и сильно, противоестественно выгнулась – так, что мне показалось, что я услышал, как трещат от нечеловеческого угла изгиба позвонки в ее спине. Замерев в такой позиции и издав длинный протяжный стон, Ника несколько раз дернулась и обмякла. Стекла на бак, будто из ее тела вынули все кости, ранее переломанные невероятным изгибом, и осталась в таком нелепом положении, слегка подрагивая.
– Да-а-а… – тихо выдохнула она, скрежеща когтями по баку и снимая с него тонкую стружку краски.
Вряд ли она осознавала, что делает, иначе не стала бы, наверное, так обращаться со своим любимым мотоциклом.
Я провел рукой по спине Ники, хлопнул ее по подтянутой заднице и слез с мотоцикла. Застегнул штаны, подобрал лук и осмотрелся. Несмотря на то что богиня присматривает за мной и сообщила бы, если бы на горизонте возникла какая-то опасность, особо расслабляться тоже не стоило. Как говорится, на богов надейся, а сам не плошай.
Хотя с того момента, как Ника осталась без одежды, я богиню не слышал. Наверное, оскорбилась и удалилась, не желая быть свидетельницей сексуального контакта. Как там она говорила? «Я в первую очередь женщина, а уже потом небожитель». А женщинам свойственно ревновать.
«Я не ревную».
Я же слышу, что ревнуешь.
«Тебе кажется. Откуда тебе знать, какие мысли в голове у божества?»
Понятия не имею. Но если это божество в первую очередь – женщина, то полагаю, что женские.
«Хам. Мужлан. Нахал!»
Я усмехнулся и перевел взгляд на Нику, которая все еще лежала на мотоцикле, поставленном на боковую подставку, положив ладони на бак, а голову – на ладони, и из-под упавших на лицо розоватых волос рассматривала меня. Она даже не думала одеваться, ей и так было хорошо.
– Ты мне нравишься, – наконец мурлыкнула Ника. – Даже несмотря на то, что ты помял мой мотоцикл.
– Это не я. Это дарг… – ответил я.
– Неважно. Причиной был ты.
– Он что, один у тебя? – усмехнулся я.
– Нет, конечно. Просто этот самый любимый.
– Потому что он красный? – Я подошел и еще раз легонько шлепнул Нику по заднице. – Теперь у тебя я самый любимый. И если ты не хочешь, чтобы сюда прибежали новые дарги и сожрали меня, то увози меня скорее отсюда. Сам я с твоим железным конем не управлюсь.
«Зато с самой Никой Висла ты как-то управился!»
Это потому, что ее не нужно было заводить. Она уже была на взводе. А мотоциклы мне соблазнять не приходилось. Да что там – я только сегодня узнал об их существовании!
Богиня оскорбленно смолчала.
Ника, напротив, пришла в движение. Она выгнулась дугой, принимая сидячее положение и от души потягиваясь, из-за чего ее татуировка на правом боку слегка растянулась. Интересная, кстати, татуировка, до этого я не мог ее рассмотреть, потому что Ника лежала на животе, зато сейчас она была как на ладони. Конечно, она была красная, как иначе? Несколько острых рваных изломанных красных линий сплетались друг с другом, пересекались, ветвились и делились, местами скручиваясь в окружности и спирали. Если знать, как выглядит реадиз линии Крови, почему-то сразу возникает стойкое ощущение, что неведомый мастер пытался передать именно его – все техники сразу. Некое усредненное меж ними. Такое себе визуальное воплощение, не имеющее, однако, ничего общего с тем знаком, который Ника демонстрировала в больнице.
Я все ждал, что богиня даст какой-нибудь комментарий по поводу этой татуировки, но она все еще оскорбленно молчала, и тогда я обратился к Нике:
– Как себя чувствуешь?
– Очень плохо, – грустно улыбнулась Ника, и тут же ее улыбка превратилась в дьявольскую. – Очень хорошо!
Дурная баба. Совершенно дурная. Трахаться с такой еще можно, но в остальном лучше держаться от нее подальше. Во всех отношениях. Она меня до добра не доведет, как пить дать.
– Тогда поехали обратно в город. – Не дожидаясь ответа, я залез на мотоцикл и положил руки на грудь Ники. – Я жутко проголодался.
– Отличная идея, – грудным голосом сказала Ника, повернула голову, закинула назад руку, притягивая меня к себе и страстно, снова пуская в ход зубы, поцеловала.
– Я тоже проголодалась, – продолжила она, заводя двигатель. – И тоже жутко.
– О, я заметил… – недовольно скривился я, демонстративно облизывая покусанную губу.
Ника, конечно, сделала вид, что ничего не заметила.
Мотор завелся не сразу, но с третьего раза все-таки чихнул и загудел. Ника нахмурилась, несколько раз крутнула ручку газа, прислушалась и махнула рукой:
– Доедем. Должны доехать.
– Отлично. Одеться не хочешь?
– А что, такой я тебе не нравлюсь? – хитро скосилась Ника.
– Мне-то нравишься, да вот у солдат, которые будут нас запускать в город, боеспособность явно упадет до уровня кухонного таракана, когда тебя увидят. – Я пожал плечами. – Но это ладно, лично меня больше беспокоит, что ты просто станешь грязной, когда вся пыль и грязь дороги полетят на тебя.
– Ну да, здесь ты прав, – неожиданно посерьезнела Ника. – Только вот одеться мне теперь не во что, а кровь… Чуть-чуть осталось. Сейчас.
Ника посидела несколько секунд, закрыв глаза, и обзавелась какой-никакой одеждой. Пусть это больше напоминало комплект из короткого топика и таких же коротких шорт, пусть это выглядело едва ли не более сексуально, чем полное отсутствие одежды, но теперь точно можно было сказать, что рамки приличия соблюдены.
Ноги Ника оставила без обуви, потратив последние свободные капли крови на очки для защиты глаз. И без этого она еще больше побледнела, чуть ли не до цвета мела. Даже губы поблекли, чего до сих пор не происходило.
– Погнали, – выдохнула Ника, откручивая газ и с трудом голой ногой щелкая передачу вверх.
Обратно мы ехали медленнее, чем сюда, но зато и Ника вела себя более уравновешенно. Видимо, взрыв эмоций, полученных при сексе, пережег ее нервную систему и довел до, скажем так, эмоционального истощения. Теперь она снова была спокойна и немногословна, как тогда, в больнице.
И я даже не могу точно сказать, какая Ника мне нравится больше.
Совсем хорошо было бы, если бы она была способна существовать в каком-то усредненном состоянии, но боюсь, я требую невозможного.
Когда мы подъехали к городу, нас пустили без проволочек и задержек, Ника даже никому и никуда не показала свой кровавый знак на ладони. Видимо, внутрь пускали всех без разбору, не то что наружу. Возможно, потом внимательно допрашивали и досматривали, даже обязательно допрашивали и досматривали, но только внутри. За воротами никого не мариновали, что логично, – если вдруг за кем-то там гонятся дарги, тут уж не до того, чтобы проверять документы, выяснять, кто такие
