я оказалась лицом к лицу с тем красавцем-мужчиной. Эта, соседняя комната была зеленой, там была кровать и письменный стол, подсвечник на резной тумбочке дополнял свет газовых рожков, а ОН стоял, повернувшись боком, и внимательно смотрел куда-то в мой подбородок.
Нет, конечно же он смотрел не на меня. Стоя перед зеркалом, через которое я только что прошла, он разглядывал синяки на своем потрясающем бицепсе, очевидно, взлом комнаты хмурой Елены даром ему не прошел.
– Привет! – сказала я ему, впрочем, без особой надежды быть услышанной.
Красавец отвернулся, аккуратно расправил закатанный рукав, застегнул запонку на манжете, одернул жилет, и уселся за покрытый бархатной скатертью стол. Перед ним лежали бумаги, и, заглянув через его плечо, я увидела, что изучает он краткую биографию какого-то «Блохина Виталия Владимировича, сорока лет от роду, телосложения среднего, волос русый». Дальше шло что-то о полярных исследованиях, но бумажный полярник Блохин интересовал меня гораздо меньше сидевшего передо мной живого мужчины.
– Ты очень красивый, – произнесла я, ощущая свою полную безнаказанность. – Очень-очень красивый.
Красавец отложил лист, и взял другой, я слышала его дыхание, и даже тепло его чувствовала, но пальцы мои проходили сквозь его руки насквозь.
– Жалко, что ты меня не видишь, – сказала я, наклоняясь к нему.
И тут в дверь постучали.
– Андрей Германович, это я. – Произнес напряженный голос Елены.
Несколько досадуя, я проводила взглядом красивого Андрея Германовича, неспешно шедшего ей открывать.
– Елена Александровна? – спросил он с убийственной вежливостью в голосе. – Что-то случилось?
– Я…
И она, вытянув шею, посмотрела на меня, посмотрела пристально, злобно, с оттенком «Ты чего здесь забыла». Красавец Андрей Германович аж обернулся, чтобы понять, что же такого ужасного Елена увидела в его комнате.
– Я работал, – сказал он, решив, видимо, что Елена изучает взглядом его стол.
– Это… это замечательно, – пробормотала она, не сводя с меня глаз.
– С вами все в порядке? – Спросил Андрей, не меняя интонаций.
– Да.
Он явно выпроваживал Елену, и, не желая дальше созерцать ее мучения, я сделал два шага, и снова оказалась в ее комнате с синими стенами. Через минуту туда вернулась и она.
– Вы зачем пошли к Андрею Германовичу? – прошипела она мне, – Зачем вы сказали ему, что он красивый?
Во-первых, я не специально к нему шла, а во-вторых, подслушивать нехорошо. Но я не стала указывать на это рассерженной Елене, и сказала только:
– Извините.
Елена моргнула, плюхнулась в кресло и внезапно как-то раскисла. Еще секунду назад она явно намеревалась дать мне бой, и вот личико ее уже кривилось в слезливой гримаске.
– Вам не за что извиняться, – голос ее был страдальческим.
– Он вам очень нравится? Андрей Германович?
В реальной жизни, я, наверное, никогда бы вот так не полезла с расспросами к едва знакомому человеку, но как раз реальной я себя сейчас не чувствовала.
– Он мне нравится, – тихо сказала Елена, – очень.
– Он и есть тот главный герой, о котором вы говорили? Главный герой, главным любовным интересом которого вы хотели стать?
Елена поднесла руку ко лбу.
– Вам плохо? – спросила я.
– Знаете, вы очень надоедливый призрак, – сдавленно произнесла она. – Но я, все же, вам отвечу. Никто не знает, кто здесь главный герой. И я не знаю. Вернее, не знала раньше.
– А теперь знаете? – я почувствовала себя заинтригованной.
– Да, представьте себе, – кивнула головой Елена. – Это вы.
– Почему? – Я искренне удивилась.
– Вы попаданка. Это очень редкое явление. Так что с вероятностью девяносто девять процентов эта книга – про вас. Книга про попаданку в книгу. Вы главная героиня, а я нет. Я ваша некрасивая знакомая, или, может, тайная недоброжелательница. Может, вообще антагонист, но что я не главное действующее лицо, это точно.
– Ну… Бывает, – неуверенно произнесла я. Елена явно пребывала сейчас не в лучших чувствах, и я не знала, как еще ее подбодрить. – Это же не важно?
Елена издала саркастический смешок.
– Для вас – конечно, – Елена откинулась в кресле, и говорила теперь не мне, а куда-то в потолок. – У вас, в реальном мире, любой может сам выбрать себе сюжет, и жить, как нравиться, у вас нет главных и неглавных героев. А каково мне? Вот я выбирала профессию криминалиста. Выбирала и думала: а вдруг эта книга про морские приключения, а я на море не попаду никогда? Или это сельская пастораль? Или эта книга про любовь? Представляете, – Голос ее снова зазвенел, – Каково это жить, осознавая, что ты второстепенный герой, может, даже не второстепенный, а так, эпизодический, массовка, может вся моя задача, это как в том анекдоте, передать однажды главному герою соль, чтобы он подумал – «какая некрасивая девушка, под стать мрачной сегодняшней погоде!»
– Ну уж вы совсем загнули, – сказала я, – у нас, между прочим, тоже не все выбирали себе «сельскую пастораль», но уж где родился, там и пригодился, как говориться.
– Вам меня не понять. Вы и не представляете себе, какую пустоту я постоянно ощущаю.
Я ее понимала – в какой-то мере, – но интуитивно мне казалось, что дело тут вовсе не в том, кто главный, а кто не главный герой.
– А знаете что, давайте дружить? – сказала я ей, – Если я главная героиня, то вы будете подругой главной героини, это, между прочим, тоже почти главное действующее лицо.
Елена остановила на мне взгляд, явно обдумывая эту мысль.
– Я буду вашей некрасивой подругой, – проговорила она мрачно.
– Почему сразу некрасивой? С чего вы вообще решили, что вы некрасивая? И давайте уже перестанем «выкать» мне это не нравится, я «вы» только главбуху на работе говорю, и поэтому у меня такие ассоциации… Как будто вы меня постоянно осуждаете.
Хотя тут, наверное, дело было не только в местоимении «вы».
– Ладно, – Елена неловко протянула мне руку. – Давай дружить.
Я поболтала своей неосязаемой рукой в ее кисти, и ответила.
– Меня обычно называют Элей.
3.
– У меня такие синяки под глазами, кошмар, – Елена критически оглядывала свое отражение. – Я так и не смогла уснуть.
Мне тоже не спалось. Елена, от всей своей дружеской щедрости, выделила мне какой-то чулан и сложенное вдвое одеяло вместо матраса, но спать мне так и не захотелось. Может, сказалось радостное возбуждение, а может для сна я была теперь слишком воздушной сущностью, голода я, кстати, тоже пока не ощущала.
– Это все твое? – спросила я Елену, подходя к открытому гардеробу.
Ах, какие там были платья, какие ткани! Шелковые, бархатные, с кружевами, в тонкую полоску и цветочек, узкие, и с пышным сложным складчатым подолом. Ради таких платьев я была готова даже залезть в корсет! Но увы, даже если Елена и расщедрилась бы, и позволила мне по наряжаться, ничего из этого не вышло бы, тела для этого роскошества у меня не было.
– А это что? – Спросила я указывая на какой-то странный лиф, весь в шнуровке он был странно жестким, и доходил до самого подбородка.
– Это
