Даже если бы кто-то зашел и увидел меня, мне было бы уже всё равно. Мой обман раскрылся. Я не смог убежать от себя самого. На что я надеялся, не понимаю?
Я не успел дойти даже до своей комнаты и катался по полу в гостиной, наслаждение мое перерастало в боль, и это мне безумно нравилось, я хотел себя замучить, растерзать, разорвать на мелкие куски! Мне это было нужно!
Потом, когда пришло истощение и оцепенение, я еле дополз до кучи недошитых занавесок и провалился в забытье. Очнулся я, когда приехал Ольвин, от скрипа двери. Было уже темно, он ходил мимо меня с подсвечником, но не замечал. Мне, конечно, не хотелось предстать перед ним в таком виде, но я не мог пошевелить и пальцем, чтобы встать и дойти хотя бы до своей кровати.
Изольда появилась позже всех. Я узнал ее по шагам. Она не стала заходить на кухню, а сразу поднялась к себе в комнату. Где она была все это время?! Бродила по городу? Зашла в церковь? Или, может, к подруге? И поделилась с ней, что попала в сети к коварному обманщику Энди Йорку? О, Господи, до чего же всё глупо получается! Изольду я уже потерял. Завтра я потеряю Ольвина. Послезавтра Нолли. Всё!
Потом, уже очень поздно, в дверь тихо постучали. Ольвин спустился вниз и к моей великой радости поставил подсвечник на дальний край стола. Я валялся в куче тряпья в темном углу.
— Проходи, — сказал он тихо, — случилось что-нибудь?
— Я сяду сначала, хорошо? — ответил нежный голосок Данаи.
— Конечно.
У меня озноб прошел по спине, я понял, что услышу сейчас что-то важное, но меня совершенно не касающееся. Если девушка пришла одна среди ночи, значит, что-то действительно случилось!
— У меня есть важные новости, — сказала Даная с плохо скрытым волнением.
— Я слушаю.
— Барон Оорл помирился с герцогом.
— Вот как? Он отказался от Долины Двух лун?
— Да.
— Странно…
— И знаешь, что он хочет взамен?
— Что же?
— Меня.
Повисла длинная-длинная пауза. Или это мне так показалось?
— Завтра утром все поедут к барону, там нас должны обвенчать…
— Ты этого хочешь?
— Я хочу, чтобы мой город жил спокойно. По воле рока получается, что только я могу положить конец этим бесконечным войнам!.. Но я же скорее умру, чем он до меня дотронется! Ну, почему я, Ольвин? Почему именно мне всё это?..
— Потому что ты прекрасна.
— Что же мне делать? Ничего уже не изменишь, за меня уже всё решили, и никто не спрашивал, хочу я этого или не хочу… Они сейчас пируют вместе с Эрихом, всё у них прекрасно! Я убежала через окно… Ольвин, неужели ничего нельзя сделать? Ну, придумай что-нибудь! Я прошу тебя…
Ничего себе просьба! Не хотел бы я сейчас оказаться на месте Ольвина, хоть мне и на своем было не здорово! Она просила о чем-то совершенно невозможном, чтоб и волки были сыты, и овцы целы.
Ольвин ходил туда-сюда по комнате, когда он подходил близко к двери, я его даже видел. Он был как всегда спокоен, только сосредоточен чересчур. Таким я видел его лишь однажды, у сгоревшего помоста на рыночной площади, когда он водил носком ботинка по пеплу. "Дождется барон!"
— Тебя повезут люди Оорла?
— Да.
— Значит, если ты исчезнешь уже по дороге, у барона не будет претензий к герцогу Тарльскому?
— Нет. Но это безумие. У него в дружине человек сто, а еще люди герцога и люди короля.
— Да, это безумие.
Даная тихо всхлипнула.
— Успокойся, — сказал Ольвин ласково, — не плачь. Ты пришла за помощью, ты ее получишь. Я тебе помогу, чего бы мне это ни стоило… Но сначала выслушай меня, ладно? Только не перебивай.
— Хорошо.
— Ты бедная девушка. Но судьба распорядилась так, что ты можешь и должна стать богатой и знатной. Ты уже не имеешь к нам, городской бедноте, никакого отношения! Рано или поздно тебе все равно предстоит выйти замуж за кого-нибудь из господ, и совсем не обязательно, что он придется тебе по вкусу. Это твоя судьба, с которой надо смириться, и которой многие девушки позавидовали бы. Не перебивай меня… Барон Оорл по могуществу может сравниться с королем, он богат, он умен, он красив и совсем еще не стар. К тому же он безумно тебя полюбил. Подумай, Дана, хорошо подумай, нужно ли от всего этого отказываться?
Такая речь в защиту барона меня поразила. Я был уверен в том, что Ольвин ненавидит барона Оорла так же как в том, что он любит Данаю Доминицци! Он запутал меня окончательно.
— Не хочу, — тихо, но твердо сказала Даная, — не хочу быть ничьей женой, не хочу чтобы кто-то прикасался ко мне. Не хочу!
— Хорошо, — вздохнул Ольвин, — я понял.
— Ты поможешь мне?
— Конечно.
— Как, боже мой?
— Не волнуйся, на что-то же я годен.
— Ольвин!
— Поезжай с бароном и ни о чем не беспокойся. Это уже мое дело.
— Но ты же не Господь Бог, Ольвин!
— Господь Бог тут не поможет. А я должен.
Даная подошла к двери, я увидел край ее платья.
— А если ты опоздаешь? Или что-нибудь случится?
— Ничего не случится, не бойся.
— Меня пугает неизвестность.
— Одно я тебе могу обещать совершенно точно: никто к тебе не прикоснется против твоей воли. Ты останешься прекрасной и недоступной как Диана-охотница. Ты веришь мне?
— Ольвин, я верю тебе как Богу.
— Ну, еще скажи, что я святой.
— Конечно!
На его месте мне хотелось быть все меньше. Он должен был сделать что-то невозможное ради девушки, которая все равно никогда не будет ему принадлежать. И он брался за это со спокойной легкостью, он обещал, не раздумывая и ничего взамен не требуя, он был великолепен! Я только не представлял, как он свое благородное обещание будет выполнять!
— Пойдем, я провожу тебя. У меня остается мало времени.
— Может, я сама дойду?
— Не выдумывай.
Они ушли, а я делал отчаянные попытки сесть. Мне надо было до его прихода обрести человеческий облик, но я не успел.
Ольвин вошел, прислонился к двери, зажмурился, с силой стукнул по ней кулаками и тихо прорычал что-то как зверь в клетке, думал, что его никто не видит.
— Черт знает что! — не выдержал я.
Он обернулся на мой голос и мгновенно взял себя в руки.
— Кто тут? Мартин, это ты что ли?
— Я, конечно, кому же еще…
— Что ты тут делаешь?
Он переставил подсвечник и беспощадно высветил своего порочного жильца. Я сидел, привалившись к стене, голова моя кружилась, как флюгер на ветру, едва мне удавалось сосредоточиться и удержать перед глазами четкую картину, как она тут же расползалась. Пол налетал на потолок, стулья уезжали куда-то стройной шеренгой, огонь в камине разрастался до размеров пожара, потом вдруг мерк как потухшая головешка. Я устал от этого, глаза сами закрывались, но и тогда меня продолжало мотать по волнам.
