и хотелось больше, чем поцелуя, хотелось больше… Я пробралась под рубашку руками, кожа, как шелк, мягкая, так приятно, что хочется вонзить ногти… когти… скогтить, как мышку… Алая капля, тоже сладкая… Его стон, как музыка.
— Моя. Идем. — Он поет. Поет во мне. Я пойду, чтобы было больше поцелуев, чтобы было больше…
Лестница на пути, а я иди не могу, таю. Но он возьмет меня на руки. Он возьмет меня…
— Ливиу, балда, ты забыла свои… Что здесь происходит? — спросил один строгий голос, не красивый. Что-то упало из его рук, яркое. Туфли.
А другой некрасивый голос ему вторил.
— Я бы тоже хотел это знать.
По стенам и потолку побежали зеленые змейки и волосы у папы (папа!) встали торчком. Другой синим заискрил (я люблю синий!) и стал, как чудовище, не страшное, я тоже так могу, кажется. И змейки. И чудовище. Показать?
— Не сейчас, солнышко, потом.
Я потянулась за рукой, как кошка. Кошки умеют ждать. Нужно найти кошку и сказать… Что-то важное. Я не помню.
— Пойдем со мной, — попросила я свою радость, я не кошка, мне сложно ждать.
— Митика, — это папа, — ты в порядке?
— Да, мне хорошо.
— Вы не видите, что нет? — рассердилось чудовище.
— Успокойтесь, Холин, пока вы мне полдома не разнесли.
— Сами успокойтесь, — буркнуло чудовище и перестало быть чудовищем, но все равно держало в руке синий огонь.
— Эфарель. Объяснитесь. — Папа такой строгий. Хихик.
— Я просто хотел проверить, все ли в порядке с моей невестой, советник, — голос-музыка.
— И как… долго вы собирались это проверять?
— Мы взрослые люди, мы обручены. Вы сами подписали договор. Она приняла мою силу и мою кровь. Нет ничего противоестественного и аморального в нашей близости. Сами спросите у вашей дочери.
— Мика, — это папа, — ты хочешь этого?
— Да, хочу, — отвечаю я и прижимаюсь к своей радости и тяну его к лестнице, — идем.
— Холин, все в порядке.
— Не все, она под приворотом.
— Она ведьма, магический приворот на нее не действует.
— Магический не действует, а предметный, на голос или на крови, еще как, — ухмыльнулся некромант и бросил в меня тьмой. Захотелось спать, но я слышала, как моя радость взял меня на руки, нес и положил на диван. Я не хотела его отпускать, а он гладил меня по волосам.
— Эфарель, — советник успокоился, зеленые молнии больше не змеились по стенам, и дом успокаивался тоже, дом чувствовал себя виноватым, что недоглядел за младшей. — Эфарель, вам сейчас лучше уйти. Зайдете через пару дней, когда мы все… остынем, тогда и поговорим. О договоре. И о методах.
— Как скажете, советник. Доброй ночи, солнышко. — Поцеловал. — Я приду. Скоро.
— Что вы с ней сделали? — папа сел в кресло рядом, взял мою руку.
— Вам не понравится, — некромант улыбался. Я помню, как он улыбается, и знаю, когда. Сейчас — точно улыбался. — Считайте, просто усыпил.
— Мне в последнее время много чего не нравится, магистр Холин, особенно, связанное с вами. — Папа хмурился и лоб тер. Веки покраснели, травмированный глаз немного опух.
— Тоже хотите поговорить о методах? Через пару дней?
— Зачем же откладывать? Вы танцевали, вышли вместе, вместе уехали.
— Она много с кем танцевала. С мной в том числе. Закружилась голова, я помог выйти. Стало хуже. Отвез домой.
— Почему вы?
— Она моя ученица. Моя зона ответственности. Простите, что сразу вам не сообщил. С парнями проще. Уехал к себе, заметил, что оставила обувь, вернулся. Дальше вы знаете.
— Могли бы потом передать.
— Мог бы, кто ж спорит. Однако, как вышло.
— Заберите ваш артефакт. Уже слухи пошли. Ученичества будет вполне достаточно.
— Считаю, что нет. Пусть я не слишком близок к семье, но фамилия никуда не делась. Может и как пугало поработать.
— Или как сигнальный флажок, — вздохнул папа. — Холин, не втягивайте ее в ваши… семейные дела. Ничем хорошим это не закончится. Особенно для нее.
— Моя зона ответственности, советник.
— Не только ваша.
— Оставим здесь или наверх отнести? — поинтересовался некромант.
— Отнесите. Только, Холин, она все же де… ваша ученица, а не мешок с морковкой, — хмыкнул папа.
Сильные руки подхватили. Я помню эти руки, они уже держали меня, меня и мое сердце.
Какой странный и приятный сон. Мне уже надо дневник завести, как по практике, и туда свои странные сны фиксировать. А потом в далеком будущем целители-мозгоправы будут по ним студентов обучать и приводить в качестве примеров, как от разнополюсных магических даров у людей крышу уносит. Я потянулась и открыла глаза. У туалетного столика сидел па и с интересом листал “Метаморфозы”
Бал, Холин, УМН, эльф!
Сердце рухнуло в пятки. Или забежало? Я же лежу.
— Лукреция всегда славилась умением выбирать подарки. Не всегда полезные и своевременные, но однозначно — ценные. Это, — папа качнул книгой, — к тебе ни к чему. Пока. Тебе стоит поговорить с Альвине. У вас какие-то нездоровые отношения. То ты от него через заднюю дверь и в окно бегаешь, то тебя клещами от него не отдерешь.
— Какими клещами? — спросила я, холодея от страха за планшет с документами.
— Холен… тьфу, зараза… калеными.
Папа не стал разбирать, где-зачем, а просто сгреб все в чемодан и скопом унес. При чем тут Эфарель? Ну сбежала я от него на балу, так не в первый раз, уже и привыкнуть должны. Или сон — не сон? Повертела руку с браслетом приподняла, ажурный ободок сполз, вязь — осталась. Вроде не тугой, а так в кожу впился. Сняла, растерла след… Само пройдет. Поболтала браслет на пальце. Украшение не удержалось, соскочило, серебристой вспышкой унеслось к шкафу, ударилось и нырнуло под кровать.
Я перегнулась, браслет лежал почти под центром кровати. Как-то сразу заныл отбитый чуть раньше затылок, и желание лезть вглубь увяло на корню, а вот листок с рисунком, вывалившимся из чемодана, был рядом. “Ну, не с пустыми руками”, — подумала я, и сердце, до чего же непостоянный орган, вновь поменяло дислокацию.
Все маленькие дети любят темные цвета, потому что хорошо их видят, черный, синий… Именно черным и синим была изображена на рисунке
