льда под ногой?
Лихарь посмотрел на образ Владычицы. Всё-таки Аргун Ляпунок был истинный богописец. Женщина с величавым одухотворённым лицом собирала к себе детей, одетых очень по-разному, от парчи до нищенской гуньки. Открывала перед ними книгу и в ней – мир, полный чудес. Глаза, выписанные с едва ли не пугающей живостью, проницали самую душу. «Матушка, надоумь…»
– Учитель, мне уйти? – вполголоса спросил Беримёд. Он только что принёс очередную стопку книг и листал самую толстую, ища потребное Лихарю.
– Останься.
Беримёд кивнул, склонился над рисунком шипастой рыбы, а Лихарь снова повернулся к орудникам.
Он знал обоих ещё до их прихода в Чёрную Пятерь. На то был стенем Ветра, чтобы унотов наглядывать.
Чехольчик лёг на стол.
– Жду повести вашей.
Пороша начал без промедления:
– Сыскали мы, значит, песнотворца, как ты велел… Этот Кербога по-прежнему слагает только дозволенное, иного мы не слышали ни от него, ни от других. Сколько можно судить, он любим мирянами за благоверие и благонравие, но большой ватаги не держит, с ним только дочь и старик. Нас он принял, как подобает прощённику, скромно и боязливо. Потом, как ты и предвидел, стал вопрошать, и мы поведали необходимое. Кербога выговорил седмицу срока…
Образ Владычицы на стене чуть заметно покачивал головой в огнистом венце: «Не утаишь, не утаишь…» Пороша старательно обходил его взглядом.
– …И был вновь разыскан нами в Линовище, где пел на празднике отпускания обетованных. Мы забрали то, что он дал нам, и…
– Хотён был уже там? – перебил Лихарь. – С поездом?
– Нет, учитель. Он, наверно, только сейчас подходит туда. Миряне взяли обычай пировать и прощаться заблаговременно… чтобы не оскорблять бабьим рёвом уход под руку Владычицы. Вот… Приняв грамотку, мы сполна заплатили Кербоге, как ты велел, и побежали домой. На том всё.
«Не утаишь…»
Лихарь прошёлся по хоромине туда-сюда. Беримёд поднял голову от книги, ожидая чего-то. Лихарь остановился, резко бросил:
– Ты не рассказал, как дела у наших верных в Кутовой Ворге.
Орудники вздрогнули от неожиданности: как? откуда?.. Даже это у них вышло разом и так одинаково, что Лихарь усмехнулся:
– Я должен поверить, будто вы седмицу в снежной норе мурцовку сосали? Когда рядом волька с тёплыми избами?
Пороша сглотнул.
– Кутовая Ворга, где тайные воины всегда находят пищу и кров, кланяется великим поклоном дому Владычицы. Им как раз принесли письмо от среднего сына, что теперь жрецом в Шегардае, и большак дал мне читать его. Сын пишет: город бывает захвачен метелью, но по молитвам святых людей наказание вновь умягчается… Не обессудь, учитель, я просто хотел сперва рассказать, как исполнялось орудье.
Лихарь ждал, чтобы прозвучало «…и на том воистину всё», но смущённый Пороша просто умолк, а великий котляр вдруг понял, что́ было не так.
Шагала, вечно алкавший внимания и похвал, ни разу не влез с обычным «А я!..».
Лихарь вновь с головы до пят оглядел обоих орудников. Заложил руки за спину, дважды измерил промежину от стены до стены. Остановился.
– Ты, – приказал Пороше. – За дверь.
Старший орудник повиновался, успев заполошно переглянуться с Шагалой и услыхать приказ источника Беримёду:
– А ты у двери постереги.
Выпроводив Порошу, Лихарь вновь стал измерять шагами чертог. Вот что-то увидел в книге, доставленной Беримёдом. Поднял, стал читать не садясь. Была у него такая привычка. Злые языки болтали, будто от долгого сидения ныла на седалище старая рана.
