Киоко-химэ, – она поклонилась.
Улыбка Киоко стала ещё шире.
– Я буду в саду до завтрака, – она подошла к двери.
– Как скажете. Я приберу здесь в ваше отсутствие, – Кая снова поклонилась, и Киоко вышла.
На улице её встретил Иоши, и Киоко начала подозревать, что с уединением у неё с этих пор могут возникнуть серьёзные трудности.
– Киоко-химэ, вы сегодня прекраснее этого прекрасного утра, – он поклонился, а Киоко замерла, от изумления забыв ответить. Что это было? Комплимент? От Иоши? Что вчера произошло, откуда столько перемен?
* * *
Иоши ждал её с рассвета. Они вышли вместе с отцом из дома: сёгун отправился к конюшне, а он – ко дворцу Лазурных покоев. Его трясло. Такое с ним было впервые. Ни перед поступлением в школу, ни перед последним экзаменом он не нервничал так, как сейчас. Даже преподнося ей орхидею, его пальцы не дрожали, но только потому, что он знал: она откроет подарок не раньше вечера.
Интересно, она уже открыла? Видела? О чём подумала?
Он вспомнил, как она любовалась журавлём на платке, и улыбнулся. Он знал, что ей понравится.
Но ещё он знал, что теперь у него нет возможности избегать её. Пусть они и не поженились – вчера он разрушил ту стену, которую так тщательно воздвигал, сам пробил в ней брешь, сквозь которую был виден насквозь. Кем он будет, если продолжит своё притворство?
Его трясло. Руки – мелочь, а вот сердце колотилось так, что содрогалась грудь, всё нутро словно выворачивалось.
Занимался рассвет. Если даже она решит прогуляться до завтрака – выйдет не раньше, чем стража змеи сменит дракона. Ему нечего было здесь делать так рано, но он знал, что дома изведётся, а здесь – успеет хоть немного привыкнуть к своему положению.
Чтобы успокоиться, он наблюдал. Самураев учили созерцанию, это помогало справляться с чувствами, отпускать мысли, унимать тревогу. Искусство наблюдения было искусством покоя – и он наблюдал. А солнце всходило. Сначала розоватые полосы, затем оранжево-огненные, и после – сам жёлтый диск, око Аматэрасу, неустанно возвращающееся каждый новый день на небо, чтобы наблюдать за ними.
Иоши не было дела до богов. Он бы никогда не сказал этого вслух, но считал, что боги давно покинули этот мир. Люди сами несли беду в свой дом и сами устраивали своё счастье. Но, размышляя об этом сейчас, он вдруг понял, что где-то в самой глубине души ему хотелось верить: Ватацуми всё же охраняет их. Если не всех, то хотя бы её – свою избранную принцессу.
Как долго он заглушал в себе любовь к ней, как долго пытался гасить это пламя… Иоши коснулся шрама на скуле – напоминания о его слабости. Когда нужно было сражаться с соперниками – он сражался с собой. Киоко была помехой, потому что мысли о ней туманили разум. Но сейчас, когда угроза из призрачной стала настоящей, когда угроза висела над ней, – его любовь разжигала кровь и наполняла силой. Он больше не будет её прятать. Достаточно.
Сердце успокоилось. Руки тоже. Место тревоги заняла решимость. Принцесса вышла. Её наряд был возмутительным, будь здесь придворные дамы – они бы упали в обморок под дружное «ах». А Иоши не мог оторвать взгляд.
Надо поклониться. Надо перестать смотреть и поклониться. Надо что-то сказать. Она прекрасна. Лучше, чем прекрасна. Как жаль, что он пренебрегал поэзией всё это время. Она заслуживает всех стихов мира. Всех песен, всей музыки, всех рассветов. Рассветов…
– Киоко-химэ, вы сегодня прекраснее этого прекрасного утра, – он наконец поклонился. И тут же поднял голову, чтобы увидеть её лицо. На нём ещё не было пудры, не было этой бесстрастной маски, оно было таким… настоящим. И на этом лице отразилось замешательство. Он её испугал? Зря он это сказал… Кто же столько времени избегает девушку, чтобы потом выдать подобное? Нет, не зря сказал, зря он вёл себя так столько лет. Она этого не заслуживала. Каким же болваном он был.
