Закончив обмывку Додоня полез в багажник, расстелил на траве уже не совсем белое полотенце с красными петухами, открыл банки с тушенкой, вывалил содержимое на серебряное блюдо, нарезал батон и выдал серебряные ложки.
— На на этой скатерти-самобранке питаться не буду, — заявил Маралов. — Ты, Петя, еще бы портянки постелил.
— У нас в армии портянок нету, — с обидой произнес Додоня. — Мы носки носим.
— Не хотите, как хотите, — сказал Шпарин. — Нам больше достанется. Посему — верните ложку.
— Двумя есть будешь? — зловредно спросил Маралов, быстро проникая ложкой вглубь горки тушенки на блюде.
— Хотите расскажу историю? — спросил Додоня безразличным тоном. — Про случай на Базе. Настоящий ужас.
— После завтрака, — сказал Шпарин. — А сейчас кушаем и кушаем молча. Потом Петя поделится ужасом.
Завтрак прошел в сосредоточенном молчании и завершился горячим чаем из термоса разлитым в граненые стаканы.
— Приступим к ужасу, — объявил Шпарин после завтрака и кивнул Додоне. — Начинай.
— Значит, про случай…
Додоня сделал важное лицо и несколько минут в подробностях рассказывал о возникникшей однажды над лесом невероятно высокой и ослепительно белой пирамиде. По словам Додони при появлении пирамиды раздался тошнотворный хруст, затем гул, перешедший в свист. Свист сбил листву с деревьев, поразбивал множество окон и повалил всех наблюдающих за пирамидой на землю. Пирамида раскалилась до-красна, разбухла, лопнула, и разлетелась на мелкие кусочки.
— Пирамиду я за два года ни разу не видел, — с сомнением произнёс Маралов. — Чёрте что…
— Все корчились, как умалишенные… Кровища из ушей текла… — задумчиво сказал Додоня и замолчал.
Додоня поднес к лицу пустое серебряное блюдо и, вглядываясь в него, перескочил на свой побег, поведав, как сбежал из Боровска, куда они с хозяйственным взводом на грузовиках под начальством замкомандира Базы капитана Балкина отправились за продуктами для офицерской и солдатской столовых.
Додоня постучал по блюду и, перевернув, постучал по днищу.
— Пока они грузились на складах, таскали ящики, я угнал машину Балкина…
— Балкин оружием приторговывал, — сказал Маралов. — Разговоры ходили.
— Про пирамиду все же интереснее, — напомнил Шпарин. — Оставим дезертирство на твоей совести. Давай дальше.
— Дальше самый ужас.
Самый ужас заключался в собирании пирамиды из кусочков в первоначальное состояние и скручивании пирамиды в оранжевый жгут с отлетающими во все стороны брызгами с последующим превращением жгута в «большущую чёрно-чёрную» перевернутую воронку, которая наползла на Базу и принялась втягивать в себя личный состав.
— Все побежали, бросились, кто куда, прыгали в машины, — Додоня бросил блюдо на «скатерть-самобранку». — Неслись со всех ног, хватались за деревья, столбы… Но мало кого не засосало.
— Как тебя на засосало? — недоверчиво спросил Маралов. — Почему тебя не втянуло?
— В подвале спрятался. До утра прятался в подвале, под штабом… А потом жахнуло… Так жахнуло, та-ак жахнуло, что ухи заложило… — сказал Додоня и снова замолчал, всматриваясь теперь в лицо Шпарина. — И когда мы вылезли с вашей девушкой…
— Не понял… — хмуро сказал Шпарин.
— С вашей девушкой вылезли. Она там в камере сидела.
— Миша! Миша-а!.. — сказал Маралов. — Спокойно.
— Я её выпустил и мы вылезли. Потом приехали вы с лейтенантом Ляховым…
— Я уже нервничаю, — сказал бледный Шпарин. — Нервничаю… Хватит, Петя. Не надо больше ужасов.
— Развелись?
Додоня залился смехом и упал лицом вниз.
— Наврал я про девушку.
— А про воронку? — спросил Маралов.
— А про воронку не наврал.
Шпарин сидел с каменным лицом.
— Не все тебе, Миша, людей разводить, — хихикнул Маралов. — На периферии.
— Что ты всё хихикаешь и хихикаешь!?
— После этого случая еще воронка была, — сказал Додоня. — Вдалеке прошла… После неё все чихали и сопли неделю текли. Вот такие дела.
Додоня спрятал блюдо в мешок, поставил мешок в багажник, достал из багажника лопату, сделал ямку и закопал пустые банки.
— Меняешься на глазах. Молодец, Петя.
— Ещё про кубы и линзы не рассказал, — вспомнил Петя.
— Про кубы и линзы тоже интересно… Ты рассказывай, рассказывай…
— Тоже еще та история…
— Где наши вещи, которые ты «погрузил»? — Шпарин раздраженно бросил мешок с посудой на траву.
— В кожаной сумке возле запаски.
— Нет здесь кожаной сумки! Ранец твой есть. Запаска есть, а сумки нет. И карабина нет! И твоей базуки нет!.. Опять я в чёрном костюме и опять я чёрте где!
— Бузюку я в доме оставил. Боекомплект кончился.
— Петя, — сказал Шпарин. — Обещай, что больше никогда не будешь охотиться. Там, где ты скоро будешь жить. Обещаешь?
— Ну-у… — сказал Додоня, надувая щеки и раздумывая.
— Будешь жить в «соседской» деревне. Домов брошенных уйма. Устрою на работу в лесхоз. На пилораму. Или на свиноферму, большая у нас свиноферма. Женишься, детишек заведешь…
— А документы? — спросил Маралов. — Паспорт. Прописка по «долбогребскому уезду»?
— Об этом не подумал, — сознался Шпарин. — Но у меня знакомая в паспортном столе. Хорошая знакомая.
— А тебе не интересно, как звали твою девушку за которой ты приехал?
— Не доставай!
— Ещё интереснее то, что мы с тобой сегодня трезвы, как стеклышки. После вчерашнего случая.
— Блин!!.. — Шпарин хлопнул крышкой багажника и полез во внутренний карман пиджака.
— Ты посмотри, посмотри. Может и в карманах кое-что поменялось?
Шпарин выхватил бумажник.
— Все на месте: и баксы «индейские», и документы.
— Змея!.. Змеища-а! Длиннющая… — с отвращением произнес Маралов. — И не вздумай сказать: мало ли гадюк ползают по опорам высоковольток.
— Интересно, что она там делает?
— Это ты у неё спроси.
— Ужас, как не люблю этих гадов, — сказал Додоня. — В прошлом годе одна такая куснула Петрова, когда он на неё наступил. Помер на месте. Мигом опух, пена-а из глотки… Жёлтая. Через минуту помер. Потом я его в городе встретил.
— Обознался, — сказал Шпарин.
— Не обознался. Петров меня на работу пристроил. В казино, охранником. Тот толстяк, хозяин казино, — его дядя.
— Как всё перепуталось, — сказал Шпарин.
Черная змея переползла с опоры на провод, миновала стеклянные гирлянды изоляторов, сползла с них, и, обвив провод хвостом, перетекла на провод идущий рядом.
— ЛЭП — киловольт двести двадцать, судя по диаметру проводов, — сказал Шпарин. — Раз змейка цела, то линия, похоже, обесточена.
