Вовка шел на кухню и включал электрическую плиту. Стас плелся следом, устраивался на табуретке и начинал раскладывать на столе принесенные гостинцы, открывать появляющиеся как из волшебного ларца, бутылки. Вовка бросал беглый взгляд на стол и лез в холодильник, уже зная, что приготовить на ужин.
Вовка умел готовить и делал это с удовольствием. Особенно если было кому оценить его искусство. Стас же был большим гурманом и вообще любителем поесть. Он тайно завидовал Вовке самой белой завистью, поскольку максимум на что сам был способен — это аккуратно порезать сыр.
Точности ради надо заметить, что в гостях у Вовки Стас бывал не только в холодную погоду.
В один из жарких летних дней маленький бессильный вентилятор на вовкиной кухне безуспешно пытался разогнать духоту и навеять прохладу. Вовка извелся от жары и давно уже расхаживал в одних трусах. Впрочем, в квартире кроме них со Стасом никого не было, а Стас к такому зрелищу был привычный.
Вечерело. Ужин подходил к концу. На холодильнике приглушенно бубнил телевизор, на который никто не обращал внимания.
Стас не спеша разлил по стаканам остатки «Останкинского темного».
«Холодное пиво сегодня очень кстати, — думал он, чокаясь с Вовкой. — Освежает и бодрит… «Останкинское темное» — всем пивам пиво. Однако не забыть бы поговорить о деле. А то ведь сейчас в сон потянет…»
Стас пришел к Вовке не просто так, а по делу. Но установившихся традиций ломать не хотелось, и он не торопился начинать разговор. Вовка в этот раз угостил друга похожими на румяных поросят запеченными в духовке сардельками по-бюргерски. Они как нельзя лучше подходили к темному пиву, но никак не к серьезной беседе.
«…новости культуры, — донеслось из телевизора. — Сенсационное сообщение из Австрии передает наш специальный корреспондент в Вене Елена Требунцова». На экране возникло лицо молодой женщины с огромными глазами цвета спокойного утреннего моря. Увидев такие глаза, Вовка машинально увеличил громкость.
— Вчера вечером были закончены раскопки старинного кладбища для бедняков, которое вот уже более века покоилось под шумной венской мостовой. Раскопки проводились с целью поиска останков знаменитого итальянского композитора Антонио Виральдини. И вот могила итальянского гения найдена. Однако при ее вскрытии обнаружилось, что среди останков отсутствует череп композитора. Комиссия по переносу праха в замешательстве…
— Череп… — задумчиво пробормотал Вовка.
— …который, как известно, за несколько лет до своей кончины уехал из Венеции в Вену, спасаясь от травли, организованной итальянской музыкальной общественностью и католическим духовенством. Перед отъездом он распродал партитуры всех своих сочинений, — продолжала журналистка под звуки клавесина, а камера тем временем показывала кордон из полицейских машин на фоне раскопок и растерянные лица каких-то представительных австрияков в костюмах с галстуками — видимо, городской администрации. Потом, словно смутившись, камера перешла на живописные виды Вены.
— …Виральдини написал более четырехсот произведений. Но известность ему принесли сочинения для солистов, хора, оркестра и солирующих инструментов — во всем мире до сих пор не теряет популярности кантата «Четыре эпохи» для виолы d’amore, камерного оркестра и хора мальчиков. Однако в Вене композитор умер в полной безвестности и нищете и был похоронен за казенный счет. Год назад в Италии была обнаружена полная партитура доселе практически неизвестного сочинения Антонио Виральдини — оперы-оратории «Ликующая Руфь». Это произведение мгновенно завоевало сердца любителей классической музыки. По просьбе итальянского комитета по культуре правительство Австрии разрешило провести раскопки на территории бывшего кладбища у собора Святого Стефана, где, судя по архивным документам, был захоронен Виральдини. Раскопки приуроченык трехсотлетию со дня рождения композитора. Разрешение на эксгумацию и перенос праха в Италию было получено с огромным трудом: «Кто не оценил Виральдини при жизни, тот не оценит и после смерти», — заявляла австрийская сторона…
— Бедняга, — сказал Стас, заглушив журналистку. — При жизни травили, спокойно помереть не дали, так еще и через триста лет мстят…
— Как ты сказал? — Вовка явно что-то припомнил, — через триста лет…
Стас секунду подумал.
— Вов, остынь… Все уже кончено десяток лет назад.
— Ты прав… — Вовка почесал лоб. — Но что-то не нравится мне все это.
Стас усмехнулся:
— Поезжай в Вену — там все и выяснишь.
— Ага… На какие шиши?
— То-то и оно. Знаешь, Вов, мне тут предложили…
«В Хабаровском крае завтра ожидаются дожди», — громко перебил его забытый телевизор.
Вовка потянулся к пульту, чтобы выключить, но Стас сказал:
— Погоди, узнаем, что в Москве на завтра обещают.
— Да ничего нового — такая же жара. Скажи, тебе завтра с утра в университет?
— Ага, а потом…
— Слушай, оставайся у меня! Я тебе у отца постелю. В самом деле, чего тебе через всю Москву тащиться! А с утра вместе поедем…
«О чем-то я поговорить хотел… — думал Стас, засыпая. — Ведь о чем-то важном…»
С утра, пока Стас отмокал и плескался в ванне с пеной почти до потолка, Вовка варил кофе. Он готовил замечательный кофе по-турецки. В турку наливал две неполные кофейные чашки воды, засыпал три с верхом ложки свежемолотого кофе и две — сахара, все тщательно перемешивал и ставил на слабый огонь.
Пока кофе закипал, Вовка взял пульт, включил телевизор и… застыл на месте. Хотя на экране в тот момент не было ничего особенного — по первому каналу шла реклама, и красивая девица выливала себе на голову какой-то суперновый шампунь. Но не это захватило вовкино внимание — фоном для незатейливого видеоряда служила неземной красоты ария. Вовка не был музыкантом, однако простая мелодия пленила его с первых же звуков, а брильянтовой чистоты голос певицы завораживал и манил… Но тут реклама кончилась — очевидно, девица успела уже изрядно намылиться.
Сзади раздалось шипение.
— Проклятье! Кофе убежал!!
От досады Вовка чуть не грохнул пультом о стену.
— Ты что орешь? — высунулся из ванной Стас, весь в клочьях пены.
— Чёртов ящик! Стас, хочешь, я тебе телевизор подарю?
— Вот еще, зачем? Там одна реклама… Я его из принципа не смотрю, — ответил Стас и пошел домываться.
О своем деле Стас вспомнил только в метро. Был час пик. В битком набитом вагоне под грохот колес трудно разговаривать, тем более на серьезные темы, однако Стас честно попытался.
