соображениям личной безопасности, молча ожидая естественного спада чудовищного смятения Бэккера. Громкий скрип зубов с вот-вот разразившимся криком из глубин неровного и тяжелого дыхания говорили о состоянии больше, чем выпученные от растерянности глаза. Если Клот погиб часа полтора назад, а этот человек, чья броня последней модели повреждена не меньше, чем была у Клота, забрал личные вещи Бэккера меньше часа назад — то кто он вообще такой и что ему нужно?
Интересно, кто же будет это читать? Мир будет новым или прежним? Интрига. Пришлось вновь идти, искать, изучать. Притворная усталость клокочет от своей власти, будто бы испытывает меня на прочность. Идти стало труднее. Боли нет, разум свободен, своевольность соревнуется с контролем. Новая страница — старая проблема. Нельзя умереть просто так. Если читаешь, то я стараюсь и дальше придать всему смысл, иначе сгину просто так. Искусная маскировка вероломства наглости над правдой. Правдой, что я лишь отталкиваю запасной вариант. Нельзя поддаться искушению, есть неукоснительное правило, вырезанное дерзкими штрихами. Нельзя вновь. Нельзя вновь! Нельзя! Да, мне хочется, очень хочется, порыв естественный, но незаслуженный. Это надо помнить. Незаслуженно. Незаслуженно. Использование дает шанс, хитро отнимает будущее. Чтобы не поддаться своенравному эгоцентризму, надо помнить их. Помнить тех, кто пострадал из-за меня. Помнить тех, чьи имена ты, читатель, вряд ли знаешь. Я надеюсь, что не знаешь. Как и не узнаешь мое. Имя — это власть. Ориентир для жизни, всегда идущей в другую сторону от смерти с осознанием проигрыша. Люди пострадали, имена все портят: они создают точки интереса, прикручивают эмоции и навязывают причастность. Безликость спасет. Последствия останутся, но рука конструктора должна быть неведома. Все искривлено, система сломана, остается подстраиваться под момент. Голова работает лучше, но искушение слишком большое, отсутствие боли толкает ресурс на незаслуженный шанс сделать иначе. Нельзя. Вновь. Нельзя. Вновь. Нельзя! Пусть так, чем иначе. Один человек не заслуживает такого. Пройден уже большой путь, голод кое-как успокоился, похожее на еду послабило инстинкт. Пока ем, думаю о космосе. Хорошо, что без оборудования других звезд не видно: позволяет смотреть вперед, думать о здесь — не о там. Открою тайну, читатель. Мы тут не просто так. Эта солнечная система ИМБ уникальна, мы этим пользуемся. Но не будь ИМБ, были бы мы? Ответ строго отрицательный. Теперь, столкнувшись с концом, понимаю решение прародителей. Избыток лишает труда, обнуляя потенциал, превращая в функцию, аналог которой проще любого организма. Несправедливо по отношению к человеку. Родители знают это. Хорошие родители знают это. От этого больнее всего — невозможность лично сказать маме «прощай». Мне нет смысла просить тебя передать ей письма, даже не думай, ты не сможешь. Вопреки желанию, мне бы хотелось, чтобы она прочла их. Чтобы узнала участь своего ребенка. Вновь сижу и пытаюсь разглядеть сломанный лабиринт. Для меня это лабиринт. Возможно, кто-то, даже ты, не сразу поймет, о чем я. Но лучше так, ибо безопасность твоя важнее, чем моя. Наверное, я скажу ей, здесь, что сожалею быть ее ребенком. Одиночество делает мне больно уже достаточно давно, вины моей тут нет. Строго факты, наука и знание. Вины нет — лишь случайность. Когда признаешь себя ошибкой, чужаком, изгоем, то становится легче. Спрос с брака меньше, винить природу нельзя. Значит, могу без искажения морали и нравственности смотреть смерти в глаза и улыбаться, доверяя ей больше, чем химии в моем мозгу и логике в мыслях. Природный характер честен, так пусть природа руководит. Мать не смогла, отец не желал. А может, наоборот: он вроде бы думал практичнее, ее понять было трудно, хоть честность в ее устах звучала достоверно. Мой путь здесь уже оставил свои следы, я вижу это слишком ясно — сломанные лабиринты. Теперь я понимаю — ущерб нанесен, я тут не просто так. Увидеть причину наказания, чтобы смерть наконец-то догнала и закончила историю раздражителя жизни. Правила природы нарушать нельзя, я знаю это. Оттого и имен нет, дат нет, ничего нет. Пусть это будет напоминанием, что устои природы и космоса нерушимы. Нарушишь — повторишь мою участь. Оставайся в маленьком мире и радуйся простоте, обратная сторона тебе не понравится.
Степень отчаянности превратила его в жалкое существо с единственным желанием перед любым грядущим наказанием — увидеться с любимой. За всю свою жизнь Петр ни разу никого не любил так, как Ингрид — здешнюю жительницу, доктора, ставшую его женой и матерью его ребенка. Встретить ее тут и вступить в столь крепкий союз стало важнейшим доказательством правоты его места и времени. Уникальная по своему свойству любовь способствовала созданию чудесного ребенка, доведя верование отца в собственную значимость до высочайшего пика. Много раз говорилось остальным о желании бросить свою работу и вместе с семьей заняться чем-то личным и маленьким, этаким безопасным делом для сохранения их уголка. До этого так и не дошло по чудовищной причине — новое падение рождаемости. Что-то было с людьми такое, чего не понимали врачи здешние и прибывшие. Демография в Монолите всегда была низкой, но иногда были необъяснимые кратковременные всплески. Обвиняли воду из Топи, но все анализы доказывали непричастность, при этом привлечь дополнительных людей с Опуса не получалось, что послужило неприятной основой для очередных теорий и слухов. Тогда-то Петя и решил повременить с отставкой и вместе с Ингрид собрать группу для безопасных тестов ради эксперимента по генной инженерии. Петя не мог не поверить в предначертанный самой Матерью и Отцом союз ради общего блага. Раз он смог стать отцом, к чему толком и не стремился никогда, то значит, и остальные смогут.
Когда появляется нечто столь любимое, уникальное и естественно прекрасное, желание делиться этим неописуемым в своей искренности чувством не заставляет ждать. Изучение самого свойства отцовства для него стало самой большой гордостью и достижением, особенно на фоне его статуса сироты с малых лет. Своего ребенка он не оставит никогда, тут сомнений не было ни секунды. И, как ни странно, именно сомнений Пете не хватало, из-за чего чрезмерная уверенность преобладала над остальным. Ослепленный любовью отец недосмотрел — и в целой камере для содержания испытуемых женщин случилось замыкание… Десять женщин сгорели заживо вместе с пятью новорожденными. Задача была найти ту ускользающую разницу между недавно рожавшими и пока что неспособными. Задача достаточно высокая в своей важности, чтобы о ней знали все. Дальнейшие события он помнит все меньше и меньше, но, к сожалению или нет, чувствует
