— Простите… Алиса Регер, должно быть, была с вами в знакомстве… Но я Натэлла Горчакова, а по сей причине не знаю даже вашего имени… Так уж получается.
— Эрнестас, — представляется брюшко. — Эрнестас Платанас.
— Очень приятно.
Если это знакомство можно называть приятным, то моё пробуждение вряд ли можно назвать таковым по целому ряду причин. Во-первых, я просыпаюсь в незнакомой, хотя и богато обставленной спальне, на широкой кровати с шёлковым бельём. Во-вторых, я совершенно не помню, как я здесь оказалась. В-третьих, я чувствую себя мерзко, а в-четвёртых, на пороге спальни появляется полный господин с седоватой шевелюрой и бородкой, облачённый в полосатый домашний халат. Он катит перед собой столик с белой посудой, и вид у него такой, будто у нас была, по меньшей мере, первая брачная ночь. Однако в этой странной ситуации есть и пара положительных моментов: я лежу полностью одетая, а от столика, который прикатил полный господин в полосатом халате, восхитительно пахнет свежим кофе. Я морщу лоб и пытаюсь извлечь из моих слегка опухших извилин заковыристое имя господина, но помню только то, что и его имя, и фамилия оканчиваются на "-ас".
— Ну-с, выпьем кофейку, — добродушно предлагает он, подкатывая столик поближе к кровати.
Я пью вкусный, крепкий кофе, и ко мне постепенно возвращается память. Я даже вспоминаю его имя — Эрнестас Платанас. Кажется, я послала Рашида с Феликсом. И начала объяснять господину Платанасу, что я не Алиса.
— Думаю, мне надо повторить всё то, что я объяснила вам вчера, господин Платанас, — говорю я. — А то я боюсь, что вчера мои объяснения были путаными.
— Во-первых, просто Эрнестас, — отвечает он. — А во-вторых, я в общих чертах всё понял. Только мне трудно в это поверить. Я не спал всю ночь, думал об этом… Пытался переварить. Признаюсь, вчера у меня действительно чуть не случился разрыв сердца.
Он говорит по-русски чисто и правильно, с еле заметным акцентом, который на некоторых словах и вовсе пропадает. У него круглое добродушное лицо с пухлым подбородком, начинающая седеть шевелюра уже слегка сдвинута к затылку залысинами. На вид ему лет пятьдесят.
— Алиса, Алиса, — вздыхает он, качая головой. — Такая красивая, одаренная, яркая, притягательная — и такая судьба… Умереть прикованной к постели болезнью! Я до сих пор не могу смириться с этой утратой…
Платанас — музыкальный продюсер. С Алисой они были просто друзьями, но он не раз предлагал ей совместную работу.
— У Алисы был потрясающий, от природы сильный голос. Это было такое мощное дарование, что при желании она могла бы стать звездой, певицей, каких надо ещё поискать. Я предлагал ей, намекал, но она не принимала это серьёзно. И когда я вчера… гм, услышал этот до боли знакомый голос, у меня в душе всё перевернулось. Я не поверил своим ушам. А потом увидел. Смотрел и не мог понять: вроде бы она, но в то же время как будто и не она. Но голос, голос — её! Вот что меня поразило. Я даже вышел — подумал, что мне почудилось, что я увидел призрак, мираж. А когда зашёл снова, то увидел опять… Как, вы сказали, вас зовут? Наташа?
— Натэлла, — поправляю я.
— Расскажите, Натэлла, как вы очутились в этом клубе?
— Я там работаю танцовщицей. Вернее, работала до вчерашнего дня. Думаю, я туда не вернусь.
Платанас энергично кивает волосатой головой.
— Правильное, очень правильное решение, это место не для вас! — восклицает он со странным ударением на слове "не". — Расскажите, расскажите ещё о себе. Как это — быть в чужом теле? Наверное, странно?
Я рассказываю, он слушает и задаёт вопросы. Слушатель он эмоциональный, его потрясает всё, о чём я рассказываю. Обнаруживается моя недопитая бутылка, и я выпиваю стопочку виски. Платанас смотрит на часы и вдруг спохватывается:
— У меня же через час встреча!
Он торопливо собирается. Я помогаю ему завязать галстук. Напоследок он наливает себе чашку кофе и, потягивая его маленькими глотками, ходит по квартире.
— Люблю кофе, не могу без него, — говорит он.
Я тоже одеваюсь и привожу себя в порядок, остатки макияжа приходится смыть. Бутылку с остатками виски я сую в карман плаща. Платанас подвозит меня до стоянки, где осталась моя машина. Я уже собираюсь выйти, но он меня задерживает.
— Знаете, Натэлла… Алиса не хотела принять всерьёз моё предложение, но, может быть, вы над ним подумаете. Из этого может что-то получиться.
И он даёт мне свою визитку. Я благодарю и обещаю подумать.
Я сижу в своей машине. Она успела нагреться под солнцем, и я включаю кондиционер. День душный и жаркий, город-муравейник кишит машинами и людьми, в моём горле — сушь. Включаю радио: прогноз погоды. Палящий полдень, плюс двадцать девять. Вечером возможна кратковременная гроза, дождь.
Температура в салоне машины понижается до двадцати градусов, я выключаю кондиционер. Делаю маленький глоток виски. В двадцати шагах — телефонная будка.
Я набираю номер, который знаю наизусть. В трубке — о чудо! — голос Маши:
— Да.
У меня от волнения холодеет в животе, перехватывает дыхание.
— Машенька, — выдыхаю я. — Только не бросай трубку, доченька.
Льются слёзы, я ничего не могу с ними поделать. Сквозь всхлипы я бормочу:
— Маша, я люблю тебя. Я очень скучаю… Я не возвращаюсь, потому что… Потому что не могу. А если бы и могла… то не стала бы, зная, что ты не хочешь меня видеть. Я не понимаю, Маша… что я сделала плохого.
Она молчит. Я умоляю:
— Хоть одно словечко, Маша. Скажи мне хоть что-нибудь.
И моя дочь говорит:
— Ты не нужна. Папа нашёл новую маму.
И гудки.
Я еду домой. Моё тело управляет машиной, руки лежат на руле, поворачивают его, когда нужно. А моё сердце мертво, как пришпиленная сухая бабочка.
Вадим обрушивает на меня кучу вопросов. Оказывается, он был в "Атлантиде", искал меня, но ему сказали, что я больше там не работаю. Ещё ему известно, что я уехала с каким-то мужчиной, пьяная. Я сжимаю зубы: Феликс, мразь вонючая. Никто, кроме него, не мог это рассказать. Мне трудно говорить, но я всё же говорю:
— Я действительно больше там не работаю.
Вадим хочет снять с меня плащ и обнаруживает в кармане бутылку. Я отбираю её, бегу в ванную, закрываюсь там и выпиваю остатки виски в два приёма. Вадим стучит в дверь, и я ему открываю: бутылка пуста. Он смотрит на меня с упрёком.
— Что ты делаешь? — вздыхает он. — Зачем?
Я падаю на кровать. Вадим стоит надо мной с болью во взгляде.
— Что с тобой происходит?
Виски жжёт нутро, льётся из моих глаз едкими слезами.
— Я им больше не нужна. Эдик кого-то нашёл.