Шагала молчал и не двигался, только вверх-вниз гулял по шее начавший пробиваться кадык. Лихарь внезапно поднял глаза:
– Правду говорят, будто ты под самое орудье Бухарке веред лечил?
Шагала зримо приободрился:
– Я, учитель!
– Ухо мял, значит?
Гнездарёнок заулыбался:
– Мял, учитель. Всё как ты нам показывал!
Книга резко хлопнула о столешницу.
– Так, да не так! Я учил тонким шильцем притыкать, не колуном гвоздить дровосечным! Ты веред убрал, а в брюхе закрут с надмением поселил!
– Я…
Голос Лихаря не сулил хорошего:
– Ты ухо измял и на орудье ушёл, заботы не ведая! Ищи-свищи! Я тебе дозволял перстное деланье без надзора творить?
– Там Лыкаш был! Он…
Гнездарёнок успел заметить некое предвестье удара. Уклониться не посмел бы, даже если бы смог. Перед глазами вспыхнуло белое полотнище, взорвалось звёздами.
– Не «Лыкаш», а «господин державец высокостепенный»! Значит, это он искусство костяного пальца тебе объяснял? Ты чьё благословение должен был испросить, долбня?
Шагала размазывал красную жижу, всхлипывал, булькал, страшился измарать наборный каменный пол…
Пороша маялся по ту сторону двери. Переступал с ноги на ногу, слыша то глухой рык Лихаря, клокочущий нешуточной яростью, то отчаянные стенания Шагалы. Тяжёлая и толстая створка едва пропускала отголоски. Пороша напрягал слух, но ничего внятного не мог различить.
Холодница. Холодница. Тяжёлый ржавый ошейник…
А то вовсе – чёрный столб за спиной…
По счастью, он не отважился припасть ухом к доскам. Дверь открылась внезапно и почти сразу настежь. Беримёд вытолкнул Шагалу – тот спотыкался, зажимая расквашенное лицо. Пороша испуганно убрался с дороги.
– Учитель зовёт, – хмуро сказал Беримёд.
Пороша сделал шаг и другой. Беримёд притворил дверь.
В свете дозволенного огонька лицо великого котляра было вырезано из бледного дерева. Ни чувства, ни помысла.
– Вы, двое неучей, меня замыслили провести? – проговорил он тихо, ровно и страшно. – Надуть, как приспешника на поварне?..
Пороша заледенел.
– Твой товарищ немало занятного мне поведал, – продолжал Лихарь. – Хочу послушать, что добавишь. Да не лгать мне больше, не потерплю!
В дальнейшем Пороша так и не вспомнил движения, бросившего его перед источником на колени. Он и собственных речей пословно не вспомянул бы.
– В Кутовой Ворге подошёл ко мне шегардайский местнич с улицы Днище, именем Комыня…
Он со странным облегчением исповедовал всё как было. Несчастную Комыничну, танец Шагалы, вечернее возвращение и то, чем кончилось дело. Материнские глаза со стены наконец-то лучились строгим одобрением: «Набедил – скажи „крив“, прими кару да поблагодарить не забудь…»
На середине его повести Лихарь кивнул Беримёду. Снова отворилась и затворилась дверь, и рядом с Порошей пал на колени Шагала.
– Денежный почёт когда приняли? – прозвучал первый грозный вопрос. – Когда девка уже мертва была?
– Нет, учитель… прежде…
– Покорыстовались! – Голос Лихаря звенел отвращением. – Взяли малое орудье, ничего толком не разузнав! Не благословясь! Волю Владычицы не испросив! И первое, что сотворили, – почёт приняли! Ты, старший! Хотя бы серебро в храм отнёс?
Пороша мотнул головой. Выдавил через великую силу:
– В городе прогуляли…
– Встань.
Пороша выпрямился, явственно ощущая лопатками столб. Удар не звёзды высек из глаз – отнял чувство верха и низа, швырнул в дурнотный туман.
– А ты, значит, взялся напёрсток смерти у неё в рёбрах
