— И какие же, например?
В ее голосе прозвучало любопытство. Ей это действительно было интересно — как воспринимается ее история со стороны.
— Да какие угодно. Ты могла бы быть девушкой по вызову и принимать участие в деловой встрече крупной полицейской шишки и мафиозного босса. От тебя потребовали чего-то совсем уж нехорошего. Ты стала сопротивляться, под рукой оказался пистолет, ты принялась стрелять и замочила обоих. Теперь на тебя, естественно, объявлена охота.
Она усмехнулась, но немного натянуто.
— Воображение у тебя работает хорошо. Но должна огорчить — я не девушка по вызову.
Я сухо сказал:
— Извини, я не хотел тебя обидеть. Просто это теперь касается и меня самого.
— Я тебе уже говорила: уезжай и забудь.
Я медленно кивнул головой.
— Хороший совет. Жаль только, что я не смогу им воспользоваться.
Она быстро обернулась, посмотрела на меня, перевела взгляд в дальний угол.
— Что ты хочешь сказать? Что ты не уедешь? — в голосе ее прозвучало беспокойство, и мне это понравилось. Это давало шанс ее разговорить.
— Лиза, как ты себе это представляешь? Я ведь приехал не просто так. У меня дело, с моей точки зрения очень важное. Почему я должен его бросать? Потому что ввязался в какую-то темную историю? На мой взгляд, это глупо и недостойно — испугаться неизвестно чего и сбежать. Да ты ведь и сама не убегаешь.
— Ты… Ты не понимаешь. У меня ребенок, а тебя… Тебя будут искать и обязательно найдут.
— Ребенок? — Я не мог понять смысла ее слов. — Ты сказала, ребенок?
Она опустила голову и тихо прошептала:
— Да.
Что-то забрезжило в моем сознании. Несмотря на усталость, какие-то шестеренки все-таки сдвинулись, а некоторые, возможно, совершили даже полный оборот.
— Он… у них? Они держат его в заложниках?
Ее плечи совсем поникли, а голос стал слабым, бесцветным.
— Можно сказать и так
Я попытался обдумать ситуацию. Ничего конструктивного в голову не приходило, кроме совершенно банального и, как я подозревал, исходя из эпизода со Стасом, нереалистичного предложения.
— Почему ты не обратишься?..
— Куда, в полицию? — перебила она меня. — Разве ты не видел нашу полицию в деле?
— Ну, есть же еще и прокуратура, и СК, и ФСБ, наконец, — неуверенно предположил я.
Она энергично замотала головой.
— Ты не понимаешь. Они все в этом деле. Поэтому я и говорю, что опасность слишком велика для тебя.
Любой другой человек на моем месте, без сомнения, воспринял бы подобные утверждения, как проявление маниакально-депрессивного синдрома. Судя по ее короткому взгляду, брошенному на меня исподлобья, она и не ожидала от меня ничего другого.
По легенде я должен был бы подыграть ей в этом, не поверить ее словам, может, перевести все в шутку. Но мое очередное «Я», вырвавшись на свободу — в очередную недолгую жизнь, подсказало мне совсем другое решение.
Я протянул свою руку и положил ее на запястье. Почувствовал, как оно напряглось, дрогнуло и все же расслабилось.
— Лиза, если тебе нужна помощь… — Я слышал свой голос как бы со стороны. Он звучал напряженно, неровно, но при этом с абсолютным внутренним убеждением. — А я вижу, что помощь тебе нужна. Ты только скажи. Если понадобится, я позову своих друзей. Вместе мы сможем многое.
Она судорожно вздохнула и быстро освободила, почти вырвала, свое запястье.
— Ты никак не хочешь понять. Помочь мне нельзя. Если ты останешься, тебя убьют. И твоих друзей тоже.
— Это не так-то просто сделать, — спокойно возразил я.
Лиза невесело усмехнулась
— Для них это гораздо проще, чем ты думаешь.
— Ты не знаешь моих друзей.
Теперь она мягко коснулась моей руки.
— Я знаю, что они всего лишь люди. Людей убить легко. Я не хочу, чтобы вас убили. И тебя в первую очередь.
Я стиснул ее руку.
— Позволь тебе помочь!
— Мне никто не поможет.
— Не отказывайся!
