низкую арку и, не оглядываясь, пробежал через первый большой двор до калитки на проспект.
Шагнул вперед и точно провалился навстречу улице. Треснула невидимая грань, отделявшая тихий дворик от живого мира повседневности, снующего сотней ног по тротуарам, подгоняемого гудками автомобилей и окликами зазывал с рекламными буклетами.
Я запнулся о выбоину в тротуаре и чуть не упал, но вовремя вернул равновесие. Обернулся, всматриваясь в скрытую решеткой полутемную арку.
— Вам подсказать что-нибудь? — спросил участливый голос.
Я заметил возле калитки женщину с собакой. Она рылась в кармане в поисках затерявшегося магнитного ключа, а мелкая собачонка крутилась между ног, путая их поводком.
— Н-нет, спасибо большое.
— А то у нас часто курьеры во дворе теряются, — продолжала незнакомка, не поднимая головы и то ли не слыша, то ли не принимая во внимание моего ответа. Ей было лет пятьдесят на вид. Химическая завивка превращала ее прическу в подобие объемной меховой шапки. Издалека было не отличить, настоящие это волосы или что-то вроде парика. В модном кислотно-розовом пуховике ее руки казались неповоротливыми, негнущимися. — Ничего сложного, но их как леший водит. То вход не могут найти, то нужную дверь, то выйти обратно. Всего два смежных двора, куда теряться?
— Но ведь теряются, — осторожно возразил я, чувствуя запоздалый страх, подкашивающий колени.
— Ага! Или призраки их уносят, — хихикнула собачница и тут же одернула питомицу, полезшую нюхать впечатанный в асфальт фантик: — Эля, фу!
Я не знал, специально ли она сказала про призраков или просто ляпнула первое, что пришло в голову, но по спине волной прошел неприятный мороз. Сразу на ум пришли слова и нежные поглаживания Кшесинской по руке: «Может, останешься? Вижу, ты неглупый. И симпатичный. Поговорим о чем хочешь…»
Я уже было открыл рот, на ходу формулируя вопрос, чтобы не показаться женщине странным, но произнести вслух ничего не успел. Откуда ни возьмись на меня вылетел Ярик и, подхватив под локоть, поволок прочь от входа во двор. Свободной рукой он держал подставку с двумя бумажными стаканами кофе и пакет из булочной.
— Вот ты где! Ты хоть в курсе, который час?
Я огляделся. Мы оказались на холодном, продуваемом углу Невского и Адмиралтейского проспектов, почти у самой кромки прозрачного еще Александровского сада. Набравшее синевы текучее небо низко висело над крышами, обещая скорый дождь, а еще — недалекий вечер. Я поискал глазами ближайшие уличные часы, но не нашел.
— Сколько времени?
Мимо деловито сновал не замечающий нас народ. Обычное дело. Центральный проспект, оживленный и пульсирующий в любое время дня и даже ночи. По вечерам Невский заполоняли толпы людей: возвращавшиеся с работы и отдыхающие, посетители многочисленных кафе и баров с примыкающих улиц, гуляющие туристы. Тротуары превращались в сплошную толкучку, поэтому вечерний Невский я не сильно любил. Но и сейчас движение вокруг творилось интенсивное.
Ярик хмыкнул и сунул мне остывший стакан с кофе.
— Почти три часа дня. Обед ты пропустил. — Словно в доказательство слов, следом за кофе в руках у меня оказался бежевый конверт для выпечки. Еще теплый. — На, вот.
От неожиданности я дернулся в сторону. Уж очень походила бумага на ту, куда завернули собранный с пола прах Потустороннего. Но секунду спустя я сообразил: ничего страшного.
— Что это было? — все еще недоумевая, переспросил я, раскрыл сверток, вдохнул дразнящий аромат теплого хлеба и почувствовал, как в желудке томительно заурчало.
Ярик пожал плечами как ни в чем не бывало:
— Расплатился за разговор своим временем. Они ж Потусторонние — время у них в почете.
Отложив вопросы на пару минут, я впился зубами в хрустящий угол булки.
— Удалось что-то выяснить?
Ярик, в отличие от меня, ждать больше не собирался. Оно и понятно: проторчать без дела полдня, когда для меня прошло от силы минут пятнадцать-двадцать.
— Неф-тун, — пробубнил я, роняя крошки.
— Что?!
К остановке неподалеку от пешеходного перехода с шумным пыханьем причалил автобус, заглушая и без того невнятный ответ.
— Трезубец Нептуна, — повторил я по-нормальному, кое-как дожевав. И с удивлением обнаружил, что в конверте пусто. Никогда так рьяно еще не поглощал выпечку. И незаметно.
Благодарность Ярику вместе с сытым теплом разлилась внутри. Мгновенно захотелось спать, чем я и поделился с Ярославом вслух.
