еще один гость. На его присутствии настоял я. В конце концов, это же
мой день рождения. Артур все устроил. Надавил на рычаги. Говорит, все-таки есть свои преимущества в том, чтобы снова быть важной шишкой.
Так что к нам присоединится тот старый актер, мистер Морис Халлам, – во всяком случае, на первую половину вечера. От его тюрьмы до нас добираться долго, и рядом с ним будет неотлучно находиться надзиратель. Я хочу поблагодарить мистера Халлама за то, что он сделал. Думаю, в нем еще осталось много хорошего, хотя сам он в это не очень верит. Я хотел, чтобы сегодня вечером мы все собрались вместе, все оставшиеся в живых.
Почему-то это казалось важным. Как ни странно, отец согласился со мной. Мы поднимем тост за профессора – и в память всех, кто уже не с нами.
* * *
Позднее. Какой счастливый вечер, самый счастливый за долгое время. Присутствовали все приглашенные. Еду и питье нам по предварительной договоренности доставили из деревни, и праздничный ужин удался на славу.
Артур и Джек оба в отличной форме, и отец был рад их видеть. Мне кажется, доктор тоже подумывает о помолвке, хотя собравшейся компании он ничего такого не сказал. Кто его избранница, никому из нас не известно.
Вслед за ними прибыл Джордж Дикерсон – в инвалидной коляске, которую вкатила в дом Руби Парлоу. Они двое выглядят по-настоящему счастливыми.
Я рассыпался перед американцем в извинениях за то, что мне пришлось сделать с ним той ужасной февральской ночью.
– Не беспокойся на сей счет, мой юный друг, – сказал мужчина в инвалидной коляске. – У тебя не было другого выбора. Теперь я это понимаю, честное слово. И я снимаю перед тобой шляпу, мастер Харкер, за твое мужество и здравомыслие.
– Но все же, мистер Дикерсон… – начал я.
– Довольно, довольно, – быстро вмешалась Руби Парлоу. – Поверь мне, Квинси. Он все понимает.
Джордж лучезарно улыбнулся, выражая свое согласие с Руби, пожалуй, с несколько излишним энтузиазмом.
Я хотел бы сказать гораздо больше, но возможно, оно и к лучшему, что нас тогда прервали.
Следующим прибыл мистер Халлам, в сопровождении сурового, дородного, лысого мужчины, чьи карманы позвякивали при каждом шаге. Актер горячо пожал мне руку.
– Вы поступили правильно, мистер Халлам, – перво-наперво сказал я, поскольку прежде не имел такой возможности: мне не разрешали ни навестить его в тюрьме, ни написать ему. – Я обязан вам жизнью. Вся английская нация, сэр, в огромном долгу перед вами.
Он печально улыбнулся:
– Ах, Квинси, дорогой мой, возможно, один раз я и вправду поступил правильно, но ведь не счесть случаев, когда я обнаруживал крайнюю недальновидность.
– Может быть, я еще слишком молод, чтобы знать это наверное, – сказал я, – но мне кажется, жизнь нам дана среди всего прочего и для того, чтобы мы научились здравому смыслу, чего бы нам это ни стоило и пускай сколь угодно поздно.
Похоже, мой ответ удивил мистера Халлама.
– Надеюсь, вы правы, молодой человек. Искренне надеюсь.
Стоявший около него тюремщик странно посмотрел на меня и отступил на пару шагов.
Тут отец спустился вниз и попросил всех к столу. Мы последовали приглашению, и ужин прошел просто замечательно. Беседа текла совершенно непринужденно, и мне казалось, будто в нашей славной компании происходит что-то вроде процесса исцеления. Отец, с тихой гордостью отметил я, за весь вечер не выпил ни капли крепкого спиртного.
Только после того, как с едой было покончено, мы наконец позвали к столу маму. Она теперь не переносит вида и запаха любой человеческой пищи, а потому ждала в сумраке подвала, когда мы управимся с ужином.
Все были очень рады ее видеть, хотя и немножко напряглись при ее появлении, что вполне объяснимо. Когда она вошла, мужчины встали (за исключением Джорджа Дикерсона, разумеется). Странно, но сейчас мама выглядит моложе, чем раньше, и гораздо внушительнее. Двигается она с кошачьей грацией.
– Спасибо всем, что пришли, – сказала она, ослепляя всех своим очарованием.
Сейчас она практически ничем не отличалась от любой хозяйки дома, приветствующей своих гостей. Мама села во главе стола, рядом с отцом. Гости существенно (если не полностью) расслабились.
– Я хотел бы предложить тост за всех друзей, которых с нами больше нет, – сказал Артур.
– За профессора, – сказал я.
– За моего отца, – сказала Руби Парлоу.
– За Каролину, – отрывисто произнес лорд Годалминг. – И за мистера Стрикленда.
– За несчастного болвана Квайра, – пробормотал американец. – И за молодого Тома Коули.
– За мисс Сару-Энн Доуэль, – чуть слышно проговорил доктор Сьюворд.
После страшного перечня имен все умолкли, с горечью осознав, сколь многих мы потеряли.
Минута скорбного молчания – а затем благородный лорд попытался поднять нам настроение.
– А ну-ка, наливайте, – велел он. – И давайте выпьем за будущее!
Мы все наполнили и подняли бокалы.
– За будущее! – вскричали мы. – За будущее!
– Милый? – Мама с мольбой, почти с отчаянием смотрела на отца. – Я тоже хочу пить. Знаю, мы так не договаривались, но… можно мне?
Отец кротко отвел взгляд от гостей и с обожанием посмотрел на нее:
– Конечно. Конечно, можно, моя дорогая Мина!
И тогда, как бывало при мне уже сотни раз, она взяла его бледную, испещренную точечными шрамиками руку. Отец запросто отвернул рукав – теперь он не носит запонок, чтобы не затруднять такой вот необходимый доступ.
С привычной легкостью мама нашла вену. Разумеется, все до одного гости отвели глаза в сторону, а кто-то еще и глотнул из бокала для успокоения нервов. Но мы услышали. Услышали, как королева вампиров насыщается от единственного источника, из которого позволяет себе пить теперь. Отец хранил замечательное спокойствие, хотя пару раз тихонько охнул, прежде чем все закончилось.
Как только мама утолила жажду и вытерла губы, разговор возобновился. Поначалу он изобиловал неловкими паузами и заминками, но постепенно становился громче и живее. Зазвенели бокалы, голоса слились в приятный гомон, и немного погодя даже стали раздаваться всплески неуверенного смеха.
Почти полное ощущение, подумал я, будто здесь вообще не произошло ничего необычного.
Собирая и сводя воедино данные документальные свидетельства, я словно совершил увлекательное и зачастую печальное путешествие в прошлое. Многое из прочитанного произвело на меня чрезвычайно тяжелое и тревожное впечатление, но тем не менее я представил здесь фактические материалы во всей возможной полноте, чтобы люди наконец узнали всю правду.
Касательно же того, почему я подготовил публикацию именно сейчас, когда наша страна вступает в войну, у меня есть резонное объяснение. Я записался добровольцем для участия в этом
