мальчика, Маленького Принца, горящего от желания в одиночку спасти всю свою Планету.
Достоинство таких людей в том, что они никогда не сдаются. Идут до конца.
Недостаток, впрочем, заключается в том же…
Я потоптался на месте, попрыгал, пытаясь согреться.
Мы стояли около приземистого круглого павильона. Золотые крупные буквы под козырьком сообщали: «МОСТ ИМЕНИ ЛЕЙТЕНАНТА ШМИДТА». Старое название. Если быть внимательным, то по всему городу можно найти отголоски разных эпох, спорящие друг с другом, пререкающиеся, но неизменно являющиеся частью единого целого… живого организма? Наследия такой нестандартной, такой причудливо сплетенной ткани истории.
Я прикрыл глаза и прислонился к павильону затылком, впитывая ветер кожей и ресницами, чувствуя его прикосновения на щеках. Ведь это мой город. Я всегда любил его сотни голосов и жизней, отданных тротуару и плитке, витым завитушкам, колоннам и крышам, подвалам, чердакам и фонарным столбам.
Как там сказал Гусев? «Это место, этот город — особенные. Здесь события ложатся друг на друга, как слои краски. Этому городу нужны Хранители для его историй».
Значит, надо почувствовать. Если не понять, то хотя бы ощутить неким внутренним чутьем…
Я прислушивался, внимая самым тихим отголоскам, но не услышал ничего, кроме обычного будничного гвалта, шороха колес, шума воды далеко под ногами, дребезжания велосипедного звонка проехавшего курьера с сумкой за спиной. И еще редкого, шелестящего, как далекое хлопанье крыльев, звука. Только тверже, суше и слабее.
Я распахнул глаза. Как и позавчера, на улице Лунных кошек, взгляд упал на самый очевидный предмет, который я почему-то не заметил раньше. Тогда это была дверь со светящейся неоновой вывеской над входом. А здесь… Большой плакат, стилизованный под театральную афишу девятнадцатого века, прилепили к павильону прямо поверх мемориальной доски. Она гласила:
«1905–1917. В память русского морского офицера Петра Петровича Шмидта, принявшего командование восставшим против царского самодержавия крейсером “Очаков” в ноябре 1905 года в Севастополе и казненного…»
Далее текст прерывался, и по свежему глянцевому листу тянулись строгие, с твердыми засечками, буквы:
«Экспериментальный театр Вольдемара Темникова приглашает всех желающих посетить новое иммерсивное шоу “КЛЮЧИ ОТ БЕЗВРЕМЕНЬЯ” в честь всеобщего Дня смеха. Представление пройдет на Дворцовой площади 29 марта 2024 года. Начало в 17:00. Открытая сцена возле Александровской колонны».
Кислотные фиолетовый и зеленый цвета абстракции на фоне букв смотрелись рядом со старославянскими «веди» и твердыми знаками на концах слов так же дико, как смотрелись бы зефирные розочки посреди блюда с обглоданными рыбьими костями.
Я похлопал Ярика по плечу. Тот обернулся. Я заметил, что в руках он держал связку квартирных ключей. Самым большим, на длинной ножке, Ярик простукивал перила, явно пытаясь узнать, есть ли где-то внутри литых элементов пустые полости.
Почти что как искать легендарную золотую заклепку на Большеохтинском мосту. [81] Однако занимался своим делом Ярик с глубокой сосредоточенностью.
Он порывисто выпрямился, зыркнул гневно, мол, если не помогаешь, так хоть не мешай.
Я указал ему на афишу:
— Смотри…
Ну и крюк мы сделали по городу! Не путь получился, а какой-то запутанный квест. Дорога на Турухтанные острова. [82]
Дворцовая площадь выглядела непривычно маленькой из-за скопившейся перед стенами Зимнего дворца толпы. Напротив ворот Эрмитажа стояла освещенная прожекторами передвижная концертная сцена, к которой постепенно все стягивалась и стягивалась публика. Человек триста, если не больше. Мы осторожно вклинились в сборище зрителей, стараясь затеряться среди незнакомцев и не привлекать внимания.
— Может, это ошибка? — с надеждой поинтересовался я.
Вместе с другими любителями зрелищ мы оказались примерно в центре расчерченной квадратами площади. С моего места открывался прекрасный обзор на пустующую пока сцену.
— Сейчас устроим им шоу ледовое. — Ярослав многообещающе хрустнул пальцами. Что-то недоброе мелькнуло в его лице, и я не стал уточнять.
Намерений Потустороннего я по-прежнему не понимал. Концерт… Одно дело — устроить маленькую вечеринку в клубе, чтобы прикрыть бытовым весельем обмен ключа на сестру Марго. А здесь… Не думал же Вольдемар, что мы в самом деле увидим афишу и придем? Ради чего? Устроить еще один допрос?
