полицейский вряд ли услышит шепот. Да и дела окружающим до тайн Института?.. — Сейчас здесь будет что-то ужасное. Этот человек… точнее, он не человек, но сейчас это не важно. Он задумал стереть город с лица земли, — сказал я Ряженому.
Тот весь напрягся, подобрался:
— Теракт?
— Я не знаю.
— Пройдемте. Расскажете, что знаете.
— Мне нужно найти друга.
Показалось, среди чужих спин и голов мелькнула наконец фигура Ярослава.
— Друга? Так вас тут целая группировка?
— Что?
— Как он выглядит?
— Что?
— Приметы.
— Красная куртка. Черные штаны.
Хрустнула рация. Поднеся прибор к лицу, оперативник произнес:
— Зимин, мигом дуй сюда. ЧП.
Какое такое ЧП? Эту плесень нельзя трогать руками! Надо выводить народ с площади!
Наверное, последние фразы я все-таки произнес вслух, потому что опер нахмурился. Глянул на меня, как на помешанного.
— Бухал? Курнул?
— Вы не понимаете! — воскликнул я, пытаясь протиснуться мимо него к сцене. — Сейчас здесь произойдет что-то страшное. Могут погибнуть люди!..
Мир звенел и дрожал подобно воздуху над костром. Мысли путались от волнения. Я едва мог сфокусировать на чем-либо взгляд и ничего не понимал.
Щелкнули наручники, и я почувствовал и лишь затем увидел, как сначала одно, а потом и второе мое запястье обхватило железное кольцо.
— Значит так. Вы сообщаете о готовящейся атаке на граждан, спланированной группой лиц по предварительному сговору. Откуда вам это известно? Где подельники? Попытки сопротивления могут усугубить ваше положение, — выдал Ряженый безукоризненно гладкий текст. Меня буквально потащили прочь от колонны.
Толпа предусмотрительно раздвигалась у нас на пути.
— Ярик! — крикнул я, выворачивая шею и отчаянно силясь разглядеть его. Но мой голос потонул в неразличимой фразе Потустороннего и раздавшихся вслед за ней звонких аплодисментах. Финальные аккорды песни стихли.
Дослушав восторженные возгласы, Вольдемар шумно и разочарованно выдохнул в микрофон:
— А теперь, — услышал я, — добро пожаловать в Безвременье! Лучше бегите…
Послышался глухой стук свалившегося на сцену микрофона и следом — пронзительный звон, на грани с ультразвуком, всколыхнувший площадь.
А потом раздался оглушительный грохот, и половину неба заслонила длинная, необратимо приближающаяся тень…
В потрепанном временем и событиями ОВД стояла мертвая, звенящая тишина. Сперва мне показалось, будто я оглох.
— Зря мы туда полезли, — сказал я, от долгого молчания решивший хоть что-нибудь сказать. Мне мучительно не хватало поддержки, возможности выговориться, обсудить случившееся.
Нас заперли в закутке, отгороженном от остального коридора решеткой. Вдоль стены тянулись длинные скамейки. Когда нас привели, в углу камеры спал, подложив свернутую шапку под голову, мужик в потрепанных синих штанах и куртке. Он ворочался и всхрапывал во сне, точно грифон. Убедившись, что тот жив и ведет себя безобидно, я отвернулся и больше не смотрел в ту сторону.
Прошла пара часов, может больше. Время тянулось пережеванной до безвкусия жвачкой. От усталости и бессонной ночи тело звенело и наливалось прямо-таки свинцовой тяжестью. Руки и ноги казались не принадлежащими мне. Телефоны у нас отобрали, а часов на обшарпанной стене, выкрашенной в удручающий хвойно-зеленый, я не нашел.
Попробовал уснуть, привалившись затылком к прохладной стене, но куда там. Стоило прикрыть глаза, картинки вспыхивали в голове сами собой. Яркие. Страшные.
Раз… По колонне проходит волна, затем столп вздрагивает и разрывается изнутри ударной волной небывалой силы. Высеченные брызги мрамора разлетаются во все стороны.
Два… По асфальту проходит гул. Земля дрожит и дыбится под ногами, лезет в стороны раскуроченной плиткой под напором разумной плесени.
Три… Обезумевшая толпа разбегается прочь, а на фоне густого весеннего неба летят глыбы расколотой мраморной колонны. И тень Александрийского столпа медленно и неотвратимо, как в замедленной съемке, заслоняет солнце и клонится все ниже, ниже, ниже…
— Ты все испортил, — бросил Ярик как бы невзначай.
— Я?!
— А кто полез на колонну?
— Я увидел, как ее облепляет эта дрянь!
Секунд на десять повисла колкая, ледяная пауза. Ярик буравил меня взглядом.
— Ты до сих пор не понимаешь, серьезно? Ты увидел образ того, что произошло через несколько минут. А надо было хватать Потустороннего, которому подчинялась звездная плесень! Я этим и занимался. — И припечатал: — Пока ты дрался с ментами!