– Доброе утро, – она словно опомнилась, её лицо вновь утратило все чувства. Но не красоту. Только теперь эта красота была иная – застывшая, холодная, неприступная. – Я собираюсь прогуляться по саду до Кокоро.
– Я вас сопровожу.
– Это вовсе не обязательно…
Только сейчас Иоши заметил в её руках заколку. Она открыла. Она не просто открыла – она взяла с собой. Ладони вспотели. Она хочет её вернуть? Неужели она не поняла…
– Это моя обязанность, – ровным голосом произнёс Иоши, не сумев оторвать взгляда от заколки.
Это не осталось незамеченным.
– Чудесный подарок, никогда не видела таких красивых заколок, – проговорила Киоко, поднимая кандзаси выше и держа её на раскрытой ладони, словно это в самом деле птица, которая вот-вот вспорхнёт с руки. – К сожалению, ни я, ни моя служанка не умеем закалывать ими волосы.
– Прошу меня простить, Киоко-химэ. Мне стоило подумать о том, что во дворце немногие женщины пользуются украшениями для волос, – он подошёл ближе и протянул руки, почти касаясь её кистей. – Если позволите…
Киоко позволила взять заколку и посмотрела на него. Лицо ничего не выражало, но в глазах застыл невысказанный вопрос. Иоши украдкой глянул на стражников – те стояли статуями, боясь пошевелиться. На их глазах рождалась новая сплетня – привлекать к себе внимание значило почти наверняка спугнуть её. Ему было всё равно, что будут говорить о нём, он и так годами втаптывал в землю своё положение в обществе, обходясь с невестой столь дурным образом. Но следующее признание не предназначалась для чужих ушей.
– Вы шли к озеру? Не будем задерживаться. Я вам расскажу, что знаю, по пути.
Киоко кивнула и направилась в сторону сада. Иоши последовал за ней. Заколка осталась у него, но ненадолго. Всё меняется, он это чувствовал. Им не нужна свадьба, чтобы любить друг друга, не нужен повод, не нужны условия. Он всё расскажет, а Киоко… Что ж, его судьба в её руках.
– Киоко-химэ, – ненавистный голос раздался со стороны дорожки, ведущей к школе.
Киоко поклонилась, приветствуя самурая.
– Доброго утра, – Иоши последовал её примеру, хотя всем своим существом жаждал не замечать присутствия Хотэку.
– Доброго утра. Я пришёл узнать, когда мы начнем занятия, – он был в доспехах. Волосы собраны в хвост вместо тугого пучка – недопустимо для самурая, но он плевать хотел на правила, а отец ему всё спускал. Значит, он будет обучать Киоко. От злости Иоши едва не заскрипел зубами. Одно дело – проиграть Хотэку в сражении, другое – в негласной борьбе за время, проведённое с принцессой.
– Я бы не хотела заниматься до завтрака, – по лицу Киоко было не понять, что она сама думает об этом.
– Нет, конечно нет. К сожалению, мне не сообщили ваш распорядок, поэтому нам нужно договориться об удобном времени. Я советую во время стражи оленя. Заниматься будем ежедневно.
Зубы Иоши всё-таки скрипнули, но он надеялся, что никто этого не слышал. Спокойно, самурай, спокойно. Ты камень, что не снесут потоки воды. Ничто не может тебя задеть, ничто не может нарушить твоё равновесие. Спокойно. Это лишь занятия. И они нужны Киоко для её же защиты.
– Если так лучше – значит, так и поступим. Хотэку, госпожа Фукуи почтит нас своим присутствием?
– Я передал ей ваше приглашение, она обязательно придёт. А теперь простите меня, – он поклонился, – меня тоже ждут занятия.
Они раскланялись. Иоши невнятно попрощался и последовал за Киоко, которая уже направлялась к озеру. А когда обернулся – Хотэку исчез, словно и не было. Он ещё должен был идти по дорожке, если только не бежал со всех ног, но вокруг никого не было.
Киоко шла молча, и только когда они добрались до заросшего травой берега, она обернулась и спросила:
– Вам ведь это не доставит неудобств?
– Простите? – Иоши растерялся.
– Помочь мне с заколкой. Надеюсь, я не обременяю?
– Нет, – он облегчённо выдохнул. Возможно, получилось слишком громко и явно. – Вовсе нет, это ведь я подарил, и моя помощь будет вполне естественна, – он улыбнулся. Он хотел улыбаться ей
