Массивные фигуры автоматчиков, прошитые множеством пуль, сломанными тряпичными куклами повалились на бетонный пол.
Капитан медленно прошел по коридору, наклонился над ближним боевиком, резким движением сорвал с него маску-шапочку с прорезью для глаз.
Лица под ней не было. Вместо него — бесформенная пузырящаяся масса, источающая запах гноя и гангренозного гниения. Воспаленные слезящиеся глаза, уже тускнеющие, безучастно смотрели в низкий потолок.
Он снял еще одну маску. Та же самая картина.
Медленно выпрямился, задумчиво кивнул и, перешагивая через трупы, поспешил по коридору дальше.
Близ поворота, спохватившись, он сбавил скорость.
И ему, и всей его команде нужна особая осторожность. Их жизни, да и вся их операция, подвергались сейчас чрезвычайной опасности.
3
Лабиринт разбитых, полуразобранных, покалеченных автогеном станков наконец-то закончился. Открылось ровное, ярко освещенное, идеально чистое пространство, настолько чистое, что было ясно: его приготовили специально.
Это был сигнал тревоги, настолько явный, что не заметить его было невозможно.
Лиза не заметила.
В центре ровной чистой площадки, распростертый на спине, лежал ребенок.
Я услышал тихий крик, полный отчаяния.
— Дени!
Лиза бросилась туда, к своему сыну.
Он был жив. Я видел это в инфракрасном монокуляре. В его зрительном поле фигурка мальчика казалась светящейся. Я подумал, что у него, наверное, сильный жар.
Это была, пожалуй, последняя моя слитная, рациональная мысль. Потом сознание расширилось в последней отчаянной попытке охватить сразу все — соображения, мысли, обстоятельства, звон тишины вокруг, фрагменты допроса, доносящиеся по оперативной связи, — все, что помогло бы спасти Лизу, хотя я и понимал уже, что это практически невозможно.
Ребенок был приманкой, прямой, незатейливой, даже примитивной. Но тот, кто положил его здесь, хорошо разбирался в движущих мотивах моей спутницы.
Она пришла сюда, чтобы увидеть своего сына, чтобы попрощаться с ним навсегда — даже ценой своей собственной смерти.
Я вскинул автомат и бросился за ней, в полной уверенности, что сейчас произойдет нечто страшное и непоправимое.
Так и случилось.
Лиза почти уже добежала до сына, когда из-за топчана в ближней клетке застрочил автомат.
Громко, тяжелым басовитым перестуком.
Вокруг Лизы плеснулись фонтанчики бетонной крошки. С визгом куда-то в глубину цеха ушли отскочившие рикошетом пули.
Лиза споткнулась, почти упала вперед. В руке ее сверкнул выхваченный в долю секунды меч. Но стежок автоматной очереди змейкой скользнул по ее ногам, метнулся вверх. Потом сразу несколько пуль ударили ее в грудь, приподняли в воздух, развернули и швырнули на уже выщербленный бетон.
Меч, вращаясь в воздухе гигантским сверкающим бумерангом, полетел в сторону.
Упал он где-то возле меня, но я не заметил где. Автомат бился в моих руках, но выстрелов его я не слышал: дело было вовсе не в глушителе, а в том, что мои барабанные перепонки едва не разрывались от громкого вопля. Кто-то кричал совсем рядом, и крик этот был полон отчаяния, боли и дикой, неутолимой ярости.
Я успел заметить, как из-за топчана вскинулась массивная темная фигура, как автомат в ее руках перестал изрыгать ритмично мигающее пламя, как пули — мои пули — взорвали голову автоматчика фонтаном крови, перемолотых костей и взбитого в пену мозгового вещества.
Потом передо мной распростерлась сверкающая плоскость белого металла. В стробоскопическом мигании ближней неоновой лампы я успел заметить, что состоит эта фантастически красивая плоскость из множества длинных и, видимо, очень острых клинков.
Все сразу они ударили меня наискось в живот, грудь, в руки, держащие оружие.
Крик прекратился — мой крик.
Я почувствовал, как раскаленная сталь рассекает мою кожу, мышцы, нервные окончания, кровеносные сосуды.
