ни с кем взглядом, я смотрел в окно. С этой стороны улицы, сразу за тротуаром, высилась ограда детского сада. На уныло-серой от весенней слякоти территории торчали фантастически яркие детские домики, качели, спираль-лазалка и грибок над песочницей. Но главное — деревянная, небесно-голубая модель корабля — такого, что на борт без труда поместились бы четверо, если не пятеро ребят.
Проехали центральные ворота, и я увидел еще одну табличку.
«Детский сад “Фрегат”», — прочитал я.
Внутри отозвалось — тревожно, томительно. Сумасшедшая, но необъяснимо правильная мысль вспыхнула в голове буквально на миг и тут же угасла. Пытаясь заново поймать ее, я не заметил, как свернули к проспекту, а затем на набережную.
Мимо замелькали круглобокие, пришвартованные к берегу гордые корабли и частные рыбачьи лодочки. Вдалеке, в облачной хмари, показался золотой шпиль Адмиралтейства.
И тут я наконец понял, какая безумная догадка щипалась и скреблась во мне с начала пути!..
— Фрегат, — сказал я.
— Что? — переспросил Лёня.
— Фрегат! — радостно воскликнул я, хватая Ярослава за плечо и встряхивая.
Тот рассеянно глядел на меня, явно соображая: то ли стукнуть посильнее, то ли я уже безнадежен. Но пару секунд спустя в глазах загорелось понимание.
— Вперед. На площадь! Быстрее!
Лёня скривился.
— Какая муха вас покусала? Я, конечно, понимаю, просидеть взаперти несколько часов…
Ярик не дослушал. Он порывисто обернулся ко мне, цепляясь за спинку сиденья и даже пристав от волнения:
— Между небом и землей. Над городом… Трезубец Нептуна — это…
— Вознесенский и Невский проспект, — подхватил я.
— И Гороховая улица!
— Они пересекаются в одной точке… Возле Адмиралтейства…
— …которое является морским символом города. И образуют на карте как бы трезубец. Нептун. Бог морей в древнеримской мифологии. Все сходится! Даже путеводную нить из амулета сносило в сторону Адмиралтейства. Ты же думал тогда о Ключе?
— Сходится что? — Прохладный интерес Лёни несколько остужал наш пыл, иначе бы воздух в салоне давно закипел от волнения.
— Подожди! Так думал или нет?
— Ну, думал, — признался я. — О Кшесинской и о ключах. Ведь ради них мы ее искали…
— Кораблик на шпиле Адмиралтейства! — пояснил Ярик горячим от восторга голосом. — Когда его только-только установили, по городу ходил слух, что в нем, а точнее в полом шаре под фигурой корабля, спрятаны сокровища. Но при демонтаже не нашли золота, как ожидали. Только пару монет старинной чеканки и газеты, в которых писали о победе над армией Наполеона в тысяча восемьсот двенадцатом. Никто не понял, что с этим делать, и после реставрации все поместили назад. А одна из последних реставраций корабля приходится на…
— На тысяча девятьсот шестнадцатый! Время правления Николая Второго. И чисто теоретически…
— …они с Кшесинской могли подложить ключи туда! — закончил Ярик.
Надо отдать Лёне должное: он почти не удивился. Только задумчиво поскреб подбородок и спокойно потребовал:
— Пока едем, я хочу услышать все, что вы нарыли.
И мы так же, наперебой, пересказали ему визит Гусева ко мне домой и разговор с призраком престарелой балерины.
Темнело быстро, словно чей-то большой невидимый палец зажал ползунок настройки яркости и тянул его все вниз и вниз.
Чтобы не привлекать лишнего внимания, Лёня припарковал машину во дворах неподалеку от Конногвардейского бульвара, длинной полосой протянувшегося от бывших верфей Новой Голландии до сада перед Адмиралтейством.
Накрапывал мелкий дождь. В воздухе висел застоявшийся запах бетонной взвеси. Я подозревал, откуда он может доноситься, но старался не думать об этом. В близких сумерках непривычно безлюдный парк выглядел угрюмо и мрачно.
Мы прошли по гравийной дорожке мимо великана-дуба Александра Второго, попетляли мимо скамеек и вышли к неработающему фонтану в центре круглой площадки. Бюсты известных литераторов взирали с постаментов на непрошеных посетителей равнодушно направленным в вечность взглядом.
Лёня остановился, оглядел просматриваемый насквозь тусклый парк.
— Думаю, уже достаточно стемнело, — обратился он к Ярославу.
Тот кивнул, прошел немного вперед и, запрокинув голову, громко и протяжно свистнул.
Ветер подхватил звук, студеным эхом разнес по парку. Я невольно поморщился. Умение Ярика так пронзительно свистеть стоило отнести к отдельной группе неочевидных талантов.
Послышалось хлопанье крыльев. Издалека звук напоминал шелест, с которым ветер полощет поднятый высоко над землей флаг. Площадку загородила тень большого зверя. Затем второго.
