ее способ борьбы со страхами и плохим настроением. Я оказываю ей услугу.
Иззе едко прокомментировал из любимого кресла:
— Будь осторожен, мальчик. Заигрывание с женщиной-дроу очень опасно. Она может неправильно расценить твои знаки, и однажды ты проснешься привязанный к постели.
— Я не сплю, — пробормотал Амико, но его кожа на пару тонов порозовела.
— Тем лучше для тебя, мальчик, — Иззе с блаженным вздохом вытянул ноги. — Кстати, а когда ужин?
— Да, Амико, поторопи их, — распорядился Терций, а когда гомункул ушел, добавил, усаживаясь в кресло: — Не дом, а бардак.
Иззе скинул шляпу с мантильей, и теперь Терций мог видеть его довольную кошачью улыбку.
— Это очень уютный бардак, — признался эльф. — Здесь тепло и спокойно. Вам этого мало?
Дом, дом, дом… Что Терций считал своим домом? Этот двухэтажный столичный особняк, фамильную хибарку на земле предков? Или огромную спальню, похожую на камеру пыток?
— Вы знаете, как я оказался у Беларссин? — неожиданно спросил Терций.
— Нет. — Иззе поморщился, словно пытаясь что-то вспомнить. — Сразу попали к ней в плен, как сошли на берег?
— Примерно полтора года я провел в другом доме и не в качестве пленника, а как почетный гость. А потом дом Вейстури совершил нападение.
Этот день часто снился ему в кошмарах. Брызги крови, стоны, крики. Эльфы, с которыми он прожил полтора года, умерли за один короткий рейд. Терций помнил, как ему и еще нескольким выжившим связали руки, и победители принялись выбирать, кого принести в жертву Матери Ночи. Как он, обезумев от ужаса, убил своего пленителя второй левой. Как его, оглушенного своим первым убийством, волокли на алтарь, и как властный женский голос остановил воинов:
— Это кто-то важный в солнечном королевстве. Выгодней держать его в заложниках. Матерь Ночи уже получила за него откуп.
Это была Беларссин. Она любила осматривать поля сражений. Ослепительная красавица с ледяными глазами убийцы. Паутина проседи в ее волосах тоже часто снилась ему.
— Значит, вас едва не принесли в жертву, — задумчиво подытожил Иззе.
Терций усмехнулся:
— Среди Вейстури у меня было прозвище Обласканный. Мол, богиня вместо того, чтобы убить, легонько шлепнула по заднице.
Иззе рассмеялся в голос:
— Понятно, почему вы это скрывали!
— Да, не очень уважительно… Но я смог подняться.
Иззе фыркнул:
— У вас дополнительная рука! На полях любовных сражений то еще стенобитное орудие!
Они снова посмеялись, и Терций ощутил забытое чувство легкости в общении с кем-то. Раньше он испытывал такое только с Амико.
— Пусть даже так, — протянул Терций, — но я был нужен. Меня уважали. А сейчас… Разве кто-то уважает меня? Я хочу остаться в Онте, но уже никогда не стану его гражданином. А если я предам Онте в очередной раз, мне придется бежать в Кварану, а я не хочу снова жить без солнца. Что мне делать?
Риторический вопрос. Иззе криво улыбнулся, откинул голову, прикрыл глаза. Терций подумал, что эльф решил мирно прикорнуть в кресле, но тут серые губы разомкнулись:
— Мне понравился ваш рассказ о Беларссин, но мне кажется, что вы не вполне честны с собой. Вы тоскуете по Кваране, и эта тоска не по власти и уважению.
Все-то он видит, хитрый остроух.
— Возможно, вы правы, — ответил Терций. — Меня связывает с Квараной чуть больше, чем первое убийство, плен, кровь, насилие. Чуть больше, чем власть.
— Любовь?
Терций покосился на Иззе. Какая неожиданная меткость. Да, там, в темноте, была и любовь. Странная, извращенная и малопонятная любому истинному верующему в Ткача. Терций старался не думать об этом все эти годы, но увидев медальон с портретом своей хозяйки-возлюбленной, снова все вспомнил.
Белое Солнце предлагало третий путь. Соблазнительно занять сторону рабов, ведь он сам пережил рабство. Дульсе Амбар — мастерица давить на гниль. Манипуляции. Абсолютно такие же, как и в среде темных эльфов. А есть ли вообще между ними разница помимо цвета кожи и чувствительности одних к солнечному свету? Судя по их поступкам, нет. Свет и тьма — всего лишь два оттенка серого. Белое Солнце даже опасней, потому что им нечего терять. Да и что они могли предложить ему? Вечность скитаний, претворяясь гомункулом?
— Да, я не удивлен, — продолжил Иззе. — Даже среди дроу бывает любовь. Она не такая, какую себе рисуют надземники, но суть та же. — Он прикоснулся к маске, провел по узорам, а затем снял ее. Пустая глазница, паутина выпуклых рубцов вокруг нее и на щеке. Следы ожога. Раскаленный прут или что-то похожее. — Это клеймо любви. А еще трусости. У любви вкус вины и крови. Это слабость, которую не победить. Можно закрыться маской, постараться забыть. Придумать тысячу оправданий. Идеальную броню из непроницаемых слов. Это самообман. Любовь — это кончик отравленной иглы, который медленно крадется к сердцу. Сражаясь против нее, вы сражаетесь с самим собой, а значит все равно проиграете.
Иззе прав. Бессмысленно скрывать правду от самого себя. Терций любил свою пленительницу, но запретил себе тосковать по этому времени. Убегая в Онте, он убегал от нового себя. Выходит, на нем тоже клеймо любви и трусости.
Если исход не важен, то важна сама игра.
— Я хочу увидеться с госпожой Эльвалой, — сказал Терций. — Как можно скорей устройте мне эту встречу.
Иззе нахмурился:
— Что-то важное?
— Очень. В посольстве засели шпионы Белого Солнца.
* * *
Иззе быстро справился с первым потрясением, а затем выскочил в ночь. Да уж, хорош. Нужно было или сразу сдать Рильдинтру, или хранить секрет до гробовой доски, но Терций понял: он не хочет идти путем Белого Солнца. Да, ему важна справедливость, но всю жизнь скрываться и обманывать выше его сил, даже за благое дело.
Рано утром, еще до рассвета, экипаж темных эльфов привез Терция в квартал Вечной Ночи. В посольстве все было перевернуто кверху дном. Стража и слуги прочесывали огромный комплекс зданий. Чарна выглядела ужасно уставшей. Ее можно понять. Рильдинтра давно жил здесь, не вызывая ни у кого ни малейшего подозрения, как и многие другие рабы Эльвалы до него. Белое Солнце
