ковре у камина, и ползать придется битых полчаса. Вздохнув, он выдвинул ящик письменного стола, пошарил внутри и отыскал ей замену. Заколол рукав, аккуратно разгладил складки и, стиснув зубы, просунул руку в кожаное кольцо у основания крюка. Кольцо сидело плотно, чтобы он мог ловить и тянуть предметы. Если носить его слишком долго, кожа делалась белая и бескровная, частенько вздувались пузыри, хотя местами уже появились твердые мозоли.
Гораздо сильнее его беспокоили фантомные боли в руке, которой не было. Иногда он просыпался по ночам от жестокой рези в правой ладони, которую поранил, сбегая из Аттолии. Та ссадина так и не успела зажить. Видимо, эта мука будет терзать его до самой смерти. Он старался не думать об отсутствующей руке, но иногда ловил себя на том, что пытается левой рукой потереть ноющую правую.
Опять заворчав, он натянул сапоги, которые велел сшить прошлой зимой, когда выяснилось, что старые стали тесноваты, повесил на плечо перевязь с саблей и спустился в оружейный двор, где курсанты и солдаты разминали мускулы и проверяли снаряжение перед тренировкой. Оружейная мастерская выходила на две стороны двора. Эвгенидес подошел туда и положил саблю на рабочий стол.
Оружейник кивнул:
– Да, тебе нужна новая. С этой не достичь нужного баланса.
Во дворе повисла тишина.
– У вас есть подходящая тренировочная сабля? – спросил Эвгенидес, повернувшись к тишине спиной.
Оружейник снял со стены нужный клинок.
Эвгенидес взял саблю и услышал, как в мастерскую кто-то вошел. Обернулся – сзади стоял отец.
Эвгенидес приветственно кивнул. Отец жестом велел ему выйти на тренировочную площадку. На ходу Эвгенидес поймал на себе внимательный отцовский взгляд.
– Думаешь, она не заметит? – спросил отец.
– Не заметит что? – с невинным видом поинтересовался Эвгенидес.
– Пропавшую фибулу с рубинами и золотыми бусинами у тебя на рукаве.
– Это гранаты и золотые бусины.
– Как я слышал, это были рубины.
– Говорят, для лжецов и глупцов нет надежды в этом мире.
– И что тебе тогда остается? – прищурился отец.
Эвгенидес рассмеялся.
– Обладание королевской гранатовой фибулой. Так ей и надо. Я ей говорил не надевать ее с оранжевым шарфом из Эблы. Здесь внизу всегда так тихо? – спросил он.
В открытом дворе стоял обычный деловитый шум, и по лицу военного министра быстро – так быстро, что и не заметить, – промелькнула мрачная улыбка.
– Начинай с основных упражнений.
– Как скажешь. – Эвгенидес всем своим видом показывал, что не желает ничего делать.
– Так и скажу.
Прошло несколько часов. Эвгенидес, обливаясь потом, с наслаждением ругался. Мышцы, одеревеневшие после долгой езды верхом, наполнились новыми волнами боли и усталости.
– Я совсем забыл, что терпеть это не могу, – проворчал он.
Отец отозвался:
– Если бы ты не перетрудился в первый же день, то было бы не так больно.
Эвгенидес поднял глаза. Солнце уже поднялось над высокой дворцовой стеной.
– Поздно уже, – удивился он. Двор вокруг них опустел. Даже оружейник погасил огонь и куда-то исчез. – То-то я думаю, чего это мне так хочется позавтракать.
Военный министр покачал головой. Он всегда знал, что его младший сын при всем его ворчании обладает сосредоточенностью и терпением, без которых не стать отличным фехтовальщиком. За эти самые добродетели Эвгенидесом восхищался его дед. Военный министр до сих пор в глубине души жалел, что его сын не захотел идти в солдаты; приходилось напоминать себе, что и в ратном деле Эвгенидес тоже мог бы лишиться руки. Ни одна из этих профессий не обещала легкой жизни.
Королева собрала Совет в зале с картами. Эвгенидес присутствовал тоже. Советники бросали на него удивленные взгляды – лишь немногие знали, что затворничество вора было мнимым. И поскольку было невозможно и дальше делать вид, будто он ей не служит, королева попросила его выслушать мнение советников лично, а не через вторые руки. Однако его официальные обязанности были расплывчаты. Он не являлся министром и не занимал никакой должности. Поэтому сел не за стол, а в кресло у стены.
