можно так же легко удержать. Нынешний Хранитель с забавной фамилией Гусев слишком увлекся своим музеем: обзавелся внушительной коллекцией редкостей, отреставрировал многие почти канувшие на Изнанку раритеты, но забыл о самом главном… — Вольдемар выдержал драматическую паузу, поочередно глядя в глаза зрителям первых рядов. Его притворствующий, с интонациями профессионального рассказчика голос вернул меня в реальность. А других, казалось, наоборот, все больше погружал в подобие транса: — О сути вещей, которую он, к великому сожалению, совсем перестал искать. Поинтересуйтесь при случае про Летний сад. А между тем угроза, нависшая над городом, вполне реальна и продолжает зреть…
При упоминании Хранителей и Гусева у меня екнуло в груди. Не оставалось сомнений, что теперь шоу перестало быть просто представлением. Отвлекшись на Вольдемара, я совсем упустил из виду Ярослава. Не надо было зевать, но… Я задержался на этом «но» с безжалостным осознанием своей беспомощности.
Пока Потусторонний вещал, я тревожно озирался по сторонам и понять не мог, что не так, хотя определенно происходило странное. Не оформившаяся еще ни во что конкретное, опасность колким электричеством пульсировала в воздухе. И никто не замечал ее неумолимо нависшую над головами тень.
Но если я чувствую, значит, я способен ее разгадать?
«Думай, Вася, думай…»
От родившейся внутри концентрированной сосредоточенности заломило виски.
«Давай же! Что не так?..»
Я зажмурился… А когда распахнул глаза, увидел их.
Десятки манекенов в болтавшейся на них одежде стояли и держали за руки таких же кукольных детей. Гладкие пластиковые лица их все как одно были обращены к сцене. С мерным шорохом зубчатых колес шевелились внутри манекенов механические сердца. В остальном на площади царили безмолвие и мертвая неподвижность. Куклы впитывали слова Потустороннего, внимали им, как внемлют полководцу идущие в бой солдаты.
Только Вольдемар отнюдь не напоминал полководца. Придворный шут, напяливший шутовской же костюм, с глазами-буравчиками прожженного жулика, с уверенной самоподачей шулера, умело раскидывавшего на столе карты.
Какие карты?
Я снова поискал Ярослава и не увидел его в толпе.
— Вы наверняка слышали о них! — заверил Потусторонний. — Хотя бы мельком. Так называемые Хранители создали свой ненаглядный Институт, назвавшись историками и поделившись частичкой своего знания с простыми смертными. Впрочем, тоже не такими простыми, надо отдать им должное…
Вытянувшиеся по струнке манекены согласно закивали. Теперь же куклы с заводными механизмами вместо сердец напоминали верную до гроба паству, а Вольдемар — смазливый мерзавец Вольдемар — светил им со сцены сладкой пустой улыбкой палача.
— Рассеченный на слои город дает им пространство для манипуляций. От куска пирога не отказываются — за него грызутся насмерть. Ведь к кому, если не к ним, обращаются в случае особенных происшествий? Знания НИИ ГИИС так ценны. Хранители не захотят их потерять. Но, право, власть и жажда контроля кого угодно лишат рассудка… Вот только город должен остаться один! И это будет наш город!
Снова грянули аплодисменты. На этот раз странные: они походили на стук расписных деревянных ложек — немелодичный, дребезжащий, пугающий. Вольдемар подождал, пока зрительский восторг поутихнет, и продолжил:
— И мы кое-чему научились за пару веков, которые живем под гнетом этих псевдоисториков.
Вольдемар взмахнул широким рукавом. Куклы синхронно повернули головы, обращая взор на Александровскую колонну.
Я проследил за ними и ахнул.
Александрийский столп покрывали густые наросты буро-зеленой плесени. Они колыхались, пульсировали, шевелились ворсисто, опадая и снова вздымаясь волнами, будто огромные челюсти, занятые беспрестанным пережевыванием. Мрамор под звездной плесенью крошился и покрывался сетью частых извилистых трещин. Основание колонны просело и перекосилось. Еще полминуты, быть может минута — и махина весом в шестьсот тонн опрокинется навзничь…
Возле колонны, прильнув к сетчатому ограждению, стоял и всматривался в плесень Ярик. Заметив его, единственного живого в жутком кукольном спектакле, я рванул навстречу, огибая и расталкивая собравшихся кучками кукол. Никто из манекенов не обратил на меня внимания.
Я старался не выпускать Ярика из вида, но когда добежал до колонны, его вновь и след простыл. Тучи рассеялись. Крест в руках ангела на вершине колонны горел золотом в свете заходящего солнца. Сверху посыпалась мраморная пыль. В носу защипало. Мелкая соринка попала в глаз, выступили слезы. Я зажмурился.
