Спускаясь на край воронки, я некоторое время не могу найти отвагу, чтобы сдвинуться хоть на шаг. Видя мои сомнения, Самаэль небрежно взмахивает крылом, призывая — нет, приказывая — подойти ближе. Лицо у него… неправильное какое-то. Будто маска застывшая. Хмурюсь, подходя ближе и пытаясь понять, почему у него глаза такие… пустые.
Рядом с ним — остатки Гвардии. Ройс, чуть кренящийся вбок из-за раны, бес изо всех сил пытается изображать героя и не хочет облокачиваться на Рахаб. Чуть справа — Влад, его все еще трясет от такого выброса силы. Жмутся друг к другу Азраэль и Эл, чудом выбравшиеся из мясорубки, тут же Татрасиэль.
Сердце пропускает удар, потому что меня обнимают сзади, потому что кто-то доверчиво утыкается носом мне в шею и счастливо урчит. Ишим.
Живые. Они живые — те, кто мне дорог. Израненные все, окровавленные и какие-то слегка дрожащие, но — живые.
Я ненадолго бросаю взгляд на Самаэля и на Люцифера потом. Их схожесть прочитывается даже лучше, чем обычно, их схожесть именно в этих страшных глазах цвета бушующего моря. Ногой Сатана прижимает к земле Михаила, хищно склоняясь над ним с мечом в руках. Целясь в крылья.
— Кто? — тихо спрашиваю я.
— Лилит, — тоже шепотом отвечает Ишим. — Она принесла себя в жертву. Отдала всю свою душу заклинанию.
Мене, текел, фарес.
Твою же ж мать.
Я в ужасе думаю, что было бы, произойди такое с Ишим. Наверное, у меня были бы такие же страшные глаза, такие же сверлящие душу омуты зрачков, сливающиеся с радужкой. И, наверное, у меня тоже дрожал бы голос от ярости. И руки вцеплялись бы в чужие ломкие перья, желая причинить как можно больше боли — но что может сравниться с той болью, что гложет тебя изнутри?
— Как хорошо, что мы обе живы, — всхлипывает Ишим. — Как хорошо…
— Теперь все будет иначе.
Осталось совсем немного, осталось лишь протянуть руку и оборвать тонкую нить-паутинку, скрепляющую готовые упасть Небеса. Совсем чуть-чуть, и мы будем дома, родная, в нашем новом мире, где ты сможешь спокойно спать по ночам и пить чай в кафе напротив дома, любуясь настоящим, не алым, солнцем.
Счастье так близко — рукой подать.
Еще миг, и…
Не слыша резких слов Люцифера, я смотрю на его искаженное гневом лицо. Меч его легко вгрызается в кость, лишая Михаила великолепных крыльев. На каждое — по два удара, чтоб было больней. Всего восемь. Восемь душераздирающих криков, знаменующих полную и безоговорочную победу Преисподней.
Архангел почти скулит от боли, но никто не делает и шага вперед. Каждый смотрит, широко раскрыв глаза, впитывая каждую черту искаженного мукой лица. Нет воплей «Ура!» и всеобщего ликования. Есть просто мы, запоминающие все до мельчайшей детали.
Крылья архангела словно тускнеют, оказавшись на земле. Люцифер осторожно складывает их и щелкает пальцами — не сжигает, как могло подуматься, а отправляет в Ад.
В конце концов мы все станем трофеями на чьей-то стене.
На Михаила смотрят все, но зрелище это довольно жалкое. Бескрылый, истекающий кровью, он молча готов принять смерть. Сломанный пополам меч Господень лежит неподалеку, от него осталась одна только рукоять и половина лезвия.
— Ты знал, что так будет, брат, — зло цедит Люцифер, воздевая меч над его шеей. — Знал с самого начала, но все равно рискнул взять роль Бога.
— Потому что Его нет, — глухо отвечает Михаил. — Потому что Он ушел, оставил нас. Потому что мы не достойны.
— Нет, брат. Не равняй всех на себя.
Архангел вздрагивает как от удара, словно меч Люцифера уже опустился вниз. Но Сатана отчего-то медлит, о чем-то думает, и я, стоя в первых рядах, вижу, как беззвучно шевелятся его губы.
«Прости, Лилит».
Я вздрагиваю. Казалось бы, уж Сатана не должен чувствовать ничего такого, он же абсолютное зло, погибель мира и так далее по списку, но нет, он тоже любит… любил.