Сила удара была так велика, что меня перевернуло в воздухе. Автомат, отлетающий в сторону, мелькнул перед глазами. Крыша цеха, вдруг занявшая все мое поле зрения, качнулась и ухнула куда-то далеко вверх, словно сила гравитации по неведомой причине поменяла свою полярность.
Потом пришла тьма, предвестница моей древней и вечно юной хозяйки.
4
«Какое действие вызывает у испытуемых синтезированное вами соединение?»
«Резкое усиление продукции медиаторов в синапсах. Места соединения нервных отростков становятся сверхпроводимыми. Это многократно увеличивает скорость и мощность проводимого по нервным волокнам биоэлектрического импульса. Чисто физически у человека в разы повышается физическая сила, выносливость, скорость реакции, острота восприятия, способность к регенерации любых тканей. Более отдаленные последствия нам исследовать не удалось, поскольку у испытуемых развиваются побочные эффекты, несовместимые с жизнью».
«У всех?»
«У всех, кроме одного испытуемого».
«Женщина?»
«Да, женщина. Елизавета Петровна Колесникова, жена нашего научного руководителя».
«Почему вы хотите ее убить?»
«Она единственный удачный экземпляр. Нам нужно исследовать содержимое ее синапсов. Там, во всей ее нервной системе, в виде физиологического соединения содержится то, что мы так долго искали — та модификация вещества, видимо, содержащая совершенно случайные примеси, которую мы с тех пор так и не смогли воспроизвести».
«Разве нельзя взять пробы тканей у живого человека?»
«Можно, но эта женщина чрезвычайно опасна. К тому же ее могут выследить конкуренты, и тогда цена нашего открытия может понизиться. Ее нельзя оставлять в живых»
«Сколько вы намерены получить за препараты, изготовленные из ее тела?»
«Миллиард восемьсот пятьдесят миллионов долларов. Переводом на несколько счетов в оффшорных банках».
«Когда?»
«Сегодня. Через сорок восемь минут».
«Должен сообщить тебе, ублюдок, что вашу гребаную сделку я отменяю!»
Тьма, казалось, стала менее плотной, менее осязаемой.
Я понял, что выныриваю на поверхность. Жизнь все еще продолжалась, а в жизни, как известно, есть место и время для самых разных вещей. В том числе и самых ужасных — вот как сейчас.
— Это была не самая счастливая мысль, моя дорогая. Явиться сюда всего лишь со своим дурацким мечом и с этим глупым мальчишкой. Неужели ты думала, что я дам тебе уйти?
Кто это говорит?
Я открыл глаза — совсем чуть-чуть, чтобы, не дай бог, никто из окружающих не заметил, что я пришел в сознание.
Похоже, я лежал на левом боку. Монокуляр слетел при падении, и обоими глазами я видел одинаково.
Я увидел Лизу. Она все еще была жива, хоть это и представлялось невероятным. Тем не менее, получив, наверное, не меньше десятка пуль, она слабо шевелилась и даже пыталась приподняться.
Пыталась добраться до ребенка.
Я услышал слабый, тонкий и странно отрешенный детский голос:
— Мама!
На Лизу он подействовал, как инъекция живительного лекарства. Она приподнялась на локтях и попыталась придвинуться ближе к сыну.
Это ей не удалось.
Внезапно я осознал, что огромная лужа темной жидкости, в которой скользили ее ладони — это кровь. Ее кровь.
Невольно я скосил глаза на бетон подо мной. Там тоже была кровь, но совсем мало.
Я вдруг сообразил, что, в отличие от Лизы, я вовсе не умираю. Похоже, у меня был шок, но он быстро проходил. Да что там, практически уже прошел.
Небольшой порез, легкая слабость — это все пустяки. Я жив, и это самое главное. Я жив и значит, продолжаю оставаться бойцом.
Меч рассек мою многослойную пуленепробиваемую одежду, но не до конца. Кое-какие вставки, специально рассчитанные на экстремальное воздействие, все-таки устояли.
Я чувствовал жжение в местах порезов. Это хорошо. Было бы гораздо хуже, если бы я ощущал холод и онемение. Жжение говорило о том, что мое ранение не очень серьезно.