Название концерта непрерывно пульсировало в голове: «КЛЮЧИ ОТ БЕЗВРЕМЕНЬЯ… КЛЮЧИ ОТ БЕЗВРЕМЕНЬЯ…»
Ключ-от-каждой-двери…
«На прямой вопрос он не ответит. Зато хлебные крошки подсказок разбросает. Такова уж природа Потусторонних — их вечная жажда шоу», — вспомнил я слова Лёни, брошенные у цветочного.
Ярик сверился с часами на телефоне. Поднял глаза на меня:
— Ровно пять.
— Вовремя.
По волнению публики мы догадались, что шоу начинается. На сцене возникло движение.
Фигура в зеленом камзоле с раздвоенным «хвостом» возникла из ниоткуда и птицей вспорхнула на подмостки, подхватила микрофон с треноги и, разведя руки в стороны, сложилась пополам в театральном поклоне. Раздались аплодисменты.
Простояв так пару секунд, Вольдемар стремительно выпрямился. Взметнулась крылом узнаваемая рыжая шевелюра.
— Фух! Добр-рый вечер, да-а-амы и господа-а, — вкрадчиво, с бархатным придыханием, произнес он в микрофон. Эхо разнеслось над площадью. — Рад приветствовать вас этим чудесным весенним вечером.
Он перехватил микрофон и обвел рукой пространство. Я заметил издалека, что ладонь пересекает свежая марлевая повязка с едва заметным пятнышком крови.
— Как многим известно, меня зовут Вольдемар Темников, и сегодня я представляю вашему вниманию новое, так сказать, благотворительное шоу моего иммерсивного театра. Вечер пятницы — не время грустить! Верно?
Аплодисменты усилились. Я с удивлением обнаружил, что собравшаяся на площади публика знает Потустороннего. Знает и… любит его?
Вольдемар взмахнул рукой, и задняя темная часть сцены вспыхнула за его спиной фиолетово-зеленым светом прожекторов. Из динамиков хлынула бурным потоком музыка.
По Дворцовой прокатился рокот, земля задрожала. От мощности звука неприятно задрожало в животе. Низкий вибрирующий гул напоминал рев неизвестного чудовища, услышанный мной в подвалах общежития на улице Лунных кошек. В растерянности я обернулся на побледневшего Ярика. Тот не сводил с Потустороннего глаз. Взгляд казался замутненным, смотрящим внутрь.
Ярослав неслышно бормотал, пересчитывая понятные лишь одному ему вещи на пальцах.
— Пятнадцать секунд… затем десять… восемь… двадцать семь…
Я тронул его за плечо, но Ярик не отреагировал:
— Четырнадцать… двенадцать… пять!..
— Ярь! — позвал я.
Ярослав вздрогнул и очнулся:
— Я же сказал, что он еще о себе заявит! Времени нет. — Торопливо пошарив по карманам, Ярик вытащил телефон и принялся набирать чей-то номер. — Алло! Наших на площадь… Срочно, говорю! Тут триста человек и шестьсот тонн гранита, которые вот-вот…
Забыв обо мне, он стал продираться между зрителями к сцене.
— Куда?.. — запоздало всполошился я.
— Стой здесь! — крикнул он. — И не вздумай!..
— Не вздумать чего?
Впрочем, вопрос так и остался без ответа.
Шестьсот тонн гранита? Что стряслось? Почему срочно?
Не зная, что делать, я внимательно осмотрелся. Люди сгрудились кучками: случайные прохожие, парочки, семьи с детьми, стайки подростков. Над головами то и дело возникали поднятые повыше смартфоны в режиме видеозаписи.
— Прежде чем мы начнем представление, я расскажу вам одну историю. Обещаю, в конце будет весело. Все-таки первоапрельский концерт…
Толпа радостно загудела. Их одобрительные, похожие друг на друга голоса слились с подхватившей речь Вольдемара музыкой. Потусторонний отступил в тень кулис, и на темном фоне заднего экрана вспыхнула световая проекция, озарившая разукрашенную физиономию шоумена красными и бурыми всполохами.
Спереди ударил луч прожектора, и я увидел отброшенную на экран тень Потустороннего. Она изгибалась, ломалась и припадочно билась в круге света, точно фигура древнего шамана, танцующего над костром ритуальный танец.
— Полагаю, всем же известна легенда, как во времена, когда наш город только застраивался, на Васильевском появились несколько улиц, где жили одни аптекари? И среди них затесалось много алхимиков, которые быстро почувствовали: место, куда они пришли, не такое простое, как кажется. У него есть История. Впрочем, история в широком смысле и история, как кто-то нырнул лицом в лужу, — разные вещи. Я сейчас говорю о первом случае.
Среди зрителей послышались смешки. Вольдемар ощетинился довольной улыбкой:
— Однако чем больше ощущение значимости предмета, тем меньше он на самом имеет вес. Вот так вышло и с дражайшим Институтом алхимиков. В век расцвета науки и техники он урвал много прав и привилегий для осуществления своей деятельности. Забавный факт: именно тогда он пришел в упадок, переживая трудные времена. Потому что не все, что легко дается,
