Нолли боготворила его по-прежнему, но это перестало меня раздражать, потому что я понял, что ревновать к нему так же глупо, как к статуе Эриха Второго в Трире на Дворцовой площади. Да меня и самого к нему тянуло. Не знаю, что, не знаю, как, но я искал его дружбы.
Я лениво растянулся на горячих необструганных досках. В голубом небе медленно проплывали обрывки облаков, и сияли золотом шпили Ратуши и костела святой Гертруды, чуть ниже краснели черепичные крыши с трубами и флюгерами, еще ниже отражали солнечный свет окна. А на земле суетились люди с корзинками и мешками. Я жмурился как сытый кот и смотрел на них сверху вниз.
Я сам удивлялся, что мне так хорошо жить на этом свете. Неужели это то, что мне нужно? То, к чему я шел всю жизнь? То, зачем создал меня Господь? Простые друзья, простые радости и простые трудности… И я тоже, оказывается, простой и обыкновенный, и ничего мне больше не надо: ни особой судьбы, ни особой любви, ни особых покровителей. И белой тигрицы не надо!
Да кто мне сказал, что я должен прожить какую-то необыкновенную жизнь? Просто Бог дал мне талант, и я тащу этот крест на себе чуть ли не с рождения! Я должен, я обязан… а кому?
Энди Йорк поет на рыночной площади! Энди Йорк живет в ремесленном квартале! Энди Йорк уже давно ничего не сочиняет! Энди Йорк подружился с уличными артистами! Кошмар… Энди Йорку нравится одна домохозяйка, которая кроме котлет ничем не интересуется, шьет, вяжет, кормит кур… Энди, что с тобой случилось, после того как ты переступил порог этого дома? Неужели умер? А может, оно и к лучшему? Мятущийся, самовлюбленный, продажный, порочный, гениальный Энди Йорк умер! И черт с ним, не жалко! Меня зовут Мартин. Я не выдумываю больше сказок, я не пишу песен, у меня нет голоса… И я свободен!
Когда спала полуденная жара, мы снова выступали. Как назло, в первом ряду стояла девушка немыслимой красоты, так похожая на женщин моей родной Озерии, что у меня защемило сердце. Все, что я только что для себя решил, моментально рухнуло. Предательский Энди Йорк сразу ожил во мне и потянул куда-то далеко-далеко, к синим озерам, к мачтовым соснам, к Орлиным Камням, к белой тигрице… Тут же захотелось встать, все бросить, все начать сначала, с самого начала! Мешок за плечи — и в лес! Заблудиться, затеряться, взвыть от одиночества, исколоться, исцарапаться, исхудать, устать до тошноты… и тогда придет Оно. Вдохновение. И тогда весь мир мой, и космос мой, и всё мое! И сам я — белый тигр!
Сильвио стучал молотком. Ольвин и Касьо перекидывали тоненькую Марианну из рук в руки как игрушку, Изольда сидела на перевернутой корзине и хлопала громче всех. Я допел куплет и спросил у нее, кто эта маленькая синеглазая богиня в первом ряду.
— Даная Доминицци, — коротко ответила Изольда и уничтожающе усмехнулась.
Я был презираем. Я не знал, кто такая Даная Доминицци! Я восхищался ею просто так, слепо и глупо и вынужден был признать, что Господь Бог тоже гений в своем роде и тоже может, если захочет, создать совершенство, хотя бы и в образе женщины.
Ольвин устало сел рядом со мной, вытер пот с лица и глотнул из фляги.
— Ну и народу сегодня!
Я наклонился к его уху.
— Ольвин!
— Что?
— Я не могу молчать! Посмотри, какая девушка в первом ряду! Когда я на нее смотрю, меня тянет на подвиги! Да ты не туда глядишь! Вон же она…
Ольвин уже глядел куда надо.
— Замечательная девушка, — согласился он, — если хочешь, я тебя с ней познакомлю.
Такого ответа я не ожидал. Я думал, этот книжный сухарь хотя бы вытянет лицо от изумления и признает наконец, что кроме его сестры на земле есть и другие женщины, достойные внимания, с синими как озера глазами, с лебединой шеей, с тяжелыми черными косами…
— Ты ее знаешь?
— Да. Это дочь башмачника Доминицци. Хороша до безумия. Герцогиня Алоиза приблизила ее к себе и осыпает милостями как родную дочь.
Только тут я заметил, что за спиной у нее стоят два холеных телохранителя, а отделка на платье слишком тонка для простой горожанки. В ней было что-то от принцессы и от служанки одновременно. Губы сложены капризно, подбородок надменно приподнят, а глаза добрые и кроткие.
— Познакомь, — сказал я.
Когда представление закончилось, Даная Доминицци уже исчезла. Публика разошлась, солнце покраснело и зацепилось за шпиль костела, оно медленно и лениво таяло как масло на сковородке. Снова хотелось жить. Долго и счастливо. Ярко. Необыкновенно. Так, как никогда не получалось, что бы я ни делал.
А потом пришли домой, я умылся теплой водой, наелся, напился, растянулся на кровати, и мне уже ничего не хотелось. Я был снова сытый домашний кот, всем довольный и ласковый, и сосновым лесом моя комната уже не пахла, она пахла сладкими пирожками и яблоками. И что это со мной случилось там, на площади?
— Энди, я сегодня видела отца, — шепотом сказала Нолли.
Я сел.
— Когда?
— Когда ходила к портнихе. Он выезжал от герцога. Очень злой. Опять что-то не поделили!
— Он тебя не узнал?
— Я спряталась за угол.
Вид у нее был совершенно несчастный, хоть она и бодрилась. Никогда она еще не казалась мне такой маленькой и беспомощной! И никогда я не давал себе труда подумать, что будет с ней дальше, с ней, а не со мной. Сегодня я уже изменил ей. В душе. Мне ничего не стоит изменить ей и на самом деле. Я не привык сдерживать свои желания, я слишком себя люблю, я порочен и развращен, хоть и пою о высоких чувствах. Это только слова, слова и музыка.
— Боже мой, — сказал я с отчаянием, — Лючия, ты же ни в чем не виновата…
Она покорно выносила мои торопливые поцелуи, золотые волосы ее были распущены, я погрузил в них руки, я уткнулся в них лицом, я вдыхал их аромат и заметил вдруг, что у самых корней они не золотые, а черные.
— Ты красишь волосы? — удивился я.
— Ну и что?
Нолли почему-то смутилась и отсела от меня на другой край кровати.
— Ничего, — сказал я, — просто раньше я этого не замечал.
— Ты много чего не замечаешь, — усмехнулась она, — потому что интересуешься только собой.
— Неправда, — возразил я, — ты сама со мной никуда не ходишь.
— Может, мне еще и выступать с тобой на площади?
Я не стал отвечать, мне показалось, что мы сейчас опять поссоримся, слишком уж часто в последнее время это случалось.
— Иди ко мне, — сказал я, — или ты меня уже не любишь?
— Я тебя ненавижу, — вздохнула она.
^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^
^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^
Утром мы узнали, что дружина Оорла устроила в городе погром. Было много убитых и раненых, горели дома и деревья, костелы и лавки… и наш помост в том числе. На сожженной рыночной площади больше нечего было делать.