— Сейчас отдохни. Время еще есть. Под утро я провожу тебя к пожарной лестнице. По ней можно спуститься незаметно. И ты уезжай. Ты сразу уезжай отсюда.
2
Я понял, что разговаривать с ней бесполезно. Свои проблемы она собиралась решать сама и только сама. Но у меня, кажется, появилась надежда. Что-то изменилось. Я не смог бы сейчас сказать что и в чем, но мы теперь не были абсолютно чужими людьми, как еще полчаса назад. Контакт — настоящий контакт — все-таки начал устанавливаться.
Но она так и не спросила, как меня зовут. Она действительно хотела того, о чем говорила — чтобы я покинул это убежище, этот город и ее странную жизнь, которая, если следовать элементарной логике, скоро обернется смертью.
Ладно. Что еще тут можно сделать? Я закрыл глаза и прислонился спиной к стене. Вообще-то тут было холодно, очень холодно. Странно, моя одежда уже наполовину высохла, а я только сейчас ощутил этот холод.
Времени впереди, как сказала Лиза, было много, но я сомневался, что мне удастся заснуть. Наверное, напряжение, в котором я находился весь вечер, постепенно начало меня отпускать, и органы чувств восстановили свою нормальную работу.
Холодно. Очень холодно. Я представил себе, что сижу в таком положении много часов, и меня пробрала дрожь. Так я могу и не дотянуть до утра.
Я встал, обнял себя за плечи — совсем как Лиза там, у кирпичной стены. Прошелся до окна — не того, через которое мы сюда забрались, а другого, выходящего в глубину квартала. Прямо под окном, метрах в пяти, была крыша. Двор, где все произошло, лежал гораздо правее. Я попытался всмотреться туда, но ничего не увидел — лишь темноту, прорезанную в двух-трех местах тускло светящимися окошками, больше похожими на крепостные бойницы.
— Как тебя зовут?
Я обернулся, всмотрелся в ее темный силуэт.
— Зачем тебе это?
Она могла бы сказать, что ей просто надо знать, как обращаться ко мне. Она могла сказать, обидевшись на мой вопрос, что вообще-то мое имя ей и ни к чему.
Вместо этого она просто сказала:
— Не знаю.
Но в ее голосе было столько печали, что все во мне сжалось. Она задала простой вопрос, не зная даже, что делать с моим ответом. Я вдруг почувствовал, как она одинока. Более того, она вычеркнута из жизни, и даже случайный человеческий контакт для нее — вещь не то, что непозволительная, а просто бесперспективная и значит, не имеющая смысла.
Только сейчас до меня дошло, что на самом деле она считает себя уже практически мертвой.
Я сказал, зная, что потом мне сильно не поздоровится:
— Малыш.
— Что?
— Меня зовут Малыш.
Она помолчала.
— Странное имя. Наверное, ненастоящее?
Теперь настал мой черед замолчать. Разумеется, в этой операции у меня было имя. Как всегда, новое. И, разумеется, когда-то, в моей первой жизни, у меня тоже было имя, данное мне от рождения.
Но мог ли я считать одно из них настоящим? Едва ли. И мог ли я сказать ей неправду? Почему-то я знал, как непреложный факт: только не ей, только не в этой ситуации.
Я почувствовал, как по лицу пробежала, как мимолетный нервный тик, болезненная гримаса.
— Наверное, оно самое настоящее из всех, — сказал я.
— Ну что ж, пусть будет Малыш, — сказала она. — Имя, конечно, странное, но ты и сам странный, так что, если подумать, оно тебе даже идет.
«Странный» у нее прозвучало как «немного не в себе», поэтому я даже почувствовал себя несколько уязвленным.
— Думаю, Лиза, по части странности мне далеко до тебя.
Она невесело усмехнулась, но вместо того, чтобы хоть как-то ответить, задала свой вопрос.
— Откуда ты взялся, Малыш?
Я усмехнулся в ответ.
— Всего лишь проходил мимо.
— Своевременно проходил.
Показалось мне или в самом деле в ее голосе промелькнуло сомнение?
Я сказал чистую правду:
— Я не смог бы пройти мимо такого.
— Я тебе очень благодарна, — серьезно ответила она. — Просто я забыла, что такое возможно. Что кто-то может прийти на помощь.