— В безвременье отоспишься, — отрезал он. — Если мы не справимся, то весь город окажется там. Кшесинская ничего тебе не сделала?
Я потер предплечье. Холодные прикосновения балерины оставили на рукаве выцветшие следы. Рука под ними неприятно ныла, как от тупого удара. Но, в общем-то, ничего страшного.
— Нет. Надеюсь, у тебя есть идеи, куда дальше?
Ярослав поскреб затылок — совсем как те дети из особняка — и метко зашвырнул пустой стакан в ближайшую урну.
— На самом деле есть одна мысль…
ГЛАВА 15 «Разве можно верить
пустым словам балерины?»
Вызов от 13 апреля 13:56 на потасовку в кафе на пересечении улиц Моховой и Пестеля. Недовольный обслуживанием посетитель сначала пререкался с официанткой, затем ударил ее. Предположительно ножом. Увидев на месте официантки кучку серого пепла, нападавший скрылся, но позднее был задержан полицией.
На место происшествия высланы оперативная тройка от НИИ ГИИС и специалист по работе с памятью (для пресечения распространения нежелательных слухов).
Сама молодая официантка находится на проверке как не состоящая в учетных списках Института Потусторонняя. Двадцатилетняя Алина Дмитриева, уроженка Ленинграда Санкт-Петербурга, подняла шум, цитата: «Я войну пережила в этом городе и даже во время блокады такого не видела».
Пожалуй, не стоит напоминать, что каждый случай Возрождения рассматривается НИИ ГИИС в индивидуальном порядке и при существенном нарушении «Кодекса правил по контакту с верхним миром и обычными гражданами» может повлечь за собой безвременную примордиализацию пострадавшего нарушителя.
Книга записи сообщений о происшествиях, НИИ ГИИС, том 37, второй квартал 2021 г. Запись внес стажер А. С. Лязников
Василий
Стоять без движения в центре моста оказалось не лучшей идеей: разгулявшийся над Невой влажный ветер пробирался под куртку, узкий тротуар заставлял прохожих едва ли не сталкиваться плечами, машины подскакивали на стыке разводных пролетов. Асфальт под ногами ходил ходуном и еле слышно гудел.
— Которую из них разбирать? — с трудом попадая зубом на зуб от холода, спросил я у Ярослава. Тот промолчал, не отрываясь от созерцания витой решетки моста.
Вот уже почти час мы бродили по обеим сторонам Благовещенского моста, надолго останавливаясь перед каждой секцией ограждения.
Тут действительно было на что посмотреть: в центре композиции расцветали кудрявые водоросли и заплетали рыбьи хвосты удивительные морские лошади — гиппокампы — с мохнатыми щетками на передних копытах. Оба существа придерживали копытами гребешковую раковину, из которой торчал острый трезубец морского царя. Того самого Нептуна. Или Посейдона — кому какая мифология ближе.
Проблема крылась в другом: все секции всех восьми пролетов моста по обеим сторонам в точности повторяли друг друга. И понять, где здесь притаился Ключ-от-каждой-двери, спрятанный Кшесинской и Николаем Вторым, представлялось задачей не то что «со звездочкой», скорее олимпиадной. Или вовсе неразрешимой…
Я допил остатки молочно-кофейной взвеси из стакана. Напиток не грел, хотя на вкус отдавал приятной жгучей сладостью корицы. Мусорки поблизости не обнаружилось, поэтому пришлось спрятать скомканный стакан в карман, и, чтобы отвлечься, принялся мысленно перебирать все факты, которые знал про Благовещенский мост.
Например, к удивлению многих туристов, именно Благовещенский — а вовсе не Дворцовый! — стал первым каменным мостом в Петербурге. До него существовали только наплавные, которые то и дело по весне сносило мощными сходами льда.
Еще, но это совсем легенды, поговаривали, будто тогдашний император Николай Первый пообещал инженеру, проектировавшему мост, повышение в чине за каждый пролет. Оттого и заканчивал строительство он уже будучи в звании генерал-майора.
И в конце концов, именно около этого моста, тогда еще звавшегося Николаевским, стоял знаменитый крейсер «Аврора», пушечный выстрел с которого стал сигналом к штурму Зимнего дворца в 1917 году.
Быть может, Кшесинская и Николай Второй решили посмеяться, спрятав ключи на мосту, первым встретившем крах империи?
Впрочем, на этом знания мои заканчивались. Ровно как и догадки, что делать дальше.
— Ярик, — снова позвал я.
Он даже не обернулся:
— Погоди. Не отвлекай. Я думаю. Должна же быть какая-то подсказка. Почему именно трезубец? Пока наслаждайся видом.
Я усмехнулся. Проскальзывало в Ярославе что-то от капризного
