зубатку и сети, друг мой.
Машкара выложил на стол костяной прямоугольник. Зубатка скалила собачьи клыки, силясь обойти невод, раскинутый на другой половинке.
– Юнцы строят крепости из песка, но приходит море, и вот уже лишь чайки плачут над берегом…
Царский райца тщательно смешал зернь на столе.
– А песок вновь гладок, как дееписания, выправленные Вааном. Возьми кость, друже.
– Потом родится очередной своевольник, и уж его-то крепость прочна, как Закатные скалы…
– Ныне расплавленные Бедой…
– Вот именно, – проговорил Машкара задумчиво. – Невлин почти в открытую называет мальчика неблагодарным. Его-де холят на царство, а ему лишь бы сестру увезти с собой в Шегардай.
– Где долг перед престолом! Перед отцом, наконец! – неожиданно верно и смешно передразнил Цепир выспреннюю речь старика.
– На то, что яблочко, мол, от строптивой яблоньки, не намекал?
– Намекал… обиняками, конечно. Надо бы, мол, растить добрую славу родителя, а не худой пищу давать.
– И что?
Цепир неохотно поднял глаза:
– Я обучен проницать помыслы, таящиеся за напускными улыбками. Отрок поистине удивляет меня. Он тих и внешне сонлив, но внутри кремень. Помогай нам всем Отец Небо, если из этого кремня высекут искру.
Взгляд Машкары стал пристальным.
– А не маловат кремешок?
– Маловат, – согласился Цепир. – Всё дело в том, чего мы не видим. Если под камнем песок, его смоет первая же волна. Но вдруг это скала, чьи корни в стане земли? Под ударами волн она будет только расти…
– А море – становиться всё яростней, – вздохнул Машкара.
За кружальными столами не было порожнего места. Вот почтенные вожди рыбацких ватаг, по старой памяти рекомые кормщиками. Сегодня их счастливо миновала большая волна, зато жадно брала наживку треска, а донные ловушки принесли мякишей. Вот купцы во главе с Жалом, беседующие над теми самыми мякишами, пожаренными в птенцовом жиру. На устах торговые прото́ры, только слышно: «Шегардай» да «на Радиборе искать». Вот порядчики, полусотник Обора, спрятавший в бороде выбоину на челюсти…
Добрые, работные люди. Скольких сметёт вихрящаяся волна, если неодолимое море, выглаживая берег, упрётся в скалу?
– Решение владыки изумило и порадовало меня, – сказал Цепир. – Цари былых времён предпочитали приказывать. Владыка избрал кажущуюся уступку, давая мальчику споткнуться о собственное упрямство. Оплошает – не на кого будет пенять.
– С ним рядом маленький райца, – напомнил Машкара.
– Ставший ещё меньше на два звена пальцев, – привычно скривил губы Цепир. Однако ладонь, плывшая над рассыпанной зернью, замедлила движение, а взгляд, устремлённый в паутину тончайших ощущений, обратился к давно опостылевшей яви.
Машкара улыбнулся:
– Телесная убыль порой лишь подстёгивает проворство ума. Наши юнцы уже смекнули, как использовать увечье Мартхе к своей выгоде. Ты видел новико́в, прибывших из мирской учельни?
Сквозняк, тянувший подземной улицей Выскирега, веял запахами ску́ченного людского жилья. Из тёмных отнорков разило застарелой мочой, трудники в пропотелых зипунах катили тележки, весёлые девушки распространяли душноватые во́ни, откуда-то струился дух калёного масла… и надо всем властвовал запах рыбы. Он шёл от коптящих жирников по стенам, пронизывал наружные воздухи, тёкшие холодными нитями из ветряных дудок, сплетался в дыхании толпы, питавшейся от щедрот Кияна.
Добрые выскирегцы кланялись Ознобише. В охотку и с гордостью объясняли кто гостю, кто заезжей родне:
– То Мартхе, райца третьего сына.
– А не молод?
– Кабы ум бороды ждал…
– Он муки принял за государя Эрелиса.
– Он злодеям царских тайн не открыл.
– А рядом кто?
