чем я успел подумать о содержащихся в нем смыслах, — пропала сестра. И другие дети пропадают в городе. Потусторонние призвали Духа…
— Это в их манерах, — перебила Матильда. И вздохнула мечтательно. — Всегда хотела второго сына. Пока была молодая.
Стремительно подавшись навстречу, Кшесинская прильнула к моему боку, взяла под локоть. Матильда не была
