class="p1">– В Аттолии не будет алтаря Гефестии! – и выскочила из зала.
Эддис и Эвгенидес, министры и адъютанты, эддисийцы и аттолийцы – все остались за столом, недоуменно переглядываясь.
Эддис извинилась, поманила за собой Эвгенидеса и вышла за аттолийской королевой. В коридоре остановилась.
– В тронном зале, – предположил Эвгенидес.
Она была там. В пустом зале их шаги по гладкому мраморному полу гулко отдавались эхом. Эддис невольно завертела головой: этот зал неизменно потрясал ее своим великолепием. В отличие от эддисского, более сдержанного, красно-черного с золотом, тронный зал Аттолии сверкал золотом и яркими бело-голубыми цветами. Мозаика на полу, окна под высоким потолком, из которых лился теплый свет, – здесь было даже красивее, чем в новейшем зале Эддиса, тронном и банкетном. Аттолии не было нужды накрывать столы в тронном зале, для приемов и танцев были другие помещения, даже просторнее этого. Взглянув на Эвгенидеса, Эддис подумала: он идет по залу так уверенно, будто давно привык к нему и не считает заслуживающим внимания. Может, так оно и было. Аттолия снизошла до них, лишь когда они очутились прямо перед ней.
– В моем дворце не будет алтаря, посвященного Гефестии, – заявила она.
Эвгенидес поднялся к трону и взял ее за руку:
– Это знак признательности богам, которым я поклоняюсь, только и всего.
– Нет, – отрезала Аттолия.
– Потому что ты в них не веришь?
– О нет, – с горечью ответила Аттолия. – Потому что верю и не считаю нужным поклоняться.
– Я дал обет, – сказал Эвгенидес. – Поклялся, что, если стану королем…
– Нет, – повторила Аттолия.
– Почему? – закричал Эвгенидес.
Побелев от ярости, Аттолия стряхнула руку Эвгенидеса и сжала кулаки.
– Как, ты думаешь, мне удалось поймать тебя, когда ты прятался у меня во дворце? Откуда я узнала, что ты идешь по туннелям гипокауста? Откуда я узнала, что ты проник в город и какими путями будешь выбираться? Откуда? – заорала она.
Эвгенидес тоже побледнел.
– Я совершил ошибку.
– Совершил, – подтвердила Аттолия. – Поверил своим богам. В этом твоя ошибка. Мойра! – скривившись, бросила Аттолия. – Мойра, вестница твоей Великой богини, пришла ко мне и рассказала, где тебя искать. Посоветовала после наступления темноты прибить доски между деревьями над излучиной реки. А потом пришла еще раз и велела не оскорблять богов. Мойра, – повторила она, – в обличье одной из моих служанок рассказала медийцу, где искать тебя в горах. А как иначе он сумел бы найти тебя в Прикасе? Я не поклоняюсь твоим богам и не стану совершать брачную церемонию перед их алтарем.
Эвгенидес потерял дар речи. Ему казалось, что он падает сквозь пустоту, как падают все воры, когда их бог забывает о них. Не сказав ни слова, не встречаясь глазами с Аттолией, он ушел. Быстрым шагом пересек гулкий зал. Аттолия вскочила, хотела выбежать за ним, но Эддис движением руки остановила ее.
Аттолия обернулась к ней:
– Ты знала!
– Что боги предали его? Догадывалась, – ответила Эддис.
Эвгенидес шел по коридору, как лунатик, ничего не видя по сторонам. Вспомнился стук молотков – он слышал его, когда прятался в кустах под городскими стенами. Вспомнив, зашагал быстрее. По длинному коридору дошел до кухни, миновал ее, ни с кем не перемолвившись ни словом, повернул к загонам для скота в одном из нижних дворов. Там держали свиней и коз. Потребовал козленка и понес его, извивающегося, обратно во дворец.
Во дворце пустовало немало комнат. Эвгенидес знал одну такую – когда-то в ней был солярий, но здание, недавно построенное рядом, перегородило солнечный свет, и внутри стало слишком холодно и темно. Комната была непривычного размера и неудачно расположена – от коридора ее не отделяли никакие передние, длинный ряд несущих колонн делил ее надвое. Поэтому она редко использовалась и в прошлые визиты служила ему отличным укрытием. В ней стоял каменный стол – сгодится вместо алтаря. Сделать алтарь имел право каждый, и каждый мог освятить его, принеся жертву. Но не каждый получал отклик от богов. Однако Эвгенидес не сомневался, что его призыв не останется без ответа.