Сквозь тишину, нарушаемую только шорохом кукольных сердец, проклюнулись звуки внешнего мира. Стали слышны отдаленные гитарные переливы уличного музыканта под аркой Главного штаба и гул проспекта.
Когда я открыл глаза, иллюзия исчезла. Растворилась так же быстро и мимолетно, как возникла.
Ребенок на руках стоящей рядом женщины уронил игрушку и сморщил лицо, готовый заплакать. Двое подростков, дурачась на камеру, записывали видео на фоне сцены. В ногах молодой пары, что стояла обнявшись в паре шагов от меня, сновала лохматая собака с нависшей на глаза челкой.
Вольдемар продолжал ухмыляться, ловко держа интригующую паузу. Даже музыка стихла, оставшись едва различимым отголоском в динамиках.
— Молодой человек! — внезапно окликнули меня. — Эй!
Я обнаружил себя висящим на заборе возле Александровской колонны. Холодная металлическая сетка впивалась в ладони, ботинки скользили, основание изгороди, придавленное для устойчивости бетонными блоками, пошатывалось. Совершенно не помню, как сюда забрался…
Я посмотрел через плечо. Возле забора, уперев руки в бока, стоял залихватского вида человек. Разве что полицейская форма на нем смотрелась как будто взятой с чужого плеча. Такому цепкому взгляду, и соболиным бровям, и гусарским усам нынешний двадцать первый век разительно не подходил.
— Старший лейтенант Ряженый, полиция Василеостровского района, — представился он бегло, проглатывая и комкая слоги. — Быстро слезьте с ограждения!
— Простите.
Я послушно спрыгнул на землю, отряхнул ладони. Однако все мое внимание было сосредоточено исключительно на том, что происходило на сцене.
Словно в ответ на это, Вольдемар произнес пафосно, с игривой насмешливостью и полной убежденностью в своей правоте:
— Я знаю: тот, кто должен, услышит меня сейчас. И пусть передаст своим. Если уйдет отсюда. У вас есть то, что нам нужно. Вы без права прибрали это, решив, что настоящему оно нужнее. Но не все попадут в будущее, потому что не все умеют помнить прошлое! И скоро — совсем скоро! — настанет день, когда мы перестанем скрывать свои способности и дадим отпор!
Голос торжественно взвился над площадью и опал, врезаясь в толпу. Люди инстинктивно попятились в стороны. Среди присутствующих пронесся ропот.
Зрители высматривали что-то на земле, изумленно шарахаясь и отдергивая ноги. Рядом вскрикнули — негромко, на пробу, еще не сообразив, точно ли следует бояться или все это часть шоу.
Щиколоток коснулось нечто мягкое, обволакивающее. Прикосновение было неприятным — как влажным махровым полотенцем. Я отпрянул и опустил взгляд. По каменной брусчатке площади скользила живая, раздувающаяся зеленая масса. Хищная плесень с неестественной быстротой перетекала с одного места на другое, вытягивалась вперед длинными щупальцами. Людей она игнорировала. Зеленые ворсистые наросты, бурно вздымаясь и опадая, стремительно стягивались к центру Дворцовой. Прямо ко мне…
Я рванулся было, но Ряженый жестко придержал меня за локоть:
— Молодой человек, с вами мы еще не закончили.
— Там…
Я указал за спину. Опер недоверчиво сощурился, стрельнул невозмутимым взглядом. Для него ничего странного на площади как будто не происходило, разве что явно чокнутый парень, не найдя удобного места, решил смотреть концерт, забравшись на Александровскую колонну.
Позади раздался грохот — зеленая плесневая масса смяла одну из частей ограждения и ринулась к подножию колонны, оплела его и погрузилась в гранит. Как в омут канула.
Я растерянно заморгал.
Подумав, публика наконец взорвалась овациями, списав внезапное явление потустороннего паразита на еще один элемент иммерсивного шоу.
Вольдемар осклабился со сцены. Низко поклонился:
— Спасибо. Спасибо… И завершающая часть нашей интермедии. — Он щелкнул пальцами.
Динамики отозвались приглушенной музыкой. Звук нарастал волной, и вот в нем различимы стали вкрадчивые голоса:
If you choose to run away with me,
I will tickle you internally
And I see nothing wrong with that… [83]
Я узнал песню и внутренне похолодел. Именно она звучала в цветочном во время допроса и развоплощения Потустороннего. Заумное слово «приморди-что-то-там» снова выпало у меня из головы.
— Молодой человек, вы здесь вообще? Спуститесь с облаков, — сказал оперуполномоченный. — Что вам понадобилось возле колонны? Захотели в участок? Так это мы вам мигом организуем.
Я бросил взгляд на толпу зрителей и вновь не различил среди них Ярослава.
— Послушайте, — начал я негромко, но опомнился. В таком шуме
