— Покажи шифровку! — вдруг сказал Маралов. — Она у тебя во внутреннем кармане, с паспортами. Доставай, доставай…
Экстрасенс потыкал пальцем в квадрат на листке в клеточку.
— Не допёр, Михаил Иванович!.. Это план поместья. Простенький. Маленький квадрат с кружками — наш дом с башенками… А…
Палец Маралова поехал по пунктирной линии и упёрся во внутренний угол большого квадрата.
— А денежки где-то здесь. На Северо-Востоке.
— Какой ты умный, Дружища-а! Дай я тебя поцелую.
— Потом поцелуешь.
Прибежал Додоня с холщевым мешком. Чертыхаясь, пристроил гремящий мешок в багажник.
— Посудка серебряная. Не оставлять же.
— Конечно, не оставлять же. Серебро есть серебро.
— Петя! Лопату! — возбужденно сказал Маралов. — Они там. Там они!..
— Были они там, — сказал Шпарин. — Если свербит — иди посмотри.
— Кого закапывать будем? — Додоня достал из багажника лопату и подал Маралову. — Полковника? Так это опять не наш полковник…
— А ну вас! — Маралов схватил лопату и бросился в темноту.
Взошла яркая белая луна.
В соседнем доме, за оградой, слышались возбужденные голоса.
Перепачканный Маралов вернулся, бухнулся на колени и, оттолкнув тушу мертвого водяного животного, стал мыть грязные руки.
— Нашел?
— Яма двухметровая… Сверху куски дерна… свежего… Еле вылез. Были они там, были…
— Конечно, были. Были и сплыли.
— Это я яму вырыл, — доложил Додоня. — Супонев там.
— Гад ты, Петя! — сказал Маралов.
— Зря признался, — укорил Додоню Шпарин. — Теперь человеку плохо.
Шпарин забрал бумажник у мёртвого полковника и похлопал Маралова по плечу.
— Заканчивай… Соседи проснулись. Стрельба на всю округу. Уносим ноги.
Шпарин подтащил полковника к бассейну и перевалил через бортик.
Додоня вывел машину на улицу и побежал закрывать ворота.
— Малджер! — напомнил Маралов. — Твоё новое животное.
— Псин я отвязал, — сказал Додоня, прыгая за руль.
Шпарин посмотрел на распахнутое окно особняка.
— Очаровашка. С закидонами, правда, но у кого их нет. Попасть бы ей в хорошие руки… Все! Погнали, не оглядываясь!
Если бы Шпарин оглянулся, то увидел, как лязгающую калитку двинул головой рыжий пёс и на улицу выбрались две собаки. Рыжий пёс, встав на задние лапы, замахал передней правой.
Карамелькин кошмарный сон прервался. Девушка очнулась от холода, хлопанья автомобильных дверей, громких возгласов и поднялась закрыть окно.
— Щас рехнусь, — сказала Карамелька, оттягивая пальцами нижние веки и глядя на стоячую собаку махающую лапой.
Глаза собак горели красным. Лиловая махнула длинным хвостом, куснула рыжего и обе собаки убежали в темноту.
Карамелька зевнула, захлопнула окно и пошла досматривать сон.
За посёлком джип сьехал на обочину и стал перед указателем.
На стёкла машины прыгали длинноусые кузнечики. Косматые слоники вылезли из кукурузы, гурьбой перешли дорогу, залезли в реку и поплыли вниз по течению.
На заднем сиденье завозился Маралов. Раздался булькающий звук. Шпарин перегнулся через спинку сиденья, нащупал руку Маралова, выдернул бутылку и, открыв дверь, бросил бутылку в кукурузное поле.
Дорога осветилась. Из-за поворота выскочил, мигая огнями спецсигналов, полицейский автомобиль. За ним, почти сразу, завывая сиренами, вылетели ещё два. Проехали тентованый грузовик и чёрно-хромированый джип.
— Ну скажи, Миша, — зевая, попросил Маралов. — Скажи…
— Что?
— Твои волшебные слова.
— Какие, Николаич?
— «Твою мать» или «мать ихнюю». На выбор.
— Мать ихнюю, — сказал Шпарин.
— Не откроется. Расписания нет. Будем ждать, когда сцапают?
Шпарин выпрыгнул из джипа.
— Идите сюда! — крикнул он от указателя.
— Покрасили, — Маралов поковырял ногтем белую краску.
— Ночью?
— Ни один прохфессор не объяснит, как оно происходит, — сказал Додоня и пнул столб.
— Поехали, налбандинцы и полбогребцы, — сказал Шпарин. — На Боровск, Петя!
* * *
Утро застало грязно-серый джип на лугу у пустынной дороги. Металлические опоры ЛЭП прыгали через серую бетонку и ныряли в широкую просеку. Просека вела к горе. На вершине горы сидела плотная черная туча.
В машине спала троица беглецов из одной реальности в другую.
Додоня, подложив под щеку сложенные ладони, сладко посапывал на переднем сиденье. Шпарин, согнув ноги, скрестив руки на груди, спал на заднем, на спине, положив голову Маралову на колени. Маралов в перепачканном розовом костюме сидел, привалясь к двери автомобиля, и чутко дремал. Изредка всхрапывал и, просыпаясь от собственного храпа, с негодованием смотрел на голову Шпарина.
— Привал закончен, — объявил Шпарин, просыпаясь от очередной горловой трели, выданной Мараловым. — Подъём!
— Оправляемся, споласкиваем физиономии, коротко перекусываем и в путь. Прошу обратить внимание на дорогу. Она пуста. О чём это нам говорит?
— О том, что мы нырнули не в ту щель.
— Или в ту.
— Все ноги, Миша, отсидел!
— Интересно, как я их мог отсидеть, если я на них лежал? — Шпарин потряс головой, отгоняя остатки сна.
Додоня достал из багажника пакет с рулоном туалетной бумаги, мылом в зелёной мыльнице и махровым зелёным банным полотенцем.
— По кустам, парни, — сказал Шпарин. — Друг друга из вида не выпускать.
Поочередно они сбегали до леса.
Додоня вытащил канистру, плеснул тонкой струйкой в протянутые ладони Маралова и обильно полил голую спину Шпарина.
— Ух… хорошо-оо!.. — закричал Шпарин, расплескивая руками воду по телу. — Ух, хорошо-о… Лей, не жалей!…
— У тебя кроме старых дырок в спине, шрамчик на животе, как от ножа, — сказал Маралов, рассматривая Шпарина. — Гвардеец, ты наш, невидимого фронта.
— А царапки? — Шпарин потрогал щеку и заглянул в боковое зеркало джипа.
— Царапки на месте. А каково это, Миша, ощущать себя разными людьми?
— А тебе?
— А я не ощущаю.
— И я не ощущаю. Больше того — никакой неприязни ни к себе, ни к «дубликатам». И предвосхищу возможный следующий вопрос… О женщинах… О моих и не моих. Никаких угрызений. Не осознал ещё. Слишком все быстро движется… Дай полотенце!
— Не побрезгуйте, Сергей Николаич, на слугу побрызгать, — закончив обливать Шпарина, попросил Додоня.
— Да и не побрезгую, — сказал Маралов, принимая канистру. — Миша, ты заметил — утро раннее, а росы нет.
— Её и в самом начале не было, — Шпарин понюхал чёрную рубашку, надел, и потянулся к чёрному пиджаку лежащему на сиденье. — В самом начале. Но тогда этот важный момент я пропустил.
