— То есть вы решили не убивать нас потому, что это скучно?
— В том числе, — согласился Уваров. — Что мне со смертей трех молодых магов? По крайней мере, этих двух. Еще не остыла земля на могиле их отцов. Конечно, со мной это будет трудно связать, уж поверь, я знаю, как подобное устроить. Но слухи — это мерзкая вещь… Они ползут, опутывают тебя. И чем больше ты борешься с ними, тем сильнее вязнешь.
— Получается, меня можно убить без всякого зазрения совести и потери репутации.
— С одной стороны — да, — кивнул Уваров. — Мелкий аристократ, пусть и талантливый маг, но сколько вас таких? Через пару лет о тебе бы никто и не вспомнил. Но разве смерть — это достойный урок? Я так не думаю. Поверь, я приготовил кое-что поинтереснее.
Предстоятель неторопливо сел на свободный стул и щелкнул пальцами. Я ожидал чего угодно, но не того, что произошло. Вернее, не того, кто появился.
Крохотный человечек заискивающе поглядел на меня и даже поклонился. После чего повернулся спиной и стал отчитываться.
— Защитные руны стерты, все заклинания развеяны, хозяин, как вы и просили.
— Тишка… — встал ком у меня в горле.
— Вообще, его зовут Митрофан, — ответил мне Уваров. — Дурацкое имя, как по мне. Но он не привередливый, откликается и на Тишку.
— Как? Зачем?
— Ты же не думал, что одного слова ведьмы мне будет достаточно? Я знал, что рано или поздно ты полезешь в улей разъяренных пчел. Уж такой у тебя характер. Держи друга близко, а врага еще ближе. Вот мне и подумалось, что хорошо бы, если рядом с тобой будет мой человек. Ну ладно, не совсем человек. Только ты мог поверить, что домовой станет больше ста лет дожидаться хозяев в заброшенном доме.
Уваров оскалился, явно довольный своей шуткой. И тут же посерьезнел.
— Взгляни на это с другой стороны. Я сделал тебе одолжение. Избавил от последнего мостика, связывающего с немощным миром. Прошлым Максимом Кузнецовым. Получается, это не совсем и наказание. Назовем это услугой, о которой никто не просил.
Последние слова я уже не слушал. Мне никогда не доводилось кастовать аппарацию так быстро. Шкафы с книгами растаяли в дымке, длинный стол зарябил, а Уваров поплыл, благодушно отпуская меня. Вот только вопреки ожиданиям, комната для телепортации в имении не появилась. Вместо этого меня стало бросать в темноте из стороны в сторону. Это даже было похоже на Иномирье — сползающая чернота, пытающаяся завладеть всем сознанием и великое ничто. А потом появилась боль.
Я попробовал пошевелиться и руку словно пронзили раскаленные спицы. В глазах появилось пламя, мешая рассмотреть окружающую действительность. Мириады светлячков плясали передо мной, затмевая все вокруг.
Вместо человеческого голоса во мне родился звериный рык. Я стонал, кричал, ревел, делал все, чтобы переключиться с чудовищной боли. И только спустя долгое время стало что-то получаться. Кончики пальцев ощутили острую траву — дядя Коля давно говорил, что здесь необходимо засеять нормальный газон. Он такой в рекламе видел. Да все денег не хватало.
Надо мной, меняя по воле ветра свою причудливую форму, стали различаться взбитые, точно сливки, облака. Скоро пришли и звуки — пение птиц, журчание воды, шорох оседающей земли.
Я с трудом поднялся на ноги. Правая рука оказалась похожа на экспонат из музея хирургии. Мне было далеко до подлинных специалистов, но судя по выступающему обломку кости, тут что-то вроде перелома. А вот что мне совсем не понравилось — торчащая из живота доска. Причем находилась она в моем теле с такой непринужденностью, словно всю жизнь тут и была.
Как нам говорили? «Перемещайтесь только в те места, положение предметов в которых вам известно». Я искренне думал, что в комнате, отведенной под аппарацию, все так и будет. Вот только самой комнаты не было. Как и всего дома.
На их месте лежала груда руин. Имение рухнуло, распластавшись по изумрудной траве, словно по воле десятибалльного землетрясения. Я вытянул левую руку, и руины родового гнезда Кузнецовых стали расступаться, чтобы обнажить самое страшное.
