Время для Маралова замерло, экстрасенс обеспокоено поглядывал на часы, вставал, садился снова на траву, бродил у сухих ёлочек, и, сделав несколько попыток забраться за стену, в отчании прошептал:
— Миша… Ну где ты… Неужели опять бросил…
Шпарин вернулся спустя час, вышел из ёлок и сделал приглашающий жест.
— Всё на месте — поселок, тропинка, развилка, пенёк, и даже мухоморы… Того же роста и цвета. Как говорится: удивительное рядом. Вставай.
— Ты знал?.. С самого начала?
— Немножко догадывался.
— Как немножко?
— Слегка. Чуть-чуть. И ближе к сегодняшним дням. Но…
— Я тебя сейчас убью! — сказал Маралов, кривясь лицом. — Что но, что но…
— Ты тогда в подземелье так не спросил, как я сюда попал.
Лесная тропинка вывела их к картофельному полю, друзья перешли его и остановились у кирпичного дома с коричневой крышей.
— Валера, какой сегодня день? — спросил Шпарин у водителя микроавтобуса, вытирающего лобовое стекло.
— Воскресенье с утра, — буркнул Валера, бросая тряпку в ведро.
— А число?
— И число то же — двадцать пятое. Не смешно, Миша.
— Хэппи его в энд, Дружище, — Шпарин открыл калитку. — Наконец мы дома. Заходи.
— И очень счастлив, что наконец, — Маралов обнял Шпарина и вдруг заплакал.
— Ну-ну, волшебник, ты это… не раскисай… — растрогано сказал Шпарин, поглаживая жалкого и грязного Маралова по лысому черепу. — Жизнь не кончилась, жизнь продолжается, и волосёнки опять отрастут.
После борща, которым накормила Евдокия Семеновна, вдосталь наудивлявшись скорому возвращению и Шпаринским ранам на лице (до её появления он успел заскочить в дом переодеться), они, разомлевшие, вернулись к Шпарину и улеглись спать. Маралов, как гость, почётно разместился на деревянной скрипучей кровати. Шпарин улегся на потёртый диван, долго вертелся, вздыхал и мучался сомнениями. Крыша дома казалось намного светлее, Евдокия Семеновна моложе, а у Валеры «Форд» вроде был белого цвета и без тонировки. Мысли Шпарина потихоньку перебрались к феномену «дубликатов» на территориях дежавю. Двойников в том или ином исполнении, по самым скромным прикидкам, выходило не менее девяти. «Но могут быть и неучтённые, моим пытливым умом, двойники (кто нас вездесущих считал?)». В этом месте ему вспомнилась давно придуманная другими пытливыми умами (а может и коллективным сознанием «дубликатов»!), эгоцентрическая модель устройства Вселенной, отравленная неимоверным солипсизмом, — множества Миров, квадрильонов Миров, в каждом из которых был он. В его тяжелом случае эта модель называлась: «Я «пуп» Земли. Но и эта модель Вселенной не объяснила необыкновенных приключений, пока Шпарин не подкрался ещё к одной глубинной версии о существовании во всех Мирах подобных Холмов, однажды вошедших в Резонанс… Все еще в сомнениях по поводу такой эгоцентрической Вселенной с бесчисленными Холмами, Шпарин закрыл дверь в комнату, где храпел Маралов, включил телевизор, побродил по каналам, успокоился и улегся обратно. «Даже если это и не моя «среда обитания», то, во всяком случае, очень похожа… А я живу везде и мне везде хорошо. Брошу писать про любовь и займусь фэнтези. Материала на пару толстых книжек…». Здесь ему в голову вползли дополнительные мысли о киберсциентической модели Вселенной, МегаВселенной из бесконечно вложенных друг в друга подобных миров с неограниченнейшей вариабельностью. Решив поразмышлять об этом поутру вместе с Мараловым, Шпарин успокоился окончательно и уснул.
Когда дыхание Шпарина стало ровным, Маралов неожиданно прекратил храпеть. Крадучись он скользнул в кухоньку, схватил коробку спичек и бросился из дома.
Стена сухих ёлочек долго не загоралась, когда сухие стволы, обложенные хворостом, наконец, впыхнули яркими факелами, Маралов бросил спички в пламя и довольно произнес:
— Это, чтобы ты, Миша, не вздумал сунуться туда еще раз. Я тебя знаю.
Двойнику на одной из «Сонных Горок» было всё равно сколько других «дубликатов» скитается по Соединённому Губернаторству и прилегающим территориям. О них он не думал, как больше не думал о «Записках Скитальца». Рукопись была забыта и пылилась на комоде. В тот момент, когда Шпарин в Российской Федерации или ее аналоге, начал посапывать на потёртом диване, этот Шпарин, конечно, тоже считающий себе первым, эталоном, этакой матрицей, с которой слеплены и размножены, с теми или иными отклонениями остальные «братья», закончил занимался сексом с «дубликатом» по имени Карамелька, и тоже в некотором сомнении, но другого плана, поглядывал на горку белого порошка на столе. В конце концов в последний раз решив: «В последний раз», он свернул трубочкой стодолларовую купюру с индейцем на аверсе и воткнул в белый конус.
Когда Шпарин в Российской Федерации погрузился в глубокий сон, другой «дубликат» из неучтенных двойников уже стоял в разноцветных травах Марса, куда его привезла Недотрога проветриться на выходные. По зеленоватому небу плыли розовые облака. Вокруг летающей тарелки в охранении застыли хлауминимордики с короткими трубочками в смуглых руках.
Шпарин разглядывал низкорослых женщин и мужчин в набедренных повязках у подножья невысокого холма. Мужчины были в меру уродливы, женщины стройны и довольно милы.
У подножья холма низкорослые мужчины и женщины простерли руки к сверкающей «леталке», закричали, заголосили, и вдруг разом, всей толпой, пали на колени.
Здесь, у летающей тарелки, упругая тысячелетняя орионская невеста, многофункциональная боевая машина «UTELETT», красивая девчонка, немного врунья, наконец призналась земному суженому в маленьком, по ее мнению, обмане.
— Милый! — сказала она, укладывая Шпарину на грудь золоченую головку. — Франта — это я. Ты ещё не догадался?
— Давно, милая… — сказал Шпарин задумчиво. — Кто эти люди?
— Их в незапамятные времена развели Мегадроты. Если тебе здесь не нравится — можно сгонять на другой Марс. Там точно никого нет.
— Мы остаемся, дорогая, мне здесь нравится, — не колеблясь больше ни секунды, сказал Шпарин. — Сержант Ветер! Приведите ко мне парочку местных.
Еще один Шпарин в это время ехал в люксовом вагоне поезда «Губернаторск — Семихолмск». Кондиционированный воздух, шикарное одноместное купе, душевая кабинка и туалет. Состав мерно постукивал колесными парами на стыках рельсов, паровоз пускал серо-белые клубы дыма и бодро тащил поезд по землям Соединённого Губернаторства.
Небо, наконец, стало по-настоящему голубым и чудеса, кажется, кончились. Перестали являться дубликаты невест, начальства и прочих знакомых незнакомцев. Сны снились не кошмарные, простые, славные, добрые. Перед умиротворением над Соединённым Губернаторством несколько дней грохотали громы, дневные небеса шипели и разрывались яркими всполохами, но дожди не проливались. Говорящие головы на телевизионных экранах просили население не волноваться, но ни один всепогодный специалист так и толком и не разъяснил, в чем, собственно, дело.