Сунув козленка под правую мышку, Эвгенидес на ходу взял со стены свечу. Поднялся по лестнице. Навстречу попадались люди. Никто с ним не заговорил, все уступали дорогу и молча смотрели вслед. Он ускорил шаг, промчался по коридору к пустой комнате, ворвался внутрь и пинком захлопнул дверь.
Стол стоял справа от двери, вплотную к стене. Напротив было окно, разделенное на три неравные части, и каждая треть состояла из множества отдельных створок. Теперь из него была видна лишь унылая стена по другую сторону внутреннего двора. Солнце стояло еще высоко, его луч, пробившись между крышами, упал на подоконник и вызолотил порхающие в воздухе пылинки.
Козленок, зажатый под мышкой, заблеял. Эвгенидес принялся возиться со спичками, чтобы зажечь свечу. Спички лежали в серебряной коробочке, которую он мог открыть одной рукой. Свеча загорелась, он наклонил ее, капнув воском на стол, и нараспев стал читать молитву Великой богине, нарочно выбрав ту, которую повторял снова и снова, сидя в королевской тюрьме. Когда на стол пролилось побольше воска, он поставил в него свечу и дождался, пока воск застынет. Потом положил на стол козленка. Тот брыкался, но Эвгенидес крепко прижал его и достал нож. Ловко перерезал горло. Кровь брызнула на стол, но у него не было церемониальной чаши, чтобы собрать ее. Он повернул нож и погрузил его в тело чуть ниже хрящей у верха грудной клетки. Потом упал на колени, прислонил голову к окровавленному краю стола, положил руки на столешницу и стал ждать.
Кровь остыла, высохла. А он все ждал и ждал, не шевелясь. Медленно холодели затекшие мышцы.
* * *
– Ваше величество, дверь не открывается.
Замка в двери не было, но Аттолия не удивилась. Другого она и не ожидала.
– Оставьте его в покое, – велела она. – Он беседует с богами.
Слуги поклонились и исчезли, тихо перешептываясь. Аттолия понимала: весть о том, что Эвгенидес сошел с ума, просочится по всему дворцу, как вода по сухой почве. Аттолийцы не вкладывали большой веры в свою религию. Они по привычке ходили на храмовые праздники, ругались и клялись своими богами – вот, пожалуй, и всё.
* * *
Эвгенидес стоял на коленях у алтаря. Тело наливалось болью, в голове не осталось ни единой мысли. Солнечный свет за окном померк, темноту разгоняло лишь пламя свечи. Его плеча коснулась чья-то рука. Он поднял глаза и увидел Мойру.
– Чем я не угодил богам? Почему они предали меня, почему отдали Аттолии? – воззвал он.
Мойра покачала головой:
– Гефестия не присылает вестей.
– А бог воров? Чем я прогневал его, почему он меня не защитил? Разве мало даров я приносил на его алтарь? Почему я впал в немилость?
– Не могу сказать, Эвгенидес.
– Тогда я буду ждать. – Он снова прислонил голову к краю стола.
– Эвгенидес, – сказала Мойра. – Ты не можешь требовать явления Великой богини. Боги не отчитываются перед людьми.
– Могу, – отозвался Эвгенидес, не поднимая головы. – Могу требовать. И не важно, отзовется она или нет. Я все равно буду требовать. Я имею право делать то, что хочу, а не то, что приказывает какой-то бог.
– Эвгенидес, – предостерегла Мойра.
– Вы меня предали, – заявил Эвгенидес. – Предали Аттолии. Вы – боги Эддиса, и вы отдали меня в руки Аттолии и медийца. – Его рука скользнула по липкой крови на столе и снова сжалась в кулак. – Вы меня предали, и я хочу знать почему.
– Эвгенидес, так нельзя, – в третий раз предупредила Мойра.
– Можно! – заорал Эвгенидес, и окна в солярии разлетелись вдребезги, засверкав осколками битого стекла.
* * *
– Редко встречается человек, чьи боги отвечают ему, – сухо молвила Аттолия, когда по дворцу разнеслась весть о разбитых окнах солярия.
* * *
Каждая из бесчисленных стеклянных створок разлетелась сотнями осколков, они мелькали в воздухе и падали. Эвгенидес бросился на пол и закрыл голову руками. На него дождем сыпалось битое стекло. Он лежал