Михаил не может винить его за это. Они всего лишь фигуры в большой игре, те, чьи роли были распределены еще в начале всех трех миров. Так должно было произойти, они все придерживались своих ролей.
Единственной марионеткой, которая умудрилась сорваться с нитей и пойти сама, была я. И теперь помутневший взгляд устремлен точно на меня. Даже на Люцифера Михаил не зол так, как на меня. На всего лишь Падшую.
Усмехаюсь, кладя ладонь на эфес меча. Попробуй сделать что-нибудь, и я не буду просто стоять и ждать своей участи, я преподам тебе хорошую трепку, теперь, когда наши силы равны.
Михаил хочет жить. Несмотря на кровавую расправу над ним, он все еще хочет жить. Но я по себе знаю, что желание жить часто смешивается с жаждой мести.
Но на меня он не бросится. Слишком рискованно, да и бессмысленно. Я расслабленно слежу за его движениями.
Потом до меня доходит, что архистратиг смотрит не на меня, а на Ишим, прижавшуюся к моему боку. Смотрит в гробовой тишине с такой ненавистью, что она невольно вздрагивает.
У него есть всего один шанс. Шанс отомстить мне.
Я осознаю это слишком поздно.
Змеей выворачиваясь из-под тяжелого сапога Люцифера, архангел мгновенно вскакивает на ноги. Его шатает, но это играет Михаилу на руку: его бросает вперед, будто бы подгоняет резким порывом ветра.
В руках его тускло сверкает обломок меча. Всего лишь кусок святой стали, всего лишь израненный, отчаявшийся архангел, и, быть может, никто из нас не успевает ничего сделать. Никому просто в голову это не приходит — так стремительно двигается Михаил.
Архангел взмахивает обломком у лица Ишим, демоница с визгом отпрыгивает в сторону, и у меня перехватывает дыхание. Кажется, жива. Испугана, дрожит под полубезумным взглядом архистратига, но жива.
Люцифер приканчивает его одним ударом в сердце. Я вижу кончик меча, легко вспоровший доспех Михаила, вижу гаснущие глаза и застывшую на лице умирающего улыбку. Торжествующую, словно он выиграл эту войну.
Михаил падает замертво.
Ишим тоже.
Мир замирает, вздрагивает и рушится.
На щеке Ишим — царапина, полоска черной демонической крови. Всего лишь царапина, но она не дышит, а живые искорки глаз гаснут.
Gladio Domini, блядь. Губительный для любого демона.
— Ишим!!!
Я вижу это все будто бы со стороны, до глубины души потрясенная и, быть может, не до конца понимающая, что сейчас произошло. Падаю на колени, слыша за спиной ропот, а то и крики, но не обращая на них внимания.
Мир сжимается до одной маленькой демоницы. До раны на ее щеке. До моего скорбного воя.
Мир рушится.
Такое уже было, но тогда Ишим спасли. Судьба не дает вторых шансов. Просто… нет.
Ее лицо спокойно, как восковая маска. Она выглядит просто спящей, но я ведь отлично знаю, что это не так. Я отлично знаю, что ее жизнь закончена — и моя тоже.
Маленькая девочка с печальными глазами старухи кривит губы в усмешке.
Мир осыпается у меня под ногами, кто-то хватает за плечи, пытается оттащить подальше. Небо сверху разверзается, потоком льет дождь, бьет по щекам… Или это кто-то пытается привести меня в сознание и разжать пальцы, тисками сомкнувшиеся на тонком запястье Ишим в поисках пульса.
Мироздание прорезает молния. Дождь заливает глаза — я давлюсь то ли водой, то ли рыданиями.
Только не она! Только не она!
Пожалуйста!
Мир рушится. Я кричу что-то, мешая древние языки, я слепым взглядом обвожу мечущихся демонов, содрогающиеся строения и горящие крыши. Горящие при бешеном ливне.
Он вот-вот развалится на куски. Просто распадется и погребет нас под обломками.
Еще миг, и…
— Кара, вставай! — кричит кто-то, пытаясь до меня достучаться. — Влад, да помоги же! Блядь! Все сейчас рухнет, нужно уходить.
Люцифер открыл портал, доносится до меня. Нужно бежать, пока Небеса не распались.
Оставьте меня здесь. Оставьте меня с ней.
Меня не слушают. Да и я не говорю ничего — если можно так сказать про жуткий, животный вой. Меня колотит, я не могу соображать, я вижу только застывшую Ишим с царапиной на щеке.