Слегка подавшись вперед, королева могла наблюдать за ним сквозь ряды сидевших за столом министров. Когда совещание было в разгаре, он откинулся вместе с креслом к стене, украшенной картой, и закрыл глаза.
Карта изображала Саунис, прибрежные острова, а также Эддис и Аттолию. Другие страны тоже были, но чем дальше от Эддиса, тем менее точной становилась карта. Дальние края были нарисованы больше ста лет назад и служили скорее украшением. Более полезные карты были скрупулезно начерчены на листах пергамента и разложены на столах по всему залу.
Королева потерла виски и подвела итог услышанным докладам:
– Мы не продадим пушки Саунису. Он слышал о волшебнике и знает, что его флот погубила не Аттолия. Его солдаты пытались перехватить последний обоз с зерном и припасами прямо в ущелье. Они не смогли развернуть повозки назад и поэтому просто загнали их в реку. Жаль, что мы не сможем доставить эти припасы в горы, но у нас есть и другие поставки. А пушки мы придержим.
Она побарабанила пальцами по подлокотнику и продолжила:
– Чтобы купить корабли, Саунис опустошит свою казну. Понятия не имею, чем он будет их вооружать без наших пушек. Разве что найдет союзника, который продаст ему корабли вместе с артиллерией. Будем надеяться, что не найдет. Тем временем Аттолия вовсю пользуется своим превосходством над Саунисом на море. Думаю, вы все слышали, что она отвоевала Хиос и Серу. И еще захватила Тикос. Мы надеялись, что она на этом успокоится, но, похоже, она и не собирается уводить свою армию из ущелья. Наш посланник с предложением мира был отвергнут. Мы не сможем торговать ни с Аттолией, ни с Саунисом, и зима выдастся тяжелой. Скоро начнутся осенние шторма. Военные корабли вернутся в свои гавани. После этого нам предстоит обороняться по всем фронтам, пока зимние снега не перекроют ущелье.
– А нейтральные острова? – спросил кто-то из советников. – Аттолия их тоже захватит?
– Зависит от того, успешно ли будут действовать на море ее корабли. Нейтральная территория, если ее поделить поровну, представляет ценность для обеих сторон – это безопасная гавань, которую даже не надо защищать. Если Аттолия почувствует силу, если будет постоянно брать верх, то может захватить и нейтральные острова. Их уже предупредили, что сопротивляться не надо. Будем надеяться на лучшее.
– А пираты? – спросил еще один советник.
– На данный момент ни у одной из сторон не хватит сил патрулировать морские пути. Пиратство будет расти с быстротой, которая, думаю, никого здесь не удивит. – За столом послышались смешки. Никто и впрямь не удивился.
Министры один за другим представили доклады о распределении зерна, о потреблении ресурсов, о расположении вооруженных сил, прочую жизненно важную государственную статистику. Когда совещание закончилось, они встали, церемонно откланялись и оставили королеву обдумывать услышанное.
Эвгенидес остался. Он до сих пор сидел, откинувшись к стене и закрыв глаза. Эддис пригляделась к нему. Между бровей пролегла глубокая складка – значит, рука по-прежнему болит. Он никогда не жаловался и на любые расспросы огрызался. А в остальном стал очень вежливым и замкнутым. Редко начинал беседу первым, и люди не спешили заговаривать с ним, если видели, что складка на лбу стала глубже – она означала, что сегодня боль мучает его сильней обычного.
Эддис не знала, приносит ли еще Эвгенидес подношения своему богу. Никто больше не жаловался ей на пропавшие сережки и другие безделушки. Эддис заметила на рукаве у Эвгенидеса свою фибулу, но она исчезла еще до его последнего визита в Аттолию. За спиной у Эвгенидеса Эддис несколько раз слышала, как люди жалуются, что им не хватает его едких замечаний. Но сама она гораздо сильнее скучала по его ухмылке. Время он времени он улыбался, и его улыбки в силу своей редкости были очень милы, но никогда не ухмылялся.
Она вздохнула:
– У Аттолии отличный советник.
Эвгенидес приоткрыл и снова закрыл один глаз.
– Кто?
– Медийский посол. Наверняка это он посоветовал ей взять Тикос и напасть на Киморену. Для нее они не имеют большого стратегического значения, но, если Медия захватит
