мастера внезапно решили перекусить и отправили близнецов за мясным пирогом, а заодно и за новыми штанами в начарованном Холином мороке. Я заныкалась за штабель.
— Э, Мар, — заговорил Став, — ты же, вроде, с иллюзиями не очень.
— Ну, значит сразу побегут за штанами, — философски заметил некромант и, словно в подтверждение его слов, с улицы раздался возмущенный женский вопль. — А ты, гениальная, вылезай и пойдем.
— Куда?
— Как куда? Работу доделывать.
Холин парой пассов шуганул тварь вглубь склепа. Там все еще болтались оставленные мною и близнецами светляки. В их свете черные ленты “темных оков”, которыми некромант спеленал упыря, казались щелями-провалами за грань, словно пространство пошло трещинами.
— Показывай уже, — сказал мастер.
— Что показывать?
— Могущество. Или считаешь, что здесь недостаточно темно? — И погасил светляки.
Я крепко зажмурилась и снова открыла глаза. Среди неодаренных есть миф о том, что если сделать так в темной комнате, то сможешь видеть. Все верно, но это сработает, только если ты маг. Чтобы видеть ведьмачье волшебство, мне нужно прищуриться и посмотреть искоса. Чтобы увидеть темное, достаточно просто снова открыть глаза.
Сколько у тьмы оттенков? Вот это мутное в резких росчерках — упырь. Я вижу его и чувствую чем-то, что тянется вне меня куда-то дальше. За грань? Росчерки обегают меня и теряются в пространстве там, где прячется другая тьма, касающаяся меня краешком сознания.
— У тебя нет “тлена”, ты в склепе с древним упырем, ослабевшим от голода, но не менее опасным, — урчит тьма совсем рядом, — что будешь делать?
— Подчинить и оборвать связь с силой грани, — шепчу я, потому что любой звук разносится так, словно склеп вдруг сделался больше раз в десять и не склеп уже, а огромный каменный зал. С мерзким сухим потрескиванием трутся друг о друга обтянутые кожей кости — упырь дергается в путах, пытается выбраться, выворачивая суставы, скрипит измененными зубами.
— Подчиняй, — шепчет тьма, я складываю пальцы и тут же получаю по рукам. — Это не только что восставший не-мертвый и не конструкт, это старая тварь, у него структура сознания, как у живого. Вас разве учили подчинять живых?
— А вас?
— Семейный секрет, — тьма улыбается, и мне становится не по себе.
— Что же мне делать?
— Убей, — равнодушно отзывается мрак и неуловимо заполняет собой весь этот склеп-пещеру. — Придави силой и оборви связь. Это не должно существовать.
Мое тело словно не принадлежит мне, потому что прежде, чем я успела подумать, с рук сорвались темные ленты и опутали упыря поверх таких же лент мастера. Мои отличаются, они жемчужно-серые на изгибе, такие же, как тлеющая искра в кольце с маминым камнем. Следом зеленой звездой разгорелся перстень Холина, и я почувствовала за спиной алчную бездну грани. Голод, вот что связывает древнюю тварь с межреальностью, и мне страшно, потому что такой же голод просыпается внутри меня, бьется и пульсирует…
— Успокойся, дыши медленно. Ты у порога. Восемьдесят процентов практикующих некромантов работаю именно так, за шаг до, и никогда его не пересекают. Что слышишь?
— Зов. Голод. Свой и его.
Чей сильнее?
— Мой… Мастер Холин…
— Убей. Оборви его голод, приглуши свой. Нет, не там. Прямо на пороге, — прошептала тьма из-за спины, я подтянула тварь ближе к себе, и его страх снова оказаться во мраке за гранью разбудил во мне хищника.
Рука вытянулась крылом с костяными перьями, жгуче острыми на кромке и в один небрежный взмах оборвала пуповину не-жизни. Мертвое сердце, которое я держала другой рукой, дрогнуло и распалось прахом. Но в этот миг, невероятно долгий, я увидела себя стоящей на серой дороге между двумя арками, свитыми из тьмы и синего огня… Нет, не арками, пульсирующими треугольниками, зеркально отражающими друг друга. Но потом другая тьма, знакомая и теплая, обняла меня со спины, переплела свои пальцы с моими, не боясь пораниться об острые кромки костяных перьев и запела, тягуче и сладко.
Свет ударил по глазам.
— Холин! Вот что ты за тип. Чуть отвлекись, как ты уже нору себе нашел потемнее и обжима… обживаешь. Вы пирог есть будете или этого сперва доглодаете?
— Став, — спокойно сказал Холин, отпуская мои руки, — не пугай мне ученицу.
— Эту, пожалуй, напугаешь. Она сейчас сама, кого хочешь, напугает.
Гном развернулся и ушел, светляк остался. Мои руки почти по локоть были в чем-то черном и липком, на мантии брызги и потеки. На Холине, что странно, ни пятнышка. Упырь с дырой в грудине изломанной уродливой куклой валялся на полу склепа. Кажется, меня сейчас… А нет, нет, нормально. Вдох, выдох.
— Доедай и пойдем, — выдал некромант.
Ой, нет, кажется все же…
— Вы нарочно!
— Еще бы. Ладно, так и быть. Попробуй “тлен” еще раз.
Зря он это сказал… Зато сразу перехотелось есть. Причем всем.
Как я уже говорила, домой меня тогда отвез Эфарель. И даже руку подал, когда я из магмобиля выходила, несмотря на странные потеки на одежде, пятна на коже и черные лунки под ногтями. У двери он чуть придержал меня за плечи, склонил голову и попросил прощения за непозволительное собственническое чувство, за ударившее в голову вино, за то, что потерял контроль. И за то, что не случилось, но могло, если бы Холин не вздумал вернуться и отец не пришел. Все равно ничего было не изменить, да и помнила я произошедшее весьма смутно, поэтому — простила. И простилась. А уходя, сжала его пальцы. Альвине, наверняка, воспринял это как жест ободрения, но на самом деле до меня просто дошло, кто еще поднимался ко мне, кроме папы. И от мысли “что, если…” перехватило дыхание, будто могильным камнем придавило.
Так, не дыша, я вошла в комнату, где обнаружилась мавка, отшатнувшаяся от меня, словно это я была нежитью, а не она.
Мыться не стала, переоделась и повела пришелицу к ее эльфу.
Магфон проложил маршрут, хвост которого терялся в злополучном квартале Восточного, том самом, что граничил со старым кладбищем. Куда уж проще. Брошенных домов там было, как грязи. И чем ближе к кладбищу, тем больше. Грязи тоже хватало. Мы шли пешком. Навоя волочилась за мной, как не желающий идти к целителю ребенок, временами вообще замирала, таращась на свои ноги в моих замшевых