Сознание пыталось потухнуть, чтобы приглушить боль, но невероятным усилием воли я оставался на ногах. Страх, поселившийся в душе, знал итоговый расчет наказания Уварова. Но крохотная надежда все еще догорала остатком свечи. Я цеплялся за нее, как утопающий за соломинку. Может, он жив. Или его и вовсе там не было. А что, если…
И только когда под очередной балкой обнаружилось тело отчима, внутри все рухнуло. Я бережно поднял его телекинезом, насколько позволяла трясущаяся рука и переложил на землю. Он умер быстро. Не мучался. Спасибо судьбе хотя бы за этого. Балка свалилась прямо на голову. Он даже не понял, что случилось. Не осознал, что умирает из-за своего глупого пасынка. Из-за его ничтожных попыток перехитрить хитреца.
Я не плакал. Слезы сами потекли из глаз, падая на разорванную школьную форму. Еще одна смерть на моих руках. Смерть самого важного человека в моей жизни. Того, кто пытался сделать из меня мужчину. Ярость, все это время застывшая в жерле моего вулкана, вдруг выплеснулась вместе с силой, сметая все на своем пути. Вздымалась вокруг земля, ударная волна разворотила все прочие дома рядом с нашим, замолкли мгновенно убитые птицы. Я стоял посреди мертвого, выжженного магической энергией руин имения, шепча одни и те же слова. Повторял их вновь и вновь, будто надеясь, что высокородный мерзавец их услышит и даст ответ.
— Почему? Почему ты меня не убил?
Интерлюдия
Листва шумела за окном, радостно приветствуя совсем уже летнее солнце. Москва задышала полной грудью. Разгрузились дорожные артерии могучего организма, опустели широкие улицы и проспекты, исчезла толкотня в метро. Уваров любил лето. В такие моменты он считал, что жизнь в столице не лишена своих плюсов.
От созерцания мирной картины за открытым окном его отвлек тихий стук в дверь. Высокородный нехотя повернул голову, разглядывая мрачный кабинет и вздохнул. Отпуска бывают у обычных людей, но никак не предстоятелей.
— Входи, Миша.
Блеснула потная от жары лысина и управляющий мелкими семенящими шагами приблизился к столу. В руках он держал кипу листков и несколько картонных папок, перетянутых белыми тесемками. Новости и дела, требующие безотлагательного вмешательства. Впрочем, ничего особенного. Так начинался каждый день Уварова.
— Давай своими словами, чтобы не тратить мое время, — указал высокородный на стопку.
Михаил Николаевич зарекомендовал себя самым лучшим образом. За несколько последних месяцев он перестал совершать ошибки, правильно чувствуя настроение хозяина. И Уваров не мог этого не отметить.
— Белоголовцев объявил себя банкротом. Его имущество продается с молотка, — начал управляющий.
— Все к тому шло. Этот смоленский ведьмак всегда любил азартные игры. У него есть что-то стоящее?
— Разве что лавка ингридиентов, — пожал плечами Михаил Николаевич. — Но она совсем неказистая. Стоит ли связываться из-за такой мелочевки?
— Стоит. Никогда не знаешь, что тебе может пригодиться. А запас карман не тянет. Выкупаем.
— Выкупаем, — повторил управляющий, делая себе заметку. — Эмма Терлецкая найдена в доме своей сестры мертвой. Конклав занялся расследованием, все-таки высокородная. Но по предварительной версии никакого криминала.
— Что девчонка?
— Скорбит, как и следует вести себя высокородной сироте. Она единственная в роду, поэтому скоро вступит в право наследования. И… молчит. Никаких обвинений или домыслов. Ее «слушают» многие люди. Но Светлана не подставляется.
— Но хоть когда-то она должна была поумнеть, — лениво зевнул Уваров. — Что еще?
— Сильный пожар уничтожил большую часть существ в питомнике Куракина. Сам Александр заперся в имении и не показывает носа наружу.
— Либо пьет, либо вынашивает план мести. И то, и другое у мальчишки получается слабо, — почти не отреагировал высокородный. — Дальше.
— В имении Кузнецова произошел неконтролируемый выброс силы. Помимо дома Кузнецова разрушено несколько ближайших усадеб. По счастливой случайности, никто не пострадал, кроме отчима Кузнецова. Там, в основном, садовые участки, никто постоянно не живет, — объяснил управляющий.