– Сибира не узнаёшь? А́твы, кружевницы, сыночка?
– Да не о нём пытаю! Девка, очам радость! Она чья?
Два новика пугливо жались друг к дружке. Рядом шёл Ознобиша, то есть Мартхе, но он был совсем не такой, каким они его помнили. Чужой взгляд, чужая улыбка… Правую руку облекла тонкая пятерчатка, расшитая золотой и серебряной нитью.
– Тебе хорошо… – выговорил наконец Тадга. Он был выше коренастого Ардвана на полголовы, но ёжился и сутулился так, что выглядел меньше.
Ознобиша повернулся к нему:
– Это чем же?
– Ты здесь всё знаешь, а мы… дальше Подхолмянки…
Ознобиша пожал плечами:
– Меня в мой первый день порядчики увели выяснять, с чего это я, соплёнок, царским знаком размахиваю.
Прикормленный мезонька, по обыкновению семенивший за райцей, стрельнул глазом сквозь льняные вихры:
– Для приезжих мой господин составил внятные начертания. Их на исаде…
– Цыц! – усмирила нахального служку стройная Нерыжень. Лёгкой рукой добавила подзатыльничка. – Молчи, покуда не спросят.
Тадга всё жаловался:
– Я и с начертаниями пропаду, не найдут…
– Ты, счислитель, поворотами ошибёшься? – удивился Ардван. – Бьёмся на пирог с окунем, что наума́х с любого места домой выйдешь?
Домой – это в стражницкую возле царских покоев, где покамест обитали друзья. Добившись их выезда из Невдахи, Эрелис оговорил жильё, но там пока не было даже двери.
– Беззащитный счислитель в миру обиден…
– Так если что, ты к порядчикам!
Ардван расправил грудь, приосанился: заметил впереди два полосатых плаща. Рядом орудовал тряпкой грустный бесхмелинушка. Смывал со стены рисунок: суровый воитель, преувеличенно широкий в плечах, несёт измождённого, окровавленного юнца. Уличные дозорные были простые воины, отнюдь не допущенные стеречь царские подземелья. Ардван всё равно смотрел с завистью, словно кольчугу на грудь примеряя.
– Ну тебя, – сказал Тадга. – Мартхе сам сказывал…
Порядчики с десятка шагов отдали царскому райце воинское приветствие. По-особому, чеканно шагнули, стукнули в камень ратовищами копий. Ознобиша поклонился в ответ, сказал Тадге:
– То давно было.
– Тебе хорошо говорить…
– Завёл нойку, – вздохнул Ардван.
Ознобиша остановился:
– Друг мой Тадга, не стоило ли тебе нынче дома передохнуть?
– Позволь, я его назад провожу? – лениво мурлыкнула Нерыжень. Поймала за ворот мезоньку, сунувшегося в сторону.
Тадга, всхлипывая, повернулся к Ардвану, словно тот был во всём виноват:
– Мне вовсе в Невдахе надо было остаться! Ты, краснописец, к делу будешь приставлен, а я? Ворона залетя́щая…
– Я у Горного Хозяина знатной руки́ к письму не просил, – буркнул Ардван. – Я бы лучше воином стал.
Сибир усмехнулся, глядя сверху вниз:
– Ага, тайным, в котле. Ты ж обетованный… ох, Мартхе… прости.
Ознобиша вправду слегка вздрогнул, но справился:
– Я тоже когда-то гадал, кому я, отброс воинства, пригожусь.
Тадга понял по-своему:
– Это не здесь тебя лиходеи схватили?
Правую руку Ознобиша старался книзу не опускать, вкладывал за полу шитого кафтана, где была расстёгнута пуговка.
– Нет, – ответил он ровным голосом. – Совсем не здесь.
– Пошли, – нахмурился Сибир.
Ещё сотня шагов, и Тадга вздохнул с видимым облегчением. Повеяло свежей сыростью. Впереди забрезжил синеватый дневной свет.
На исад удалось выйти через великую силу. Подвысь в середине торга заняла очередная скоморошья ватага, отчего жителям стольного Коряжина стало не до покупок. Вот призывно
