фокус.
– Все бессмысленно, – сказал он и залился скрипучим смехом, а когда увидел опасение на моем лице, спохватился. – Нет, я правду говорю. Лучше тебе это сейчас услышать, ведь все они уже знают! Они понимают и видят: такова наша жизнь. Но остальные никогда не скажут правды вслух, о нет, они слишком боятся. Тема запретная, до нее тут каждый доходит самостоятельно. Все просто притворяются, что происходящее имеет смысл, что все хорошо, – ровно так, как и хотели от нас эквилибрумы. Но я-то другое дело, мне уже ничего не страшно. И наблюдая за всем давно, причем с другой точки зрения, могу с уверенностью судить, что мы все здесь в ловушке.
– Ты бред несешь, – заявил я.
– Бред? – Тисус снова хохотнул. – О мой юный-юный друг. Ты в западне. И я. И все остальные люмен-протекторы, которые были, есть и будут. Да, наше дело великое, вопросов нет. У нас есть флаги, гимны, форма, свод правил, обряды. Так торжественно! Но убери всю эту мишуру в Обливион, что останется? А? Что?
– Охота?
– Да, – кивнул он. – Охота. Знаешь, а когда-то протекторы решили и ее игнорировать.
– Такое было? – Я искренне удивился.
– Ну как же, конечно. Тогда они впервые решили заговорить об этом вслух. Сказали эквилибрумам: «Почему это мы тут страдаем, растворяемся в Обливионе? Зачем вы нас заставляете? Чем мы заслужили это? Может, мы не хотим воевать, вы не оставили нам выбора! А вы сидите там, на своих небесах! Да пара ваших планетаров вполне могли бы нам помочь с охотой!» Я, естественно, с удовольствием наблюдал со стороны, как эти отчаявшиеся люди прекратили охоту на сплитов, пытаясь получить хоть какой-нибудь ответ от эквилибрумов. Они верили, что защита человеческих душ имеет приоритет у звезд и что те тут же спустятся сюда и хоть что-нибудь сделают со сплитами. Но большие ребята проигнорировали призыв, сказав, что все мы в жизни занимаем то место, где становимся наиболее всего полезны Свету. И пока протекторы упирались, запретив охоту и адъютам, никто не учел, насколько же быстро может распространиться вирус кандидата. А когда спохватились, было уже поздно. Они ослабили хватку, и последующие десятки лет вошли в человеческую историю как «черная смерть». Да, тогда и без того много народу полегло от всяких болезней, но отбившиеся от рук сплиты стократно усугубили дело. Было так сложно, что Бискайский полуостров, размером с половину Испании, пришлось просто уничтожить. Там население подчистую обратилось в тварей, одна гигантская котловина!
– Какой-какой полуостров? – удивился я.
– Вот именно, – хмыкнул Тисус. – Никто из нынешних протекторов этого безумия не застал, даже Коул влился в ряды лишь на исходе, когда с нашествием чудищ почти разобрались. Итак, если мы прекратим сражаться, звезды не откликнутся на наши беды и сплиты начнут уничтожать человечество. Когда в нас просыпается Свет, никто на самом деле не спрашивает нашего согласия: хотим мы тут быть или нет, – каждого все равно заставят. Все эти разговоры о долге и обязанности – брехня собачья. Они существуют только для того, чтобы ты послушно принял на себя эту ношу и не ныл. Если ты откажешься – тебя обнулят, заставят забыть обо всем и скажут, что твое место здесь. Чистое сознание – оно очень податливое, знаешь ли. Можно попробовать сбежать, как падшие, но если тебя поймают, то либо так же обнулят, либо убьют – ведь ты занимаешь место того, кто мог бы сражаться. Мы не можем покончить с собой – души самоубийц попадают в Обливион. Мы можем взбунтоваться все вместе, но тогда начнут умирать люди, и они, – Тисус указал в небо, – оставят нас на тонущем корабле.
Я стоял как громом пораженный, и каждое услышанное слово колоколом отдавалось в сознании. Заметив это, Весы снова ехидно улыбнулся.
– Теперь ты видишь. Мы в ловушке. Наши жизни – плата за сохранение человечества. Возможно, даже и сплиты лишь дешевое представление, но какая разница? Вся эта система построена на том, чтобы мы бездумно воевали, убивая и обнуляя одумавшихся собратьев. Ты просто родился, и – бах! – хочешь или нет, тебя заставят воевать. Заставят умирать. Попадаешь на службу, из которой можешь выйти только двумя способами: случайной болезненной смертью или растворившись в Обливионе. Выбора нет.
– Ты безумец, – бросил я и быстро зашагал прочь.
– Настанет день, и ты поймешь. О да, настанет.
Я пытался выбросить из головы все, что он наговорил. Не должно это быть так жестоко! А Тисус все смеялся мне вслед.
– Поздравляю со вступлением в протекторы, сынок!
Глава XLIV
В том или в этом мире
Она не знала, зачем в ее доме имелась пустая комната. Казалось, помещение находилось здесь всегда, так почему же ей никогда и в голову не приходило занять это холодное голое пространство с фиолетовыми обоями? Тут могла быть кладовка или гостевая. Или даже детская. Если бы только у нее имелись дети. Комнату можно было превратить во что угодно, но сейчас она стояла пустая, погруженная в темноту. Почему-то, глядя на эту пустоту, женщина испытывала невероятную тоску. Словно раньше тут что-то находилось, такое родное и нужное. Однако теперь оно безвозвратно исчезло.
Свет не горел ни в одной из комнат. В последнее время все они стали казаться такими же бессмысленными и пустыми. Женщина затворила за собой дверь и вышла в мрачную гостиную. Рассеянность мешала думать, и она уже хотела пойти спать, хотя знала, что не сможет уснуть, без конца возвращаясь мыслями к тому загадочному месту. Зачем ей все эти годы требовалась пустая комната?
И тут она замерла. Там, в темноте, кто-то стоял. Не успела она сделать и шагу, как неизвестный провел рукой по воздуху. Мелькнула алая искра, превратившаяся в россыпь узоров.
Женщина остолбенела. Увидев, как заметался ее взгляд, незнакомец сделал шаг навстречу лунным лучам, выхватившим из тьмы его белое лицо.
– Здравствуй, Анна.
Он ощутил, как эмоции едва не разорвали ее душу, и слегка встревожился, как бы пробужденные воспоминания не надломили ее.
– Ты… – бледнея, вымолвила Анна. – Это ты.
– Не удивлена? – спросил он, отметив, как быстро она взяла себя в руки.
Женщина оглядела его, такого знакомого и чужого одновременно, и покачала головой.
Они не знали, что сказать друг другу, любые слова казались глупыми и пустыми. Не сразу, но Анна, только-только пришедшая в себя, решилась на вопрос:
– Как тебя зовут на самом деле?
– А это так важно? – Он пожал плечами. – Если я скажу, ты начнешь воспринимать меня как кого-то другого.
– Нет. Ты вернулся. Ты помнишь. А значит, передо мной все тот же человек.