Оба грифона — рыжий и серый — мягко спланировали на площадку перед фонтаном и, пригибая головы, засеменили навстречу Ярославу. По-кошачьи толкнулись огромными лбами в грудь, заклекотали ласково и нежно.
— Ну, полно-полно, ребятки, — заворковал он в ответ так, как не разговаривал, кажется, больше ни с кем из окружающих. — Все с нами хорошо.
— Давайте опустим процесс радостной встречи и ускоримся. — Лёня поглядел на часы. — Не факт, что тут и дальше будет безлюдно. — Он обернулся ко мне. — И как ты планируешь достать содержимое шара?
— Без понятия. Но я должен попробовать.
Конечно, я лукавил. План был. Только был он до того невероятный, что казался безумным…
Я и сам не знал, удастся ли, но ясное как день ощущение правильности догадки покалывало изнутри назойливыми иголками вместе со страхом одной лишь мысли о высоте, на которую предстоит взбираться.
Но Кшесинская сказала, что Ключ найду только я, значит… лезть наверх тоже мне.
— Ну, — кажется, Лёня и так понял все по выражению моего лица, — тогда лезь.
Вздохнув, я шагнул к грифонам и Ярику:
— Позволь.
Тот отодвинулся в сторону, уводя прочь довольного Геродота. Ощущая, насколько безумна моя затея, я аккуратно приблизился к рыжему Эсхилу. Грифон настороженно замер, напрягая полусогнутые лапы, и сощурился.
— Мне понадобится твоя помощь, — отбрасывая в сторону мысли, насколько нелепо я выгляжу, беседуя сейчас с существом, которого, кроме меня, Ярика и Лёни, никто больше и не видит, сказал я вполголоса. — Это важно не только для меня, но и для них. — Кивок назад. — Вообще для всех. Если я окажусь не прав, то не потрачу много твоих времени и сил. — Эсхил сердито всхрапнул и приосанился, становясь ближе и скалой нависая надо мной. Но я не отступил. Только добавил поспешно: — Но если прав, мы разгадаем одну из важнейших загадок города. И спасем его. И вернем пропавших детей. Они-то ни в чем не виноваты.
Эсхил слушал внимательно, не шевелясь. Одни лишь ноздри равномерно раздувались и опадали от тяжелого, жаркого дыхания.
— Поможешь мне? — спросил я с надеждой.
Грифон всхрапнул, резко топнул, выбивая фонтан мелких камешков, и, как мне показалось, кивнул.
— С ума сойти! — воскликнул Ярослав.
— А ты жаловался, что у него строптивый нрав, — с улыбкой поддел Лёня.
— Это не я жаловался, а Пашка.
Грифон склонил голову и повернулся боком, подставляя для опоры крыло. Я неловко забрался на него, поерзал, устраиваясь поудобнее. Подумал мельком: вот сейчас выдерну у него нечаянно еще клочок перьев, и все переговоры насмарку.
Но не успел я додумать опасную мысль, как почувствовал, что оперение на загривке грифона зашевелилось, словно живое. Жесткие перья обняли меня за ноги, обхватили и держали плотно. Я почувствовал себя намертво приклеившимся к грифону. Так вот как это на самом деле работает, когда тебя не пытаются нарочно сбросить со спины.
Я уставился на Ярослава.
— А ты думал! С грифона почти невозможно упасть. Конечно, если он сам этого не захочет.
Звук, который издал Эсхил в ответ на его слова, напоминал клокочущий смех. Я обнял его за шею. Ну, хоть на том спасибо. В этот раз, кажется, полетаем без приключений.
— Ну, вперед, друг. — Я слегка похлопал его коленями по бокам.
Грифон издал пронзительный крик, встал на дыбы, хлопая крыльями, и с разбега рванул ввысь.
…Теперь не было так страшно.
Грифон перебирал лапами, точно по невидимой отвесной лестнице. Площадка возле фонтана мелькнула под нами плоским озерцом с гравийными берегами. Фигуры Лёни и Ярослава превратились в игрушечных солдатиков, которые только кажутся живыми, а на деле даже не прорисованы толком.
Внезапно красная крыша Адмиралтейства придвинулась совсем вплотную. Эсхил с шумом взмахнул крыльями и закрутил спираль вокруг огромного шпиля. Вблизи он оказался далеко не таким тонким и изящным, каким смотрелся с любой точки Невского проспекта.
Лапы Эсхила коснулись шпиля и зашагали по нему вверх. Я не увидел, но почувствовал нечто вроде волны озорной радости, пришедшей от грифона. Я покрепче обнял его за шею и прильнул щекой к перьям, теперь кажущимся мягкими, шелковистыми.
Не стоило оборачиваться в сторону площади… Но я все-таки неосторожно посмотрел.
В отраженном свете блеклого предгрозового неба усеянная пеплом,