— Не надо было бросать меня одного, — буркнул я, впрочем не особо убедительно. — И ни с кем я не дрался.
— Если б не твои психи возле клуба, хрена с два Лёня бы кинул пакет в реку.
Высказавшись, Ярик замолчал, а я пока старательно переваривал услышанное.
Если бы не я… Если б…
За стеклянным окошком дежурного работал телевизор, но стул возле озаренного лампой стола пустовал. Беззвучные кадры усыпанной обломками и бетонной пылью Дворцовой сменяли друг друга на экране с гипнотизирующей быстротой.
Теперь Ярик ерзал, хмурился и беспрестанно постукивал ногой по полу, будто голос ведущей экстренного выпуска новостей транслировался ему прямо в мозг.
Я решил зайти с другой стороны:
— Вольдемар сказал: «У вас есть то, что нам нужно». Значит ли это, что он знает, как выглядит Ключ-от…
Договорить я не успел. Ярик вспылил:
— А я предупреждал Лёню, что он пожалеет. Что его доброта нас на Изнанку загонит! И что?
Он вскочил и в сердцах пнул скамейку. И взвыл, хватаясь за ногу — ту самую, которую совсем недавно «подлатал» Гусев.
Спящий мужик заворочался, обматерил нас, не размыкая век, и снова затих, уткнувшись носом в воротник. Как ни странно, Ярик мгновенно утихомирился. Отдышался, небрежно махнул на дверь:
— Давай вон, лучше поколдуй над замком. Ты должен уметь. Товарищ потомственный Хранитель Города.
Я с сомнением проследил за его рукой. Побег из отделения полиции не казался мне хорошей идеей. Хотя бы потому, что взлом замка посредством силы мысли представлялся мне чем-то настолько же фантастическим, как, скажем, попытка взлететь, активно размахивая руками.
Я попробовал отвлечь Ярика:
— Я хотел сказать, ну… Он говорил так уверенно. Будто знал наверняка, что мы услышим. И Кшесинская говорила о каком-то госте. Насчет ключей. Трезубец Нептуна. Адмиралтейство. Может, все это был очередной морок? Как тогда, в клубе… А, ты не видел клуб. Забыл. Извини…
Ярик слушал мое спонтанное и не слишком внятное выступление не моргая, и за напускным спокойствием на его лице читались озадаченность, досада, разочарование, негодование и еще много чего, во что я решил не вглядываться.
— Все равно ничего не нашли. Чего гадать-то теперь?.. Только время потеряли. Разве можно было верить пустым словам балерины?
Он снова уселся на скамейку, а я остался бестолково стоять, не зная, куда податься. Ощущение собственной постыдной неумелости еще никогда не было таким острым.
— Зря я отдал амулет Кшесинской.
— Что?
— Может, хоть так нашли бы Ключ…
В дальнем конце коридора зазвучали твердые шаги. Вернувшийся дежурный в застегнутой наглухо куртке вытянул из кармана ключи от клетки, завозился.
— На выход. За вами пришли, — глухо отозвался он прокуренным голосом.
Я обернулся.
На пороге стоял Лёня. Хмурый, старательно прячущий недосып за нарочитой небрежностью:
— Что? Желаете остаться на ужин? «В тюрьме сегодня макароны»?
Ярослав пружинисто поднялся, заспешил на выход. Я чуть замешкался, натягивая куртку. Жестом контролера, возвращающего проверенный билетик в кинозал, Лёня протянул нам наши мобильники.
— Почему так долго? — не скрывая раздражения и обиды, пожаловался Ярик.
— Приехал как смог, — пожал тот плечами.
Клацнула дверь, загремели ключи, лязгнул, вновь запираясь, замок. Я поспешил к выходу за лаборантом и Яриком.
— Что по новостям? — спросил Ярик уже на крыльце полицейского участка. Лёня сбежал по ним вприпрыжку, на ходу вытягивая из кармана брелок с ключами. Я заметил припаркованный возле поребрика знакомый ретроавтомобиль.
Открывая дверь со своей стороны, Лёня обернулся. Кинул на нас мрачный взгляд, но промолчал. И в отсутствии ответа мне слышалось отчетливое: «Лучше не спрашивай».
Ярик забрался на переднее сиденье. Мне ничего не оставалось, как лезть назад. Лаборант подождал, пока мы оба устроимся. Завел мотор, отчалил от крыльца ОВД.
Все это время царило неприятное молчание.
— Они считают, мы тоже замешаны, — неприязненно бросил Ярослав, поглядывая в зеркало заднего вида на дверь и синюю ведомственную табличку возле нее.
— Теперь не считают. Решили, — отозвался лаборант. Точнее, Хранитель. Мысленно я так пока и не свыкся с новым словом. Со своей принадлежностью к нему — незнакомому, понятному лишь смутно.
И подумал: вот кому, а не мне, следовало оказаться в момент взрыва на площади. Лёня бы точно придумал, как поступить.
Чтобы не сталкиваться
