ли не знать, господин, как награждают выскочек, а вернейших сподвижников отодвигают – снова и снова…
Поскольку Мартхе ещё не вполне вернул способность писать, снисхождением владыки ему доставлены двое помощников из числа былых соучеников. Теперь он всюду разгуливает с искусным писцом, но я не об этом. Я уже довольно знаком с вольнодумием Мартхе и не особенно удивился, когда он отверг почти все книги, любовно и тщательно избранные мной, дабы положить начало книжнице Шегардая. Труд множества бессонных ночей вернулся на полки, взамен же походные короба наполняются писаниями крайне разноречивого свойства, годными не упорядочивать умы, а скорее смущать их… Но я снова отвлёкся.
Второй дружок несносного Мартхе оказался даровитым счислителем, поднявшимся в своём навыке к искусству деления, что по праву считается достоянием высших умов. Ему нет соперников в читимач, он легко обыгрывает даже Мартхе, когда-то принёсшего в Невдавень эту игру… Так вот, замечательного числолюбца, поистине способного прославить мысль Андархайны, Мартхе засадил за книги о звездословии и росписи дней. Ты, господин мой, знаешь лучше других, сколь опасны и малопочтенны сии науки, наследие племён, дерзновенно пытавшихся постигать пути звёзд. Когда Владычица замкнула от нас небо, мы сочли верным запереть и книги о нём. Открывать их – это ли не попрание её воли? Я-то надеялся, что при нашей жизни крамола так и пролежит под замком: пусть бы внуки задумались, на что употребить добротные кожаные страницы… Увы, я надеялся зря. Числолюбец Тадга посвящает им всё своё время, весь блеск ума! Не довольствуясь простым чтением, он сделал расчёты и громким голосом требует исправления порядка дней, утверждая, будто в Беду мы упустили несколько суток. К какому ещё богохульству могут привести изыски деятельного рассудка, впавшего в соблазн, я боюсь даже представить!
Накажи меня за мягкость, мой господин. Воистину, отреченные книги следовало давным-давно истребить… Моё упущение!
Ещё из малозначительного. По своём возвращении Мартхе стал избегать холода, замечательно соответствуя придворному имени, означающему «гусиная кожа», а также с трудом выносит упоминания о дикомытах…
И последнее, господин мой. Вот подмётный листок, изъятый у сказителей на исаде. Порядчики хорошо помнят, как среди черни возымела хождение преглупая песенка, порочившая их венценосного воеводу. С тех пор любые писания, забавляющие народ, доставляются наиболее грамотным людям вроде твоего почтительного слуги. Здесь упомянуто о котле и о тебе, вот почему я прилагаю бренный листок. Написанное не показалось мне напрямую враждебным, тебя скорее желают видеть преданным слугой нового правления, коим ты, без сомнения, и являешься. Говорят, будто пророчество о несогласии и замирении было действительно произнесено, я слышал тому подтверждения из нескольких уст.
Ты также найдёшь здесь указание на будущую свадьбу царевича, но нам не открыто ни сроков, ни имени обетованной невесты.
Не так давно Меч Державы наполовину шутя предложил великому брату жениться, однако тот не выказал радостного волнения, свойственного молодости. Насколько я знаю от нашего верного радетеля, шегардайский царевич ещё девствен, и даже охранница при царевне, истая красавица, ему скорей как сестра. Нам позволительно было бы вспомнить Хадуга Жестокого, избравшего красоту юношей, но на осторожные расспросы следует неизменный ответ: мол, древнее благочестие велит хранить плотский пыл для невесты. Значит, мысль о женитьбе не вполне противна наследнику. Следует лишь гадать, на которую из знатнейших дев Андархайны падёт его выбор, поддержанный волей правящего владыки. Женский рассудок не сравнится с мужским, юные девы легко внушаемы… Впрочем, мне не следует писать этих слов, ибо в том, как привлекать людей и обращать к пользе их дружбу, ты разбираешься гораздо лучше меня.
Прости, господин, мою любовь к ничтожным подробностям, происходящую от чрезмерной учёности. Опять-таки твой учитель, бывало, расспрашивал даже о юношеских прыщах престолонаследника, а что может быть менее значительным? Надеюсь, нынешние известия, при всей их скудости, окажутся полезны для нашего великого дела.
Итак, вот листок, принесённый порядчиками.
Достаётся гадалкам особенный дар
Неприятно правдивого слова.
Предрекают они то потоп, то пожар
И прохожего за руку ловят.
«Если бочки водою наполнишь, мой свет,
Отстоишь и пожитки, и крышу!»
Но сердитый прохожий бранится в ответ
И спасительной речи не слышит.
«Просмоли свою лодочку, вынесла чтоб
По волнам, угрожающим суше!»
Снова ругань в ответ… А назавтра – потоп.
И пожара ковшом не потушишь.
Мы намёки провидиц считаем за ложь,
Твёрдо знаем – всё будет иначе,
Нам несчастья сулят, чтобы выманить грош!..
А потом вспоминаем – и плачем.
Так бывает сегодня, бывало и встарь.
Кол теши на главе непокорной!..
…Вот недавно возвысился новый котляр,
И гадалка раскинула зёрна.
«Он с царём не поладит, – открыли бобы, –
Будет груб с молодою царицей,
Он силён, но куда ему против судьбы?
Всё равно перед троном склонится.
Осеняет победа – так думает он –
Непременно того, кто зубастей,
Но разумный не станет переть на рожон
Против древней и праведной власти.
Пусть хитрят, пусть открыто встают поперёк,
Порываются силой на силу!
Воля наших царей – неизменен итог –
Об колено упрямцев ломила.
Никому не нужна роковая борьба,
Что державу порушить готова…»
…Вот такая гадалке открылась судьба,
Да услышат ли вещее слово?
В краю, где пытаются соблюдать благочиние, не любят чужих.
Человек сторонний, он ведь неведомо откуда приходит. Приносит на себе неведомо что.
Правоверному люду без надобности обычаи дальних краёв. Там, где мало слушают Мать, почитая её всего лишь одной из Богинь, доброе родиться не может. Зато с лёгкостью цепляется скверна, торящая путь лихоманкам, невстречам, тёмным поветриям!
Чужаку, вынырнувшему из метели, отворили ворота лишь за то, что псы в его нарту были впряжены веером, по-левобережному. Не парами, как прягли дикомыты.
Один дикомыт в Сегде уже имелся. Хватало с лихвою, больше не надобно!
Человек назвал себя Ажноком из Долгопрях. Когда стали снимать алыки с собак, он не смог встать. Сломав ногу у Ледового Схода, двое суток лежал, примерзая шубой к лубью. Псам спасибо: унюхали старый след, домчали к жилью…
Спасительную полозновицу проложили несколько больших дровней, державшие путь на бедовник. Сегжане на всякий случай не стали про то болтать с чужаком. Сглазить – дело недолгое. Брёвна
